— Та, кто умерла много лет назад не обязывает меня хранить ей верность всю оставшуюся жизнь. Она в прошлом и никогда не вернётся. Только идиоты держатся за то, что мертво, и только идиоты задаются вопросами «Как бы она отнеслась к этому?», — прошипел Воробей.

— В конце концов, будь ты предусмотрительнее, она бы не умерла! В её смерти виноват ты! И ты всячески делаешь вид, что тебе всё равно, что не спас свою учёную швабру! — крикнула я, чувствуя, как в груди вскипает котёл злобы, как яростный огонь растекается по всему телу и затрагивает каждую клеточку. Однако тут я вдруг поняла, что брякнула лишнее и прикусила губу, проклиная свой длинный язык. Но было уже поздно. Джек уловил весь посыл и его взгляд помрачнел, а в его глубинах полыхнуло адово пламя — странное, даже страшное. Все мускулы на его лице и теле напряглись, а рука с кастетом сжалась. Внутренний голос орал, как ненормальный: «Тупица! Он же за такие слова пришибёт тебя и глазом не моргнёт! Или кое-что другое сделает…» Я хотела попятиться, но ледяная стена предательски встала на пути. Джек шагнул ближе. Ноздри его раздувались как у рассерженной лошади, а сдвинутые брови чуть не соединились в одну прямую. В воздух взметнулась рука с поднятым указательным пальцем и замерла в миллиметре от моего лица, прежде чем её обладатель сумел выдавить из себя пропитанные ненавистью слова:

— Никогда. Слышишь?! — его рука схватила меня под подбородок и запрокинула голову так, что я соприкоснулась затылком со стеной, инстинктивно цепляясь за его запястье и приподнимаясь на носочки. — Никогда не переходи грани. Сейчас ты подступила к ней очень близко. — Воробей приблизился к моему лицу, обдавая раскалённым дыханием. — Нужны ли тут пояснения? О-о-о… Тебя не было там, в ту ночь. Не ты задыхалась от раскалённого воздуха внутри горящего дома, не ты бежала сквозь огонь, наплевав на дым и ожоги. Не ты видела предсмертный взгляд единственного близкого тебе человека. Не ты слышала грохот падающей балки, и не ты смотрела, как исчезает под ней Роза, за одно мгновение до того, как вы смогли бы дотянуться друг до друга. Тебе ли судить, что могло произойти, если бы…? Знаешь, цыпа, тебе не стоит забывать, кто тут капитан, а кто незваный гость из будущего. Тебе повезло, дорогая, что я не имею дурной привычки поднимать руку на женщин, но временами ты забываешь, как должен матрос уважать своего капитана. — Его рука резко соскользнула с моей шеи, а я ахнула, рефлекторно хватаясь за горло. Тело прошибла электрическая дрожь. Настоящий страх сковал остатки живого разума.

— Ну-у… я не сомневаюсь в твоей правоте, однако вижу, иногда тебе надоедает держать на лице эту маску чудаковатого пирата, которому плевать, что думают о нём остальные, и в то же время старающегося поддерживать со всеми дипломатически-равные отношения. Пойми, временами я тоже не могу удержаться и говорю, не подумав, — я дружески похлопала его по плечу, но тут же запястье окаменело от хватки, которой вцепилась в него рука Джека. — Это совершенно нормально. «Каждый имеет право на карт-бланш», помнишь? — я слабо улыбнулась, пытаясь унять дрожь в коленях. — П-партнёры?

Джек долго молчаливо созерцал мой, наверняка потерянный, вид. Нельзя было разобрать ни единой мысли и эмоции в этих угольно-чёрных глазах, метающих молнии. Наконец, он отпустил меня и отступил, напоследок склонившись к моему лицу и обдав горячим дыханием:

— Пока что. Но если ты сказала, не подумав, значит сказала именно то, что думаешь. А лично я в отличие от некоторых никогда не скрываю своего истинного мнения.

Замершее было сердце начало колотиться как на защите диплома, пока я смотрела вслед гордо шагающему прочь Джеку. Его покачивающаяся фигура удалялась быстро, и едва скрылась за поворотом, с губ сорвалось истощённое «А-а-а», а колени подогнулись. К горлу подобрался ком множества чувств. Разобрать их всех, покопошиться в каждом — ни за что бы не удалось. Шок, опустошение, обида, печаль и злоба налили глаза предательскими слезами, но волю им давать нельзя — во всяком случае, ни здесь, ни сейчас. Что это было? Неужели Джек Воробей попытался меня принизить? Или же говорил чистую, неприкрытую правду, именно поэтому так обидно и… больно? Больно слышать это от него. От моего капитана. Да что там! Он уже давно не «просто капитан» для меня. Именно поэтому ревность и злость так душат каждый раз, когда что-то идёт… не совсем так, как хотелось бы? Потому, что под ревностью и злостью кроется боль, которую не хочется признавать? А все наши проблемы? Может быть, виной им не Джек, а именно я? Именно я неправильно себя веду? Я всё делаю не так, ищу во всём виноватых, не замечая, что сама не добилась почти ничего. Не думаю, что чувствует Джек на самом деле. Какой же надо быть неблагодарной дрянью, чтобы так рассуждать о событиях, которых не застала; и говорить гадости о человеке, который был дорог собеседнику! Я — сволочь, переживающая только о себе! Идиотская, неблагодарная скотина, замечающая только свои чувства и проблемы. И буду ещё большей дрянью, если затаю злобу на то, что Джек, так легко и беззастенчиво сказал мне это в глаза.

Я сама не заметила, как губы искривились, на лбу проступили мимические морщинки, а глаза еле удерживали под веками скопившиеся слёзы, готовые выплеснуть всё, накопившееся в душе за это непростительно долгое время. Сообщило мне об этом мутноватое отражение в полуразбитом сером окошке сарая напротив. Созерцая в нём красные мокрые глаза, дрожащий рот и скулы, я противно скривилась и заорала отражению:

— Ненавижу тебя! Фу-у! — и зарядила кулаком в хрупкое зеркальное стекло.

Капелька крови упала на мостовую вместе с градом осколков. Немой крик вырвался из горла, пока я, словно в замедленной съёмке, падала на колени, держась за разбитые костяшки пальцев. В душе ничего больше не осталось — лишь пустота и боль. Я задрала голову к небу, до боли жмуря глаза и беззвучно взывая к высоте. С неба упала капля воды, смешиваясь со слезами на ресницах и скатываясь по щекам. Снова зарядил дождь, проливающий слёзы вместе со мной, бьющий по подставленному лицу и маскирующий мои рыдания. Эти рыдания — единственное, на что осталось душевных сил.

====== Глава XI. Сделка ======

В последождевой тиши воздух пропах озоном и свежестью, но тяжёлые серые комья туч всё ещё нависали над красными волнами черепичных крыш, грозя уронить новую порцию ливневого дождя на притихший Исла-Сантос. К пристани я приблизилась спустя добрый десяток минут: и дело было вовсе не в дальнем расстоянии. Лишь только успокоившись, отыскав в себе возможность дышать глубоко и размеренно, вытерев слёзы и убедившись, что узнать во мне только что рыдавшего человека будет непросто, я позволила себе возвращаться к кораблю. К тому времени, как первые мачты застенчиво выглянули из-за крыш, удалось возвратить бесценную холодность лицу и эмоциям, а также убедить себя, что только слабаки поддаются подобным минутным слабостям, и произошедшее не стоит излишних переживаний. В конце концов, разве случилось что-то ужасное? Подумаешь, наговорила гадостей и повела себя как последняя свинья! А «люди плачут не от того, что они слабые, а от того, что слишком долгое время были сильными». А быть сильной, безусловно, придётся ещё долгое-долгое время. Не лучше ли смириться?

Под ногами хмуро хлюпала вода, отражающая мрачное городское небо и столь же мрачную меня. Возвращаться на корабль не хотелось. Не хотелось никого видеть и ни с кем не разговаривать. Никогда! Наверное, в душе не осталось ничего живого. Кроме ненависти к себе и событиям, которые привели к сегодняшнему дню. Тёмные стены домов вторили моему настрою. Казалось, будто бы за мной тянулся многометровый шлейф мрака, который погружал в уныние всё, что попадалось на пути. Однако, смотреть на это не хотелось ещё больше, чем возвращаться и попадать на глаза нашему заядлому пиратскому психологу. Поэтому всё, что мне осталось — это обхватить себя руками (будто бы это могло защитить от зябкой погоды) и уткнуться взглядом в проплывающие под ногами мокрые камни мостовой. Пока не наступила на чьё-то отражение в луже, по поверхности которой тотчас затанцевали круги. Я озадаченно уставилась на дрожащее, искажённое отражение и медленно подняла голову. Взгляд поднялся от начищенных до блеска сапог, проскользил по тёмно-синему камзолу с серебристыми пуговицами, задержался на кружевном воротнике и опасливо поднялся к лицу, обрамлённому серой щетиной.