- Для меня всё это не так важно. Я уже стар и веселье в опочивальне меня мало увлекает. Я лишь хочу сказать о том, что ты видел ночью: это в моем доме не запрещено и наша репутация всеми силами сохраняет эту тайну за толстыми стенами замка.

- Но что случится, если кто-то решится на связь с другим полом? - притих, положив руки на стол. - Такое у вас тоже разрешено? Неужели, Марика могла изменять мне, когда приезжала домой? - опустошенно откинулся на спинку.

- Исключено! - обозлился маркиз, сжав кубок. - Мои дети не посмеют опуститься до прелюбодеяния. А если посмеют - умрут достаточно быстро и не факт, что безболезненно. Марика любила тебя и она была верна только тебе.

- А до меня, у нее была какая-то такая “подружка”? - закрыл лицо рукой, скрывая свою печаль.

- Нет. Об этом мне не известно.

- Как такое вообще возможно? Как вы разрешаете это? Это же неправильно, - взглянул на него, подперев голову рукой.

- Истинная любовь может быть только между мужчиной и женщиной, а то, чем мои дети могут заниматься со своими друзьями - не более чем развратная игра.

- Но развратная. Как к этому относится церковь?

- А с чего ты взял, что церковь в курсе о том, что здесь происходит? То, что происходит в моем доме - остается в моем доме.

- Как к этому относятся ваши слуги?

- Молча. Не так давно, мои сыновья схватили мужика, что подглядывал за дочерью в ее “игре”. Как думаешь, что мы с ним сделали? - отпил вина.

- Отдали медведям? - скучающе выдал.

- Нет. Просто отрубили голову. Разврат должен оставаться в постели между теми, кто им занимается. Не считай нас дьяволопоклонниками. Хоть я и разрешаю детям подобную деятельность, на них накладывается уйма запретов по поводу их жизни. Именно об этом я и говорил тебе вчера. Ребенку нужно давать свободу заниматься тем, чем он хочет, но при этом, если данное увлечение осуждается другими людьми - просто поставить железные двери меж увлечением и этими самыми другими людьми. Одному моему сыну нравится издеваться над людьми. Он вырос настоящим палачом и вместо того, чтоб осуждать подобные наклонности, люди хвалят его за всегда действенные допросы и результативные пытки. Правда я боюсь женить его на ком-то, поэтому, я отправил его в рыцарский орден, где он дал обет безбрачия. В конце концов, его жизнь не закончена и он все еще имеет право на страсть, благодаря тому, что разрешено в моем доме. Правда, я больше склонен думать, что он свою страсть реализует в каком-то публичном доме, подальше от моих глаз, - отпил вина. - Но я не могу ему что-то сказать. Он не женат, да и не женится никогда. Винить я его буду тогда, когда ко мне на порог придет мамаша с его ребенком. Хотя, зная его наклонности, никто ко мне не придет.

- Думаете, он убивает своих детей? - нахмурился.

- Практически уверен в этом. Но зато, он хороший воин и палач. Правда рубить головы на публике, я ему не разрешаю. Для этого есть человек, чью репутацию уже не запятнать, потому что она и так вся в крови. Давид, мои дети имеют практически неограниченную свободу в том, что они делают, но при условии, что о нежелательных увлечениях никто не должен знать. Да, в моем доме много правил, но и свободы тоже много. Об этом я хотел сказать.

- Но я не хочу вырастить из Антуана монстра. Ваш сын - простой воин, а мой в будущем станет королем.

- Поэтому, я тебе говорил чуть больше о запретах. Я знаю, что конкретно из моего сына сделало подобного любителя казней. И именно поэтому я не хочу, чтобы ты доспустил таких же ошибок. Я тоже не хочу для своих детей, внуков и правнуков монстра на престоле. Я ЛИЧНО заинтересован в том, чтобы Антуан вырос здравомыслящим.

- Но в таком случае не лучше будет давать мне все эти знания постепенно? И нянькам тоже.

- Мои няньки знают что делать. Я всем им рассказал, что делать не нужно, когда Антуан только попал сюда.

- Тогда я. Постепенно лучше все это. Сейчас мне не нужно то, что будет необходимо только через десять лет.

- Я это рассказал для того, чтобы ты понимал, какие составлять на него планы. Ты же хочешь что-то определенное, чтобы из него выросло.

- Непременно, но я еще не готов. Марика недавно умерла, - опустил плечи, - я его сюда перевез. Я еще не отошел от всего того, что на меня навалилось. А сейчас я вообще хочу обработать то все, что только что услышал, - протер глаза двумя пальцами. - И про Антуана, и про себя, и про вашу семью…

На следующий день, как раз после тряски в карете и перед приемом просителей, Давид попросил Филиппа узнать буквально-таки все о семье маркиза. Все, что найдет, услышит, увидит и почует. Все это собрать и принести ему после ужина. Советник кивнул и спустя несколько минут раздал эти задания своим подручным, что быстрыми шагами отправились добывать информацию, пока сам Филипп пошел в тронный зал, на свое место.

Перед сном Давид принялся за чтение. Много чего узнав о тесте и его семье, король ни разу не наткнулся на что-то, что рассказывал ему маркиз о тех запретных разрешениях. Многие тайны действительно не покидали этого дома. Подумав обо всем этом еще раз, Давид отложил бумаги, дунул на свечу и лег на бок.

- Как это возможно, чтобы меня знали и не осуждали? Это невозможно, - накрылся с головой. - Или возможно?..

Прижал одеяло к груди, думая о теплом теле податливой Марики, что его ревновала, но никогда не осуждала.

Утром Давид все ещё продолжал думать о возможности того, чтобы его принимали. За завтраком вспомнил об Арифе и его словах, перед тем как прогнать его. Позвал слугу к себе. В то небольшое время перед слушанием просителей, он принял бывшего раба в своих покоях. Лишь зайдя, тот поклонился, но не так низко как раньше, он склонил корпус лишь на половину, как делают это простые слуги. Давид взглянул на него с грустью. Выгнал остальных.

- Ариф, - стал возле трюмо, положив руку на стол, - я хочу узнать кое-что.

- Я скажу вам все, что знаю, - посмотрел в глаза.

Взгляд его был нейтральным, но все равно чувствовалась та обида, те слова, сказанные здесь более недели назад. Правитель вздохнул и протер глаз, поворачиваясь к круглому столику в стороне. Пересел в кресло, возле которого раб просил не отпускать его.

- Ариф, когда ты мне врал? - взглянул на него.

- Никогда, ваше величество.

- Правда?

- Был момент, когда я вам ПОЧТИ соврал, но это была ложь лишь отчасти.

- Когда?

- Когда я сказал, что я верующий. Я знаю только две молитвы и больше полагаюсь не на бога, а на удачу с моими знаниями и способностями.

- Ариф, ты испытывал ко мне отвращение?

- Да.

Это было сказано так четко и беспристрастно, что Давид отвернулся, закрыв глаза и положив пальцы на губы. Сердце его сжалось, а душа прилипла к позвонку, прячась от следующего удара.

- Когда? - быстро и болезненно выскочило из него.

- Когда вы мне сказали те слова. Вы стали мне отвратительны. Я верил вашей ласке и верил вашей доброте. Я готов был умереть за вас. А вы все это время лгали мне, - сжал кулаки. - Я падал перед вами на колени, упрашивая не избавляться от меня, а вы… Вы считали меня животным. Животным, чье место в п… - он не мог сказать этого. - С другими животными, - дёрнул рукой. - Вы говорили, что я не такой. Вы говорили мне это в лицо, заботясь обо мне как о человеке. Оказалось, что вы все это врали мне.

Давид сочувственно взглянул на него. В глазах стояли слезы.

- Это единственное, из-за чего я противен тебе?

- Да, - возмущенно топнул ногой. - Вы - лицемер и обманщик.

- Ты говоришь правду?

- Да. Вы - лжец.

- Ариф, поди ко мне, - показал мокрыми глазами на ковер рядом с собой.

- Нет. Давайте свои приказы так.

- Ариф.

- Вы - лжец, - отвернул голову.

- Хочешь, чтобы я подошел?

Тот молчал.

- Ариф.

Слуга недовольно посмотрел в глаза:

- Давайте свой приказ.

- Ты простишь меня?

Знакомый отвернулся. Злой и обиженный, он стоял совсем недалеко от двери и заметно дышал, искажая свое миловидное лицо.