«Потому что единственные люди, которым разрешено получить пророчество из Отдела Тайн, Поттер, — это те, о ком оно было сделано.» Люциус кажется невероятно довольным.

«СЕЙЧАС!» Гарри ревет, и шесть различных проклятий Редукто обрушают сферы с полок. На них с грохотом сыплются осколки стекла и полок.

Парализующие чары попадают в шкафчик с маховиками времени. Он падает, разбивается, снова поднимается, восстанавливается, падает и снова разбивается…

Пожиратель смерти выстреливает палочкой в грудь Гермионы пурпурным пламенем. Она задыхается и падает на пол.

Гарри убегает, отчаянно пытаясь увести Пожирателей смерти от своих раненых друзей.

Невилл кричит под Круциатусом Беллатрисы.

Двери распахнулись — Сириус, Ремус, Грюм, Кингсли и Тонкс вбегают в комнату, присоединяясь к драке.

«Гарри, забирай пророчество, хватай Невилла и беги!» кричит Сириус, подбегая к Беллатрисе.

Дамблдор стоит в дверном проеме, подняв палочку, его лицо бледное и разъяренное.

«Давай, ты способна на большее!» Сириус смеется над Беллатрисой. Следующая струя зеленого света попадает ему прямо в грудь. Смех застывает на его лице, его глаза широко раскрыты от шока — он падает назад, сквозь рваную завесу каменной арки на помосте.

«СИРИУС!» Гарри кричит. Ремус хватает его. Он не перестает кричать, сопротивляясь в руках Ремуса.

Драко тяжело дышал и дрожал от адреналина — Окклюменция не могла защитить от его собственных физических реакций. Он почувствовал что-то теплое и сильное в своей левой руке, сжимающее его и дрожащее, и знал, что он, вероятно, бессознательно снова потянулся к руке Гарри. Но он чувствовал, что Гарри тоже это нужно, как якорь в реальном мире. Драко не мог остановиться сейчас — он больше чувствовал, чем видел следующую хлебную крошку, так близко, почти там. Что может быть хуже, чем это, верно?

Гарри преследует Беллатрису через Атриум Министерства, в его жилах текут горе и ярость.

«Итак, ты уничтожил мое пророчество?» мягко говорит Волдеморт. «Нет, Белла, он не лжет… Я вижу правду внутри его никчемного разума…»

«Было глупо приходить сюда сегодня, Том», спокойно говорит Дамблдор. Волшебство их дуэли заставляет волосы Гарри встать дыбом.

Волдеморт исчезает. Гарри пытается пошевелиться. «Стой, где стоишь, Гарри!» Дамблдор испугался. Гарри не понимает почему — а потом его шрам взрывается.

Это боль, которую невозможно представить. Гарри заперт в кольцах существа с красными глазами, он не знает, где кончается он, а где начинается другой. Они соединены болью.

«Убей меня, Дамблдор», говорит существо, Гарри чувствует, как шевелится его рот. «Если смерть — ничто, убей мальчишку…»

Гарри внутренне умоляет о смерти, о прекращении боли, потому что, конечно, смерть — ничто по сравнению с этим… и он снова увидит Сириуса…

Сердце Гарри наполняется эмоциями, кольца существа расслабляются, боль уходит.

— Погоди, Гарри, — пробормотал Драко дрожащим голосом. Он чувствовал, как их руки все еще крепко сжимают друг друга, он слышал хриплое дыхание Гарри. — Мы почти там, у тебя все отлично получается, вот оно… — он ухватился за серебристое сияние, еще одну группу небольших воспоминаний, испорченных и затуманенных горем.

Гарри в кабинете директора, наполненный яростью и горем, которого он никогда не знал. Он уничтожает все, что может попасть под руку, крича на Дамблдора, который спокойно сидит за своим столом. Он бежит к двери, но она не открывается.

«Выпустите меня», холодно говорит Гарри, тяжело дыша.

«Не раньше, чем я скажу свое слово», говорит Дамблдор.

…

Фигура Сибиллы Трелони парит над Омутом памяти.

«Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда, рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца… и Темный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы… И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой… тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Темного Лорда, родится на исходе седьмого месяца…» ее голос резкий и хриплый.

…

Гарри тяжело дышит. «Это значит — я?»

«Самое странное, Гарри, что это можешь оказаться вовсе не ты. Пророчество Сибиллы подходит к двум мальчикам — оба они родились в конце июля того года, у обоих родители были членами Ордена Феникса, причем обе пары родителей трижды чудом избежали гибели от руки Волдеморта. Одним из них, конечно же, был ты. Другой был Невилл Лонгботтом.»

«Тогда… это может быть не я?»

«Боюсь, что нет никаких сомнений в том, что это ты.» Дамблдор выглядит скорбным.

«Но вы сказали…»

«Ты забываешь следующую часть пророчества — ту, где дается последняя примета мальчика, способного победить Волдеморта… Волдеморт сам отметит его как равного себе. И он так и сделал, Гарри. Он выбрал тебя, а не Невилла. Он наделил тебя шрамом — этим благословением и проклятием одновременно.»

…

«Он не знал, что у тебя будет сила, о которой Темный Лорд не знает…»

«Но это неправда!» сдавленным голосом говорит Гарри. «У меня нет силы, о которой он не знает, и я не умею сражаться так, как он сегодня… я не могу входить в чужое тело… или убивать людей…»

«В Отделе Тайн есть комнатка», прерывает Дамблдор, «которую всегда держат запертой. В ней хранится сила, одновременно более чудесная и более ужасная, чем смерть… Именно этой силой ты обладаешь в достатке, а Волдеморт, наоборот, вовсе ее лишен. Благодаря ей ты вчера отправился спасать Сириуса. Она же уберегла тебя от полного подчинения Волдеморту, поскольку он не может пребывать в теле, где обитает столько силы, глубоко ему ненавистной. В конце концов оказалось неважным даже то, что ты так и не научился изолировать свое сознание. Имя этой спасительной силы — любовь.»

Гарри закрывает глаза, полные горя, вины и сожаления. Чтобы предотвратить тот момент, когда ему придется снова подумать о Сириусе, Гарри спрашивает: «А конец пророчества… ‘ни один не может жить спокойно’…»

«… пока жив другой», заканчивает Дамблдор.

«И это значит… это значит, что в конце концов один из нас вынужден будет… убить другого?»

«Да», говорит Дамблдор. Гарри видит единственную слезу, скатывающуюся по его лицу в длинную серебряную бороду.

Драко ахнул, когда сияние исчезло, и быстро удалился из головы Гарри. Они оба обмякли, тяжело дыша. Драко казалось, что он только что переплыл Ла-Манш. Он знал, что прямо сейчас Гарри будет только хуже. Он крепко держал Гарри за руку.

Драко положил палочку на боковой столик, потер бедра освободившейся рукой, нащупал Метку на левом предплечье, провел по шраму внутри воротника. Он чувствовал, как его собственное дыхание входит и выходит из его легких, его собственный адреналин медленно вытекает из его тела, оставляя за собой холодный пот. Его барьеры окклюменции медленно опускались — он все еще слишком много чувствовал.

Гарри наблюдал за ним, и Драко так ясно видел печаль и сожаление на его лице, в слезах, бегущих по его щекам. Ему ничего так не хотелось, как протянуть руку и обхватить лицо Гарри руками, прижать его к груди, защитить от этой боли — боли, которую Драко вытащил на поверхность и заставил Гарри почувствовать снова и снова. Драко прижал правую руку к собственной ноге, чтобы она не дотянулась сама.

Драко чувствовал, что ощутить всю боль Гарри из вторых рук было подходящим наказанием за то, что ему пришлось снова подвергнуть Гарри этому. Его собственные эмоции сочетались с тем, что он получил от Гарри, и он не мог сказать, какая боль была его собственной — он почувствовал влажность на щеках, и когда это произошло?

— Гарри, — сказал Драко, потому что не знал, что еще сказать, но ему нужно было что-то сказать, чтобы попытаться вернуть Гарри в настоящее, облегчить его боль. Гарри прерывисто вздохнул, все еще крепко сжимая пальцы Драко правой рукой, не отрывая глаз от лица Драко. Его левая рука полезла в задний карман джинсов, вытащила шелковый носовой платок и протянула его Драко.