– А что, видела она, как ты перекидывалась? – забеспокоилась баба Стася. – Это уж вовсе ни к чему!
– Нет, я ее в комнату отпихнула, она даже на пол, кажется, села. Она уверена, что я по стенке со второго этажа сползла!
Баба Стася хихикнула в кулачок.
– А ведь сползла бы! – давясь смехом, прошептала она. – Ох, сползла бы! Кабы я перекидываться не обучила!
– Наивная, она, Сонька, – объявила я. – Ей что угодно можно внушить.
– И такую ты в подруги выбрала?
– Да нет, это она меня выбрала…
– …и присушила? Другие-то подруги есть иль нет?
– Обхожусь.
– А мужик?
– Обхожусь.
– Да-а… – помрачнела баба Стася. – Мы все хоть детей родили, кроме Ренатки, у той бутылки с какой-то заразой в лаборатории заместо дитяти. Отказалась бы ты от этой затеи, пока не поздно. А договор Зелиал порвет или сожжет. Ты не смотри, что он нечистая сила. Он добрый.
– Это я, бабушка, уже заметила.
– Снился он мне, Зелиал, – призналась баба Стася. – Хоть и не мужик, а нечисть, нежить, непонятно как устроенная. Молодая была, тридцать аккурат стукнуло. А мой с войны не вернулся.
– Поздно мне отступаться, баба Стася, – сказала я. – Если отступлюсь, мне уже никогда покоя не будет.
– А хочешь, я все это заместо тебя сделаю? – тут у бабы Стаси даже глаза вспыхнули. – Все равно греха уже на душу взяла, ну, еще и за твой грешок отвечу. Ты не беспокойся, я все по-умному сделаю и так твоего насильника проучу – не обрадуется. И ты будешь спать спокойно.
Я задумалась. В чем-то старуха была мудрее меня – это я уже сообразила.
– И с чего же ты, бабушка, начнешь?
Она задумалась.
– В разведку пойду! – вдруг объявила она. – Как юный партизан! Вот твое дело молодое, тебе некогда кости греть на солнышке. А состаришься, и главное у тебя удовольствие будет – все дела переделав, на солнышко к подружкам выбраться. Подружки-то – они тоже старенькие, в кино не побегут, а соберутся на скамеечке и неторопливо так беседуют, а сами все замечают. Ну, переврут чего, это случается. Ну, на детей жалуются без меры, вот этого не терплю. Что же ему, дитяти, всю жизнь за твою юбку держаться да твоим мелким умишком жить? Так ты его заодно с собой на лавочку усади и веревкой привяжи, чтобы все бабьи бредни слушал да терпел!
Видно, это были воспоминания о недавней бурной дискуссии на лавочке. Не иначе, соседки проехались по молчанию пятерых «малых», а баба Стася разбушевалась, и тут уж досталось и правому, и виноватому.
– Так что полетели в разведку! – вдруг решительно объявила баба Стася и принялась отворять кухонное окно.
– Как, сразу?
– А чего тянуть? Успеть надо, пока ящик работает.
– ???
– Ну, пока он работает, все в него уставятся, таращатся и чай прихлебывают. А как все программы кончатся, люди спать ложатся. Пока они в ящик глядят – они для отвода глаз самые подходящие. Ну, давай, перекидывайся. И я за тобой следом.
Бабкин азарт передался мне. Но, пока я перекидывалась, на кухню вошла Анна Анатольевна с пустыми тарелками.
Увидев на подоконнике живую ворону, она от неожиданности попятилась.
– Станислава Игнатьевна! – воскликнула она, глядя, как баба Стася ведет по себе руками и берется за плечи.
– Что Станислава Игнатьевна? – осведомилась баба Стася. – Полетаем, воздухом подышим, как раз к коронному блюду вернемся! Ты только, Аня, окно не запирай!
Тут баба Стася живенько перекинулась, мы снялись и полетели.
Сонькин дом мы облетели со всех сторон, заглянули во все окна, но нигде не нашлось искомой старушки – видно, они уже спали. Баба Стася покружила над двором, над дорогими ее сердцу лавочками, и на сей раз безошибочно вычислила, где может обитать приятельница интересующей нас помирающей бабули. С первого захода мы опустились на нужный подоконник.
Там, как в сказке, сидели за столом дед да баба, только вместо курочки Рябы верещал и кудахтал телевизор. Если бы не видела своими глазами – никогда не поверила бы, что дед да баба могут наслаждаться концертом рок-музыки, пусть и с приглушенным звуком.
Говорили они при этом о ценах на картошку магазинную и рыночную, а также анализировали причину разницы в этих ценах.
К нашему счастью, окно было открыто, и на улицу ускользнул край занавески. За нее мы и спрятались.
– Слушай, мать, давно я не видал ту твою подруженьку ненаглядную из дома напротив, – вдруг сказала баба Стася, невзирая на птичий облик, совершенно человеческим и своим голосом. – Жива еще, а? Что-то на похороны тебя вроде не звали. Болела она, что ли?
– А вот не знаю. Как ее дочка с внучкой забрали к себе, так я и след потеряла. А болеть она болела, – согласилась почтенная соседка, наливая себе чаю.
Дед, который спрашивал совсем о других событиях, ошалело уставился на супругу. Баба Стася воспользовалась его молчанием.
– Я почему спросил – внука ее на днях встретил, – заявила баба Стася. – На улице, у ларька.
– Нет у нее внука, – возразила соседка. – Две девочки были, трех внучек ей родили, а внука не было!
– Как не было? – продолжала блефовать баба Стася. – Высокий такой мужчина, приходил к ней. Или не помнишь?
В это время дед явственно сказал: «Да ты что, старая? Какие еще, к бесу, внуки?!» Но на шевеление его губ наложились слова бабы Стаси, которые соседка воспринимала, как видно, в мужском грубоватом и басовитом исполнении.
Я впервые видела, как отводят глаза, и просто любовалась уверенностью и артистизмом бабы Стаси. Это был совершенно очаровательный блеф.
– Так это не внук! – обрадовалась тому, что ситуация прояснилась, соседка. – Это младшей сестры ее сынок. Сестру Бог наказал – с сыном одно горе. Когда не в тюрьме, так в нее собирается. С детства от рук отбился. Сестра его и принимать не хочет, так он к тетке подлизался. Надеялся – пропишет, а она, видать, не успела.
– И как же она его, подлеца, в дом не боялась пускать? – выразила негодование баба Стася.
Дед тоже выразил негодование – хватил кулаком по столу. Думал, видно, вывести спутницу жизни из транса. Но оба негодования замечательно совпали.
– Чего же бояться? – даже удивилась соседка. – Он же к ней с добром. Дров однажды машину пригнал. Денег давал. Он у нее и ночевать оставался. Она его жалела.
– Жалеть его, гада! – проворчала баба Стася. – Стрелять таких надо! Подлей-ка в заварочник кипяточку.
С этими словами она спорхнула с подоконника. Я полетела следом.
Военный совет мы устроили на ближайшем заборе.
– То же самое узнал бы любой салага-лейтенант, если бы ему поручили взять показания у жильцов Сониного дома насчет прежних обитателей квартиры, – со злостью констатировала я. – Это же элементарно!
– Элементарно, Ватсон! – согласилась лукавая баба Стася.
– Ну, я не сообразила, что в это дело замешана бывшая хозяйка квартиры, но они-то должны были покумекать, почему эта сволочь так старательно пытается туда забраться! – продолжала бушевать я.
– А почему она старается туда забраться? – задала баба Стася, в сущности, мной же поставленный вопрос. – Что племянничек там ищет? Что он там забыл?
– Или спрятал!
– Или спрятал, – согласилась баба Стася. – Ну, милиция-то могла бы узнать, когда его в последний раз посадили и когда выпустили, ей это легче, чем нам с тобой. Но я так понимаю, что когда его сажали, тетка еще жила в квартире, а когда он вышел, ее уже забрали родственники. Он приходит – а там чужой человек. Что тут станешь делать?
– Мог бы ключи подобрать и залезть, пока Соня на работе, – предложила я самый гуманный вариант.
– Если ключи старые, то их не так просто подобрать, – заметила баба Стася. – А выбить эту дверь, сама говорила, невозможно. На века сделана.
– Но душить ни в чем не виноватого человека?.. – все-таки это до сих пор у меня не укладывалось в голове.
– Из-за связки ключей на полчаса? Ох, милая ты моя, из-за буханки хлеба убивали, из-за махорки пачки… Видно, спрятанное того стоило.
Я отшатнулась. Со стороны выглядело, наверное, забавно – ворона на заборе ни с того ни с сего шарахается от другой вороны, да еще и машет на нее крылом. И все это – в то время, когда вороны давно спят.