Джек сразу же приступил к поискам и нырнул в ближайший сундук. Меня же посетила некая сентиментальная тоска: эти стены, помнящие Розу Киджеру, будто потонули в вечной скорби по ней, и даже воздух давил неприятной тяжестью. Здесь было слишком тесно и душно находиться, даже невзирая на то, что бывшая обладательница не была мне знакома. Но внутренний голос бесцеремонно заявил: «Ишь ты, какая сентиментальная! Хватит уже твоего нытья, помогай уже»! И я с головой погрузилась в поиски. Правда, ненадолго. Когда прямо у меня в руках отломилась единственная ручка запертого комода, меня «вежливо» попросили подождать снаружи. Пришлось покинуть помещение с гордым видом а-ля «Ой, да не больно-то и хотелось!».

В связи с отсутствием каких-либо часов, можно было только гадать о времени. Впрочем, моё бездействие тоже не затянулось. Как это часто бывает в южных широтах, вечер спустился внезапно. Сумерки сгустились над деревушкой, и в сарайчике, где мучился в поисках наш удалой капитан со своей командой, темнота поглотила всё видимое пространство. Вскоре над поляной затрещало весёлое пламя костра. Я сидела в отдалении, зачарованно разглядывая огонь, предшественник которого когда-то сжёг это место. В самом сарае затеплились огоньки факелов и фонарей, а над костром вскоре завертелась кабанья тушка, притащенная из лесу мистером Бергенсом. К слову, отряд кока, отправленный за водой и провиантом, выполнив поставленную задачу, примкнул к нам, поднявшись на холм по зову костра. И пока Джек, не сдаваясь, предавался поискам, кок занялся приготовлением заслуженного ужина. От жареного мяса потянулись ароматы, кружащие голову, в ответ на которые желудок напоминал раздражённым урчанием, что я не закинула в него ни крошки с самого утра.

Вечерний сумрак обволакивал, покрывал землю чарующими тенями, а густой лес превратился в чёрную непроглядную стену. Пустошь отзывалась поздним ленивым стрёкотом насекомых, а высокие травы колыхал промозглый ветер. Он же сгонял тёмно-фиолетовые облака над головами, на фоне которых изредка пролетали чёрными стрелами запоздалые птахи. Посреди обилия мрачных, серых оттенков, огонь костра был слишком уютным и казался чем-то сказочным, нереальным. Его дым сплетался в узоры и устремлялся ввысь, а на непостижимой высоте вливался во взбитую массу облаков. Я, устроившись у огня, сонно разглядывала собственную непостижимо длинную тень, которая плясала под ритм нестройного танца пламени. И ничуть не удивилась, когда рядом с тенью появилась ещё одна — человек приблизился из-за спины и устроился рядом со мной.

— Устала за день?

— Не особо. — Я с улыбкой обернулась к Тиму. Тот забавно пожал плечами и растянулся рядом.

— Тогда почему сбежала с трудового фронта? — он ехидно покосился в сторону хижинки, где ещё кипела поисковая операция.

— Издержки профессии «пират», — я усмехнулась и запрокинула голову к небу. Тим кивнул чему-то своему и почесал висок.

— Странно, что он тебя отпустил.

Я преднамеренно шумно выдохнула, но посчитала правильным промолчать. Тим копошился, будто подбирал верные слова. Наконец, он не сдержался и продолжил:

— Оксана. Здесь неуютно. Прогуляемся?

Я, не моргнув, повернула голову к нему, не сдерживая искреннего удивления, на которое собеседник ответил лишь мягкой, доброй улыбкой. Его рука протянулась ко мне в жесте, коим обычно приглашают дам на танец. Я обнажила уголок зубов в односторонней смущённой ухмылке, но зачем-то положила свою ладонь на его.

— Хорошо.

Прихватив у мистера Бергенса по куску едва прожаренной свинины, мы двинулись по краю пустоши, жуя жёсткое, но вкусное мясо. Импровизированный лагерь вскоре остался позади, и о нём напоминал лишь костёр, светлячком озаряющий маленький участок холма. Ноги утопали в густых колосьях, красные полевые цветочки мелькали среди них более тёмными пятнышками. На них грузно приземлялись какие-то неизвестные, большие жуки — то и дело они проносились над головой, жужжа как маленькие бомбардировщики. Тучи благосклонно расступились, и из-за них одним глазом выглянула луна, заинтересованно косясь на землю и обливая её голубым светом. Впереди что-то сияло, переливаясь белыми огоньками у самых колосьев.

— Смотри, Тим! — я указала пальцем на источник света и, едва не запнувшись о кочку, поскакала туда, то и дело заливаясь ребяческим смехом. Светлячки кинулись врассыпную, едва я ворвалась в центр их стайки. Они были крупные, необычные, и забавно прыгали в воздухе. Как мальчишка, гоняющий голубей, я закружилась, расставив руки в стороны, разгоняя эти маленькие лампочки. Звёзды над головой закружились в таком же дружном хороводе, и растревоженное воображение подсказало, что небо везде, вокруг; светлячки — это тоже звёзды, рассеивающие тьму ночного поля. Ветер свежим, влажным потоком забрался в лёгкие. «А-ах», — на вздохе вырвалось из груди. Голова закружилась, и пришлось остановиться. Прокрутившись пару раз по инерции, я заставила ноги твёрдо упираться в землю, а взгляд встретился с глазами Тима. Свет отражался в них искорками, причудливыми, игривыми, добрыми. Но в отличие от всего тела, голова не поняла, что мы уже перестали кружиться — и, как водится, пошла кругом. Мир завертелся, наклонился куда-то в сторону. Как будто почувствовав это, Тим протянул руки, и я послушно влетела в его объятья. Но сделала это чуть сильнее, чем предполагалось — и повалила его наземь. Наш синхронный вскрик слился с глухим стуком, с которым спина Тима встретилась с землёй. Наши лица оказались в сантиметре друг от друга. Несколько секунд взгляда глаза в глаза — и мы снова заливаемся смехом. Под животом чувствуется тепло его тела, такое приятное, родное; стук сердца ощущается под руками. Детский ненавязчивый смех идёт на убыль. Всё затихает — остаётся лишь наше дыхание. Его руки мягко легли мне на талию и чувственно, страстно, поползли вниз, к бёдрам. Я выпрямилась и внезапно обнаружила, что нахожусь прямо на нём, да и более того, сижу верхом, аки наездница, готовая к скачкам. От этого откровенного осознания стало неудобно, и проснувшийся внутренний голос начал бить кувалдой в стенки мозга: «Ау, тебе не кажется, что всё слишком далеко зашло?» Взгляд поднялся выше: вокруг нас обступили колосья, щекочущие руки и ноги; над ними — где-то вдалеке — пустошь поднималась на возвышение — там пылал костёр, на фоне которого мелькали человеческие фигурки. Ночь была слишком прекрасна, слишком темна, чтобы что-то прерывать. Особенно здесь, в полной тишине. Посреди далёкого поля… Взгляд вернулся к лицу Тима — тень от бровей и скул сделалась темнее обычного, и посреди неё понятно сверкнули тёмно-серые глаза. Сверкнули вопросом, которому синхронно вторил голос в моей голове: «Хочешь ли? Посмеешь ли?» Я раскрыла рот, отчаянно желая что-то сказать — но не зная, что следует говорить, когда чувства смешались и превратились в непонятный комок. В ответ на моё молчание Тим принял сидячее положение и обхватил меня за талию. «Сидите прям как Воробей с Анжеликой на ночном свидании во время путешествия к Странным Берегам», — зачем-то сообщил внутренний голос.

Взгляд метался, боясь встретиться с глазами Тима. Перед взором мелькало то поле, то светлячки, то край его загадочной улыбки, то костёр. А где-то на окраине души металась сбитая с пути девчонка, кричащая во всё горло, посылающая мольбы, чтобы над нами нависла третья тень, и голосом капитана Воробья прозвучало «Как романтично! В поле, да прямо среди цветов! Понима-аю, в этом особая прелесть. Когда-то мы с Розой точно так же кувыркались на этом самом месте!»

Но вместо Джека — Тим. Вместо спасения — единение с вихрем мыслей. Вместо слов тишина. Вместо расторженных объятий — поцелуй. Я не успела ничего предпринять, сказать, когда Тим мягко, легко коснулся моих губ своими. Я робко, неуютно ответила на поцелуй — а он, наверное, счёл это разрешением, ответом «да». Поцелуй пропитался его страстью, жаром, глубиной. Но это было не то. Совсем не то. Он был нежен, искренен, но не умел целовать так, как это умел Джек. Тот единственный поцелуй с капитаном Воробьём, что я испытала на «Неудержимом» во время поисков карты, был более требовательным, стократ более умелым, невероятным, смелым, огненным, жарким, безумным, сбивающим крышу ко всем чертям. Тим так не умел. Так никто больше не умеет.