— У меня нет времени. Я улизнул на часок, чтобы встретить тебя, и через сорок минут должен быть в Военном министерстве. У тебя есть чемоданы? — Кли подняла вверх счетную линейку и записную книжку.

— Я путешествую налегке.

— Что это? — он указал на рисунок, зажатый между линейкой и обложкой книжки.

Она протянула ему сложенный листок... Сверху был рисунок. Тумар нахмурился, пытаясь понять формы и их значения. Внутри было стихотворение, заставившее его нахмуриться еще сильнее.

— Я мало понимаю в таких вещах.

— Посмотри, — настаивала она. — Стихотворение написано школьником. Я его не знаю, но он написал несколько стихов вроде этого. Кто-то сказал мне, что рисунок сделала подружка мальчика, Ренна... какая-то.

Тумар медленно прочел стихотворение и пожал плечами:

— Совершенно не понимаю такого. Но оно... странное. Насчет глаза в языке мальчика... мне тоже от этого как-то не по себе.

Тумар снова поглядел на рисунок. Из-за зубов и искаженных криком губ проглядывал странный ландшафт.

— Я... не понимаю, — повторил он недовольно, быстро вернул рисунок и тут же осознал, что хотел бы еще раз взглянуть на него и перечитать снова. Но Кли вложила стихи в блокнот.

— Странно, — сказала она, — как раз перед отъездом из Островного университета я слышала, что мальчика исключили за мошенничество на экзамене. Вот теперь и не знаешь, что делать с двумя кусками информации о человеке.

— Какими двумя?

— Один кусок из его стихотворения, второй — его изгнание. Они упали в случайном порядке, и непонятно, как их соединить.

— Мы живем в смутное и беспорядочное время, — сказал Тумар. — Народ начинает мигрировать по всему Томорону. Да еще эта подготовка к войне. Ну, ладно, раз у тебя нет багажа, я, пожалуй, вернусь в Министерство. У меня куча работы.

— В следующий раз я буду с чемоданом. Я предполагаю вернуться в университет на летние занятия, поэтому ничего не везу домой, — она помолчала. — Ты не слишком занят? Придешь на вечер, который папа устраивает сегодня для меня? Тумар пожал плечами.

— Тумар?

— Да?

У него был низкий голос, и при печали спускался до тонов звериного рычания.

— Война и в самом деле будет?

Он снова пожал плечами.

— Все больше солдат, больше самолетов. Министерство работает все больше и больше. Я сегодня встал до рассвета, чтобы отправить целый флот разведывательных самолетов на материк через радиационный пояс. Если они вернутся днем, я просижу весь вечер за отчетами.

— Ох, Тумар!

— Да, Кли Кошер?

— Ох, ты иной раз говоришь так официально. Ты достаточно давно в городе, чтобы научиться расслабляться со мной. Тумар, если начнется война, как ты думаешь, заключенных из тетроновых рудников возьмут в армию?

— Поговаривают.

— Потому что мой брат...

— Я знаю.

— Д если заключенный с рудников отличится как солдат, его освободят, когда война закончится? Не пошлют обратно в рудники?

— Война еще не началась, и никто не знает, каков будет ее конец.

— Ты прав, как всегда, — они дошли до ворот. — Ладно, Тумар, я не буду тебя задерживать, раз у тебя дела. Но обещай мне прийти ко мне хотя бы на один вечер, пака я не уехала обратно на занятия.

— Если начнется война, ты не поедешь на занятия.

— Почему не поеду?

— У тебя уже есть степень по теоретической физике. Теперь тебе надо работать на войну. Мобилизуют не только заключенных с рудников, но и всех ученых, инженеров и математиков.

— Этого я и боялась. Ты думаешь, война действительно начнется?

— К ней готовятся день и ночь. Что может остановить ее? Когда я был мальчишкой, на отцовской ферме работы было много, а еды мало. Я был крепким парнем и с сильным желудком. Я приехал в город и поступил в армию. Теперь у меня есть работу, которая мне нравится, и я не голоден. Война даст работу куче народа. Твой отец будет богачом. Твой брат, может быть, вернется, и даже воры и нищие в Адском Котле получат шанс иметь честную работу.

— Возможно, — сказала Кли. — Ну, вот я сказала, что не хочу задерживать тебя, а сама... Когда у тебя будет немного времени?

— Вероятно, завтра днем.

— Отлично. Устроим пикник, идет?

Тумар нахмурился.

— Да, — сказал он и взял ее за обе руки, и она улыбнулась. Затем он повернулся и исчез в толпе.

Она посмотрела ему вслед и повернула к стоянке такси. Солнце начало нагревать воздух, когда она вошла в тень громадного полотна транзитной ленты, парившей между башнями.

Лента шла через город. В центре его она поднималась на последние двести футов и входила в окно башни-лаборатории в западном крыле королевского дворца Торона.

Помещение, в которое входила транзитная лента, было пустым. На конце металлической полосы был прозрачный хрустальный шар пятнадцати футов в диаметре. Он висел над приемной платформой, дюжина маленьких тетроновых блоков разных размеров стояла вокруг комнаты. Видеоэкраны — мертвенно-серые. На контрольной панели возле богато украшенного окна сорок девять ярко-красных кнопочных выключателей были в положении «выключено». Подвески для осветительной аппаратуры над приемной платформой были пусты.

В другой комнате дворца кто-то завопил:

— Тетрон!

— ...если бы Ваше Величество подождали минутку и выслушали рапорт, — начал старый министр, — я уверен...

— Тетрон!

— ...вы поняли бы необходимость, — спокойно продолжал министр, — беспокоить вас в такой безбожно ранний... — Я не желаю больше слышать слова «тетрон»!

— ...утренний час.

— Уходите, Черджил! Я хочу спать!

Король Оск, которому только что минул двадцать один год, хотя он был официальным правителем Томорона с девятнадцати лет, сунул светловолосую голову под туго набитые подушки, лежавшие на пурпурных простынях, худая рука слабо подтянулась к покрывалу.

Старый министр спокойно взял край горностаевого покрывала и держал его вне досягаемости королевской руки. Через несколько секунд светлая голова снова появилась и холодно спросила:

— Черджил, почему дороги строились, заключенные получили отсрочку казни, изменников потрошили днем и ночью, и никто не спрашивал моего мнения, а сейчас вдруг... — Оск взглянул на инкрустированный драгоценностями хронометр у постели. — Боже мой! Семь часов утра! Почему вдруг нужно советоваться со мной о каждом движении в империи?

— Во-первых, вы теперь совершеннолетний. Во-вторых, вот-вот начнется война. Во время потрясений ответственность идет сверху, а вы как раз в этом невыгодном положении.

— А почему мы не может вступить в войну и покончить с ней? Я устал от этого идиотства. Вы же не думаете, что я уж такой хороший король?

Молодой человек сел, поставив тощие ноги на мех трехдюймовой толщины.

— Ну, если будет война, я поеду в первой линии огня в самой что ни на есть роскошной униформе и поведу своих солдат к стремительной победе.

При последних словах он нырнул под одеяло.

— Похвальное чувство, — сухо сказал Черджил, — принимая во внимание, что война может начаться прямо сегодня, почему бы вам не выслушать рапорт о том, что еще одно звено самолетов-разведчиков повреждено в попытке наблюдать за врагом сразу за тетроновыми рудниками над радиационным барьером.

— Давайте, я продолжу: никто не знает, каким образом самолеты были повреждены, но эффективность методов позволила Совету предположить, что возможность открытой войны стала еще серьезнее. Ведь примерно такие рапорты были за последние недели?

— Да, — ответил Черджил.

— Тогда зачем же вы мне надоедаете? Кстати, мы действительно должны сегодня присутствовать на этом дурацком вечере в честь дочки рыбного торговца? И, пожалуйста, говорите как можно меньше о тетроне.

— Нужно ли напоминать вам, — терпеливо ответил Черджил, — что этот рыбный торговец собрал состояние, почти равное королевской казне (хотя я сомневаюсь, что он имел возможность сравнивать), благодаря правильной эксплуатации неупоминаемого материала. Если начнется война и нам понадобятся фонды, их с охотой предоставят нам. Отсюда ясно, что мы будем присутствовать на вечере, на который он так сердечно приглашал вас.