После строительства, завоеваний, разделов, продаж, приобретений и разлук, в возрасте пятидесяти восьми лет Рекс посвятил себя трем вещам, над которыми он не имел реальной власти: алкоголю, женщинам и лошадям. Эта гремучая смесь стала причиной его Ватерлоо. Когда я поступил в среднюю школу, Рекс Мэсон каждое утро принимал семь лекарственных препаратов и запивал их восемью унциями двенадцатилетнего виски «Джек Дэниэлс». Следующие десять лет, благодаря пристрастию к собственному товару, он существовал на жидкой пище, пока в семьдесят лет не познакомился с приватной танцовщицей Мэри Викторией – звездой ночного клуба, арендовавшего нижний этаж его здания. Она была силиконовой красоткой ростом выше шести футов и любила все, что блестит. Она наполняла его ночи и его стаканы; очень скоро Рекс стал нажимать своей тростью кнопки лифта на ипподроме, а Мэри вся сияла от побрякушек и выбирала скаковые номера. Рекс и Мэри заслуживали друг друга, и оба сделали неправильный выбор.

Когда Рексу исполнилось семьдесят пять лет, Мэри растратила большую часть того, что не забрало налоговое управление. А после тридцати с лишним лет сфальсифицированной отчетности и незаконного возврата налогов налоговики забрали все, что только смогли найти. Мэри разъехалась с Рексом сразу же после того, как правительственные агенты реквизировали его документацию и направили извещение о выселении. Рекс собрался с силами, протрезвел почти на целые сутки, выпотрошил несколько офшорных заначек, о которых налоговая служба ничего не знала, и смог удержать за собой две вещи: свой высотный дом в Атланте и Уэверли-Холл.

Уэверли-Холл был единственным разумным выбором, который он когда-либо сделал. Мало-помалу Рекс подарил свой монумент двум людям, которым было мало дела до этого: мне и Матту. Я узнал об этом лишь несколько лет назад, но, еще когда я был десятилетним мальчишкой, мы владели всем, что могли видеть на две мили вокруг себя. Хорошо, что он не сказал нам об этом, потому что иначе мы бы выгнали его оттуда через две минуты.

С тех пор как Рекс ушел из цирка, он контролировал свое потребление спиртного, чтобы неустанно производить желаемое впечатление на окружающих. Когда я достаточно вырос, чтобы понять, мисс Элла сказала мне, что секрет Рекса был очень прост: «Его сила – в его выпивке». Как и большинство демонов, алкоголь в конце концов одолел его.

Теперь, в возрасте восьмидесяти одного года, Рекс Мэсон находится на заключительной стадии болезни Альцгеймера, не может сосчитать до десяти или контролировать непроизвольное слюнотечение с дрожащей нижней губы и проводит весь день в подгузнике, сидя на корке собственных экскрементов в доме для престарелых недалеко от Уэверли.

Порой я вспоминаю об этой жизнерадостной картине.

В двух милях к востоку от Джулингтон-Крик Матт перестал грести и оставил каноэ беззвучно скользить по воде. Речной берег стал узким, высокие деревья раскинули над водой первозданный лиственный полог. Пролив извивался в разные стороны, лишь изредка выходя на прямую линию. Вода капала с лопасти весла, пока Матт слушал уханье сов, убаюкивавшее его последние семь лет. Старая птица с глубоким утробным клекотом подавала голос с верхушки кипариса. Другая, дальше к югу, поспешила ответить ей, словно приводной маяк. Около минуты они обменивались сигналами, пока третья сова не заухала на западе, и первые две замолчали.

Матт скользил по воде, протягивая весло к вновь обретенной свободе, но вместе с тем лихорадочно трудился, чтобы успокоить голоса, бушующие под поверхностью сознания. Он понимал, что Гибби вышлет на поиски моторную лодку, поэтому стал искать выход. Еще один ручей с прозрачной водой маленьким водопадом вытекал из-под поваленного дерева. По сравнению с черной гладью Джулингтон-Крик прозрачная вода сразу привлекла его внимание.

Матт перетащил каноэ через бревно и принялся грести вверх по чистому ручью. Сначала поток сузился до шести футов, а потом резко свернул вдоль ствола огромного кипариса, низко склонившегося над водой. Матт расталкивал ветви с дороги и даже ложился на дно каноэ, чтобы освободить руки; отталкиваясь веслом, как шестом, он выплыл в тихую заводь. Там он огляделся по сторонам, но не увидел продолжения ручья. Он оказался в тупике – очевидно, у самого истока. Матт подвел каноэ к берегу, уселся на дне, раскрыл свой шахматный комплект на сиденье перед собой и выровнял фигурки. Он осторожно открыл пакет с бруском мыла, опустил руки в воду и стал намыливать их, пока не пошла пена. Удовлетворившись результатом, он напоследок сполоснул руки и начал разыгрывать партию с восемью соперниками. Вдалеке выли сирены и ревели лодочные моторы, но они не найдут его. Только одному человеку могло бы прийти в голову поискать здесь.

Через несколько часов оранжево-зеленый хамелеон забрался на борт каноэ и угнездился на носу, вытягивая и втягивая свой розовый зоб, словно миниатюрный парус, мелькавший в лунном свете. Погребенный у основания илистого берега высотой в четыре фута над водой, Матт в течение часа наблюдал, как сдувается и раздувается парус, пока ящерица качала головой, пытаясь произвести впечатление на ухажеров. Поскольку ни одного ухажера не появилось, ящерица быстро переползла с носа на корму, плюхнулась в прозрачную воду и поплыла через ручей, пользуясь хвостом как гребным винтом. Достигнув противоположного берега, она забралась вверх по свисающей лиане и исчезла в лесу.

Грязь, покрывавшая тело Матта, имела двойное назначение: она защищала его от комаров и от холодного ночного воздуха. Матт сцепил руки и вдавливал спину в грязь, сдерживая дрожь, но его лицо дергалось, словно было подключено к розетке с переменными импульсами слабого тока. В течение трех месяцев ему удавалось заглушать голоса – самый долгий период за десять лет. Но теперь, давно удерживаемые им, лишенные права говорить, они толпились и напирали, как рассерженная толпа. Он закрыл глаза и почувствовал, как будто стоит на теплых рельсах в темном и сыром тоннеле, прислушиваясь к звуку приближавшегося поезда. Вопли становились громче, и он понимал, что на этот раз голосам может хватить сил для победы. Они где-то укрепились и теперь кричали ему, что он может умереть прямо здесь. Наступил паралич, и даже вид четырехфутового водяного щитомордника, проскользнувшего по его ногам, не мог вывести его из гипнотического транса. В потайных нишах разума, где его мысли не носились со скоростью тысячу миль в час и где он хранил добрые воспоминания, Матт обнаружил Такера и мисс Эллу. Матт не боялся смерти, но ему не хотелось уходить не попрощавшись. На этом он отошел ко сну.

За три мили до перекрестка на Клоптон видимость упала менее чем до десяти футов, что замедлило скорость «Вольво» до пятнадцати миль в час. Сражаясь с переключателем режима стеклоочистителей, женщина в красной бейсболке обернулась посмотреть на своего спящего сына, надежно пристегнутого и окруженного жевательной резинкой. Когда она потянулась, чтобы накрыть одеялом его плечи, то случайно налегла на рулевое колесо и направила автомобиль в грязную жижу на обочине. Она слишком быстро крутанула руль в обратную сторону: расступившаяся грязь утащила покрышки в придорожную канаву, и «Вольво» застрял у дороги под темной сенью алабамского леса. Вокруг не было ни единого огонька. Женщина переключилась на заднюю передачу и поддала газу, но лишь разбросала грязь, а капот опустился еще ниже. Она посмотрела на часы: 03:47.

Отлично, подумала она. Просто отлично.

Экран ее мобильного телефона показывал отсутствие сигнала.

О, это еще лучше. Пока Джес мирно спал, она выключила зажигание, откинулась на спинку сиденья и подумала: Могло быть и хуже.

Мои стеклоочистители были единственной вещью, удерживавшей меня в бодрствующем состоянии за несколько минут до четырех утра. За две мили до перекрестка на Клоптон дорога пошла под уклон вместе с дальним светом моих фар, отразившимся от стоп-сигналов «Вольво». Автомобиль стоял под углом, высовываясь задом из придорожной канавы.