- Вау, спасибо, Эванс, - разулыбался Джеймс. Все посмотрели на Лили, которая вспыхнула и вернулась к своему обеду.

- Я до сих пор так ничего и не увидел в кристальном шаре, - глубоко вздохнул Питер.

- Скажи ей, что видишь Грима, - радостно сказал Сириус. - Это то, что сделаю я.

- Почему Грима?

- У меня просто есть ощущение, что она реально может его увидеть завтра днём около двух часов, - ухмыльнулся Сириус. Джеймс с Питером засмеялись к большому недоумению девчонок.

Римус простоял около большого зала со своими друзьями так долго, как только мог, пока они все не ушли на экзамен. Никому не помешает, если я отложу это ещё на несколько минут…

Но, в конце концов, настало время посмотреть в лицо неизбежному. Всё-таки чем раньше он это сделает, тем больше времени у него будет наедине с собой, чтобы обработать информацию. Даже если это будет пустяком; даже если всего лишь придётся справляться с очередным разочарованием. У него была книга на примете и полный доступ к коллекции пластинок Сириуса, так что этот день не может быть совершенно неприятным.

Он закрыл занавески вокруг своей кровати, пускай даже он был совершенно один в комнате. Он сдул пыль с крышки коробки и закашлялся.

- Скурджифай, - кашлянул он, направив палочку на одеяло, чтобы избавиться от противной серой пыли. Теперь пути назад уже нет. И быстро, будто срывая пластырь, он открыл крышку.

На первый взгляд всё выглядело совершенно безобидно. Всё внутри было плоским - предположительно, документы, спрятанные в аккуратные коричневые конверты разных размеров, относительно старые и новые.

Документы на поступление в приют - Римус Джон Люпин, 5 лет и 3 месяца, дата поступления - 07.12.1965. Отзывы от учителей из его начальной школы - все оценки были двойками. ‘Не проявляет никаких способностей к обучению’, было написано в одном, ‘Не приспособлен к обучению. Пригоден к неквалифицированному труду’ . Грёбаные суки.

Его свидетельство о рождении. Оно было маггловским - видимо, его мать лежала не в госпитале Святого Мунго. Римус узнал, что он был рождён в роддоме в Бристоле из всех возможных мест. Его мать звали Хоуп, и его отец был отмечен как ‘Безработный’. Всё это Римус просмотрел с пассивным терпением, словно какой-то архивист, разбирающий документы, которые относились к древней истории, а не к его собственной жизни. Но затем он наткнулся на фотографии.

Они были чёрно-белыми. Маггловскими; неподвижными. На одной был изображён пухлый ребёнок, на которого был одет какой-то белый вязаный свитер с пуговицами в форме кроликов. Римус предположил, что это был он, на обратной стороне не было подписи, лишь печать из фотостудии. Ещё была другая фотография, которую, должно быть, сделали, когда его отдали в приют. На ней он мог отдалённо узнать черты своего лица - тёмный опасливый взгляд и сердито искажённый рот. Он смотрел куда-то вверх - предположительно на того, кто делал фото - и выглядел напуганным.

Последняя фотография была самой плохой. На ней была изображена семья, которой он не помнил.

На ней был Лайелл, высокий, худой и долговязый, взъерошенные волосы и маленькие очки с роговой оправой. Он улыбался - Римус никогда не представлял его улыбающимся. Рядом с ним в кресле с цветочным принтом сидела небольшая молодая женщина. У неё были безупречно белые платиновые волосы, уложенные в настоящую дикую причёску шестидесятых, и на ней был красивый топ без рукавов, который показывал ее привлекательную фигуру. Ее нос был немного длинноватым и приплюснутым, но у неё было приятное лицо. На ее коленях сидел маленький мальчик. Он смеялся, его лицо было освещено радостью. Она смотрела на него, и ее рот был открыт - что она говорила?

Римус отложил фотографию, чувствуя головокружение. Он осознал, что всё это время задерживал дыхание, и выдохнул. Остался лишь один конверт. Почерк на нём принадлежал не Надзирательнице. Хотя, на нём не было печати, так что, возможно, она видела содержимое. Может, поэтому она и не отдала его ему. Снова взяв себя в руки и приготовившись к худшему, Римус достал письмо из конверта, которое было аккуратно сложено втрое. Оно было написано на хорошей бумаге с цветочными узорами по краям. Почерк тоже был красивым.

Мой милый мальчик,

Я знаю, что у меня нет права оставлять тебе это письмо. Наверняка ты получишь его только через несколько лет - если вообще получишь. Я надеюсь, что всё-таки получишь, и что, получив его, ты будешь достаточно взрослым. И всё же я не жду прощения.

Я не могу придумать, что тебе сказать. Как я могу объясниться? Ты был моим прекрасным бесценным мальчиком с момента своего рождения. Нет - с момента, когда я почувствовала, как ты двигаешься внутри меня. Мы с твоим отцом очень сильно любили друг друга, и когда родился ты, наше счастье усилилось в тысячу раз. Ты был любим, мой маленький Римус, я молюсь, чтобы ты этого не забыл. Но ты сейчас очень маленький, и я слышала, что иногда забыть - самый лёгкий путь.

Когда произошла эта трагедия, я пообещала тебе, что я сделаю всё возможное, чтобы всё исправить. У меня была эта глупая уверенность, что одной моей любви к тебе будет достаточно.

Затем, когда Лайелл оставил нас обоих, я пыталась ради тебя. Я клянусь, что пыталась. Но я никогда не была особо умной девушкой, и никогда такой сильной и практичной, как твой отец. Тебе нужно было так много, а у меня было так мало. Понимаешь, у меня больше не было никакой семьи, когда я вышла за него, мне сказали, что я должна сделать выбор. Мои родители не принимали его, и даже после его смерти я знала, что они не примут тебя.

Я не могу передать, как я сожалею, что я вынуждена тебя отпустить. В своём сердце я знаю, что это самый безопасный выбор и, в конце концов, самый лучший для тебя. Я знаю, что я никогда тебя не забуду, и я знаю, что я всегда буду мечтать увидеть тебя снова. Я молюсь, что, когда время придёт, тебе не будет слишком трудно меня найти.

Со всей своей любовью,

Хоуп Дженкинс.

Римус положил письмо обратно в конверт и закрыл коробку. Он бросил ее под кровать, заполз под тяжёлое одеяло и свернулся калачиком, как делал раньше в приюте. Ему казалось, что внутри него открылась дыра, большая засасывающая пустота. Слёзы зажгли его глаза, и, раз уж он был один, он не стал их сдерживать.

***

Суббота, 2-ое июля, 1977 год.

Он никогда особо не думал о своей матери. По крайней мере, после того, как приехал в Хогвартс, в котором, казалось, было так много Лайелла и всех его достижений и ошибок. Очевидно, лучше было бы иметь мать, чем не иметь, но он не знал, что именно он потерял так рано в своей жизни. В Надзирательнице не было особых материнских чувств, но ей платили не за то, чтобы она любила мальчишек, за которыми присматривала.

Это окно в жизнь Хоуп - в его собственную жизнь - был ужасающим для Римуса, и он жалел, что вообще прочитал это дурацкое письмо. И всё же он прочитал его больше одного раза. Он читал его каждую ночь до конца учебного года, словно если он прочитает слово ‘любим’, он сможет по-настоящему его почувствовать. Он не мог.

Мародёры остались в Хогвартсе на два лишних дня ради Римуса. Первое летнее полнолуние выпадало на 1-ое июля, и было гораздо удобнее (даже не говоря о том, что безопаснее для Поттеров), если Римус проведёт его в воющей хижине. Ну, он должен был быть в воющей хижине, но, естественно, Хвост, Бродяга и Сохатый были другого мнения. Разделавшись с экзаменами и предвкушая летние каникулы, они провели одно из самых лучших полнолуний за очень долгое время.

И всё же Мадам Помфри настояла, чтобы Римус получил привычный отдых после, и вырубила его сильным снотворным зельем, чтобы убедиться, что он проспит всё утро.

- Из-за путешествия с помощью дымолётного порошка тебя может затошнить, даже когда ты хорошо себя чувствуешь, - предостерегла она. - Бережёного бог бережёт.

Они должны были улететь этим вечером через камин в кабинете Макгонагалл. Римус проснулся после обеда и увидел, что был не один.