«Бах! Скрип! Звяк!» — раздалось над ухом. Я мрачно подняла взгляд на Джека, бесстрастно колотящего ногой решётку.

— Развлекаешься? — жутковато просипела я голосом столетнего старика.

— Странные вещи ты держишь за развлечения, — прозвучало в ответ, сливаясь со скрежетом ржавчины.

— Зачем тогда ты… это?

Воробей ещё несколько раз тряхнул дверь, оглядел замок, и, наконец, оставил решётку в покое.

— Если бы штырь в петлях был короткий, можно было бы попробовать приложить рычаг силы и сорвать решётку, но…

— … Но по закону подлости, естественно, это не так, — мрачно довершила я, а Воробей ответил кивком. — Так странно, да? В тот раз, когда ты был здесь, у тебя почти не было шансов уйти от солдат. Но ты ушёл. А сейчас, когда и возможность, и стратегия была, всё вот так просто оборвалось.

Я почувствовала на себе пристальный взгляд пирата, но взглянуть в ответ не решилась, вместо чего отползла к стене, откинулась на неё и притянула колени к груди.

— Кстати, хотел узнать у тебя, почему. — Джек подошёл ближе и сердитой тенью навис надо мной. — Твой «телефон» оказался разряжен?

С губ сорвался смешок — я не смогла это сдержать, и отвернула голову в сторону.

— В этом ты прав, он действительно разряжен, — правда в другом смысле. Вероятно, Воробей имел в виду, что в нём нет взрывчатки, а уж никак не электроэнергии, но лихому капитану это знать необязательно. Со стороны донеслось одобрительное «Хм», пират привалился к стенке рядом со мной и по привычке хлопнул по карману, однако не обнаружив компаса, скованно перебрал пальцами и опустил руку.

— Но ты всё же шантажировала меня им, — прозвучало чуть спустя. Взгляд скользнул по замшелым стенам и коснулся Воробья. Тот едва заметно просветлел от улыбки: — Пиратка.

Это прозвучало очень странно и непривычно, как обычно звучит слово «мама» из уст давно осиротевшего человека. Но приятно, будто услышал то, что давно хотел. Впрочем, сейчас куда более желанно было услышать слова ободрения или убеждения, что ещё не всё потеряно, и я мысленно молила Джека, чтобы он внезапно вскочил, сообщил, что у него появилась идея… нет, не так… он бы вскочил и начал действовать, не объясняя что к чему, а я лишь выполняла бы его указания, и уже через несколько минут мы убегали бы прочь от темницы… Да, это было бы в его стиле. Последнее время приходилось полагаться лишь на себя и бороться за свою жизнь собственными силами, но сейчас этих сил не осталось — словно все идеи и мысли о возможности сбежать кто-то бессердечно скомкал и зашвырнул в дальний угол сознания.

— Интересно, скоро ли нас повесят? — вместо этого, спросила я, спустя много времени — вероятно, часа. А может, и меньше — в ожидании чего-либо время течёт намного медленнее.

— Обычно не задерживают, особенно в некрупных городах, — несмотря на риторичность вопроса, отозвался Воробей из тёмного угла камеры, куда еле-еле долетали отсветы из крохотного окошка. — Только скорее всего не нас, а меня. О нет, не надо говорить, что без меня тебе жить незачем — не бойся, я же капитан Джек Воробей! Выберусь. Как-нибудь.

— Тебя? — проигнорировав едкую шуточку, повторила я. Брови непонимающе собрались у переносицы. — Почему тебя, а не нас?

— Ты ничего не сделала. Во всяком случае, не успела заработать репутацию пиратки, — Джек качнул головой и повернул перстень на указательном пальце.

— Но как же… Я же была рядом с тобой, держала в руках саблю, пыталась обмануть солдат. Даже дураку ясно, что мы сообщники!

— Тем не менее, если они порядочно соблюдают закон, после первого раза не повесят. Хотя… кто их знает, этот городишко, вероятно, давно не видел знатных шоу, — хмыкнул Джек в ответ.

— А-а. если всё-таки не повесят, что будет? Не отпустят же! — в душе надеясь на ответ «могут и отпустить», почти шёпотом спросила я.

— Сложно сказать… Скорее всего, приведут в кузницу и выжгут на твоей хорошенькой ручке пиратское клеймо. Полюбуются твоими слёзками, послушают твой ангельский голосок, срывающийся на душераздирающий крик… Может быть, потеряешь сознание, но тем даже лучше. Меньше страданий. А очнёшься уже по пути на дальнюю плантацию какого-нибудь знатного чиновника, — невозмутимо отозвался Воробей. Я мелко содрогнулась и покосилась на запястье. Не хотелось бы получить украшение в виде метки Ост-Индской компании, но всё же лучше, чем умереть.

— Хватит запугивать, — подрагивая, ответила я.

— Не запугиваю. Предупреждаю. Впрочем, клеймо украшает пирата.

Я пристукнула зубами и постаралась не думать о дальнейшей участи, однако других мыслей не было.

— Говоришь, буду душераздирающе кричать? А ты… кричал? — всё-таки спросила я, не задумываясь, насколько неудобный и детский вопрос.

— Честно? Не помню. Когда тебе к руке прижимают раскалённую докрасна железку, ты не можешь думать ни о чём, кроме этой боли, ничего не можешь слышать и видеть, не можешь нормально дышать, — и было не разобрать, говорит ли он искреннюю правду, или же снова входит в роль главного рассказчика страшилок. — Да и давно это было. Как бы то ни было, нет ничего такого, что нельзя вытерпеть, — с этими словами капитан поднялся, похрустел замлевшими конечностями и принялся расхаживать по помещению. — Однако, я уверен, до этого не дойдёт. Выберемся. Что ты так смотришь? Надо же тебя успокоить как-то, а то мы оба утонем океане твоих слёз отчаяния.

— Я вообще-то не плачу, если ты не заметил! — злобно рявкнула я, вскакивая на ноги.

— И я тобой горжусь. — Деланно заявил Воробей. Я постаралась через взгляд передать всё раздражение, что вскипело в душе, но не добившись своего, вернулась в укромный угол темницы. Тишина снова завладела помещением, разбавляясь только собственным дыханием. Как бы абсурдно не звучало, хотелось, чтобы Джек ещё позлил меня, продолжил кидаться чёрным юморком во все стороны — тогда пришлось бы парировать, лихорадочно выдумывать достойные ответы; словом, не было бы времени расклеиться и поверить в собственную беспомощность. Увы, главный словесный дуэлянт так некстати отмалчивался в другом углу камеры, и уныние само собой накатило на сознание. Время в заточении тянулось несоизмеримо долго, целую вечность — но даже когда слабые лучи света, проникающие в темницу, померкли под покрывалом вечера, никто не пришёл, чтобы обмолвиться словечком о нашей дальнейшей участи или принести паёк. Вместе с наступлением темноты навалилась и лёгкая дрёма, полная беспокойных видений. Картинки сменялись одна за другой, и то и дело среди них мелькал эшафот с толстой петлёй, толпы людей и раскрывающийся люк под ногами.

Что-то протяжно заскрипело, нагло выбрасывая меня из омута сна. Робкая надежда проснуться в любимой каюте не оправдалась, и вместо неё доброе утро мне желал тот же самый карцер, только теперь вдобавок ко всему, из раскрытой решётки на нас глядели четверо красных мундиров при всём параде. Остатки дрёмы растворились в звоне наручников, что снова защёлкнулись на запястьях; солдатская рука вцепилась в ворот и рывком подняла меня на ноги, так что ткань рубашки несогласно затрещала, а её обладательница несогласно чертыхнулась. Никто не стал размениваться на какую-никакую просьбу идти; вместо этого меня бесцеремонно вытолкали из камеры. И лишь только дверь вернулась в прежнее положение, меня словно водой окатили: Джек сочувственно глянул на меня по ту сторону решётки и покачал головой. В спину толкнули, заставляя идти, но я не могла оторвать взгляда от капитана, остающегося в камере, пока поворот не скрыл его из виду. Тогда оторопь сменилась ужасом: кажется, капитанские страшилки оказались правдой, иначе для чего меня разлучили с Воробьём?

Тюремные коридоры нависали мрачной, незримой тяжестью, словно прижимали к полу, отчего хотелось согнуться и сгорбиться. Крепость не радовала ни одним проблеском солнечного света, не учитывая крохотных узких бойниц, безжизненно глядящих на широкий двор, где замерла, как немой стражник, высокая площадка эшафота, над которой качался увесистый канат, скрученный в петлю, что само собой удваивало терпкий ужас на задворках души. Лютая тишина крепости, разбиваемая чьими-то отдалёнными криками, сопровождала меня до самого конца пути, который окончился невероятно душным и жарким подвальным помещением. В первое мгновение непривычно яркий свет застил глаза, но спустя секунду, когда только удалось привыкнуть к огненному освещению, я уже была прижата к столу за обе руки двумя солдатами. Ничего понять не успела, лишь заметить бесстрастную фигуру уже знакомого нам чёрного мундира. Он стоял спиной, копошась кочергой в огне, отчего вокруг него взмывали волны дьявольских искр. Затем повернулся — резко и неожиданно. Лицо обдало жаром, сковывающим дыхание. Что будет дальше понял бы и идиот.