Я бодро улыбаюсь.

В классе никто, кроме Ленки, не в курсе того, что произошло в моей семье. Но она никому об этом не расскажет.

Моя угловатая тень маячит далеко впереди, ее давят пролетающие по дороге машины и автобусы, ноги ломит от высоченных каблуков, саднит содранные мозоли.

Я стискиваю зубы.

Марта и Оля ходят в удобных ботинках, потому что и так выше всех в параллели, а мне к шестнадцати годам удалось вырасти только до метра шестидесяти. Они давно носят лифчики второго размера, а для меня это больная тема. У них красивые лица и огромные карие глаза, а я похожа на ребенка. И никакие каблуки и помады не могут этого исправить.

Тусовки у Стаса представляют собой бесцельное просиживание штанов в душной трешке его родителей, которые часто смываются куда-то за город.

Я сижу в уголке дивана и с всепоглощающей жаждой исследователя, не отрываясь, смотрю, как Ольга и Стас, чавкая, вот уже минут двадцать запихивают языки друг другу в глотки. Зрелище это мерзкое, но, по непонятным мне пока причинам, завораживающее.

Я еще ни разу ни с кем не целовалась: парни не обращают внимания на низкорослых недоразвитых детишек. Но Ольге и Марте я заливаю, что кое-какой жизненный опыт у меня имеется.

В лагере… В четырнадцать лет… Вы его не знаете… Было обалденно…

Я даже почти представляю, как это было. Но этого не было.

А Стасик, не отрываясь от Оленьки, перехватывает мой взгляд и показывает мне средний палец.

Идиот.

Я краснею, но со скучающим видом отворачиваюсь и тут же вспоминаю про нагретую теплом ладони бутылку, которую мне кто-то вручил еще в прихожей.

С каждым глотком я становлюсь все взрослее и красивее. Ольга, Марта… Да они все рядом со мной не стояли! А все их дегенераты сегодня штабелями уложатся у моих ног!

Стены комнаты, люди, предметы – все размывается и приходит в движение. Зачем я так напилась? Вокруг разворачивается настоящий парад тщеславия: веганши и качки, за всю жизнь не прочитавшие ни одной книги, пускают в ход все свое обаяние и скудные умственные способности, чтобы очаровать выбранного самца или самку. Ни одной живой и заинтересованной во мне души. Ну что ж, я сама на это подписалась.

Чтобы позлить папочку. Чтобы просто обратить на себя его внимание.

Но телефон до сих пор растерянно молчит – значит, про меня так никто и не вспомнил. Значит, мой огромный дом все еще пуст…

Диван рядом со мной прогибается под весом какого-то пьяного придурка, я собираюсь огрызнуться, но затыкаюсь при виде чайного цвета глаз и безмятежной улыбки.

Новый парень.

Наверняка из тех, что фоткают себя в зеркале, задрав футболку и выставив напоказ рельеф пресса – фото с такими типами я часто кидаю в свой паблик.

Мамочки, он идеален настолько, что сердце уходит в пятки.

В комнате на один долгий миг повисает тишина, Оля перестает поедать Стасика, а Марта и еще десяток девчонок близки к обмороку и прожигают новенького глазами.

«Давай, Дарина. Это твой звездный час. Ты прекрасна!» – пьяно растягивая слова, изрекает мой внутренний голос, и я со всей обворожительностью, на какую способна, улыбаюсь парню в ответ.

Нестерпимо громко орет музыка.

Кто-то притащил кальян, клубы дыма в тусклом свете настенных светильников вьются под потолком. Стас в центре комнаты травит несмешные байки, и все присутствующие давятся нездоровым натужным хохотом и чокаются горлышками пивных бутылок.

Я превратилась в деревяшку, которую парень – кажется, он представился Никитой, двоюродным братом Стаса, – сначала робко обнимал, а потом, не встретив сопротивления, начал гладить по коленке.

Сейчас он настойчиво дышит мне в ухо и водит губами по шее.

Я задыхаюсь. Ноги ослабли. Мне очень страшно, но то, что он делает, похоже на волшебство – я не смогла бы его остановить, даже если бы захотела.

В разгар всеобщего экстаза, вызванного шутками Стасика, парень поднимается с дивана, берет меня за руку и посылает милый вопрошающий взгляд сверху вниз.

Да, он определенно тренировался перед зеркалом, потому что я, как под гипнозом, встаю и следом за ним плетусь через коридор в комнату родителей Стаса. Мне нравится, как выглядит силуэт этого парня со спины, а еще мне нравится, какими взглядами нас провожают девчонки.

В комнате задвинуты шторы, темно и пахнет сыростью. Одним поворотом замка парень закрывает дверь, шарит по стене, и тени, похожие на чудовищ, оживают в тусклом свете бра. Он подходит вплотную, надавив руками на плечи, укладывает меня на кровать и начинает расстегивать джинсы.

Ясность происходящего обрушивается на мою голову только сейчас.

Я не хочу, к этому я не готова.

– Постой…

– Да брось, тебе понравится, – бубнит он, стаскивая с меня одежду.

Я упираюсь, пытаюсь вырваться, закричать, но его руки каждый раз опережают мои жалкие попытки освободиться и перехватывают, прижимают, давят… Давят очень больно.

«Хватит… Остановись… Урод, ведь я намного меньше тебя!..» – умоляю я мысленно, потому что больше мне ничего не остается.

Я слабая, словно ребенок. Да я и есть ребенок, у которого нет мамы, о котором забыл папа и который прямо сейчас попал в беду.

Ему все равно…

Вокруг меня нет никого, кому было бы до меня дело. И мне нет дела ни до кого.

Одиночество – это сад, где ничего не растет.

Поэтому мне никто не поможет.

Во мне взвивается дикий, смертельный страх.

Кажется, он отвлекся, и я кричу во все горло, но из гостиной слышны только громкая музыка и смех.

Он резко бьет меня кулаком в живот и наваливается всей тушей. Я пытаюсь восстановить дыхание, и в нос ударяет мерзкий запах его одеколона.

Мне больно, мне тошно, мне паршиво.

Это длится чудовищно долго.

Чертова беспомощная кукла… Почему это происходит именно со мной?

Закусив губы, я не издаю ни звука, только слезы ручьями текут по моему лицу.

Дискомфорт. Тревога. Смятение.

Я живу в состоянии распоротых реальностью снов – они смешались и умерли, оставив меня одну в кромешной тьме.

Я разваливаюсь. Мне одиноко.

Мне больно, мне стыдно и паршиво.

Это продолжается уже неделю. Я не могу нормально есть, я больше не могу спать – отключиться не получается.

Я подолгу сижу в ванне, сижу до тех пор, пока кожа на кончиках пальцев не начинает белеть, морщиниться и отслаиваться. Мацерация. Я разлагаюсь заживо.

Я так похожа на мамочку.

Мое никчемное маленькое недоразвитое тело не смогло долго сопротивляться и просто сдалось.

Я не могу видеть свое тупое детское лицо.

«Я разбила в ванной зеркало…» – мои пальцы порхают над клавиатурой. Что я делаю? Собралась устроить исповедь для своих подписчиков? Или я надеюсь, что этот пост попадется на глаза тому гаду, и он раскается?

Быстро нажимаю на Backspace, и текст по букве исчезает с экрана.

В тот вечер я добралась домой на такси, и два часа, не шевелясь, сидела в ванне.

А ночью мне захотелось содрать с себя покрытую синяками кожу, освободиться от сломанного тела, улететь туда, где легче. Где теперь моя мать.

Которая не должна была отпускать свою дочь в подобные компании. Которая должна была интересоваться ее жизнью. Которая была обязана очнуться, а не умереть.

Следующим утром отец, на ходу давясь кофе, метался по гостиной в поисках ключей от машины и что-то орал в телефон.

– Па… – тихо позвала я, – мне нужен шокер. Пожалуйста.

Я хотела ему все рассказать. Хотела, чтобы меня отвели к следователю, к доктору, к понимающим психологам. Я бы не стала ничего скрывать.

– Даш, ты же знаешь, где лежат деньги! – огрызнулся он, на секунду смерив меня взглядом опухших похмельных глаз, и выскочил за дверь.