— Неужели вы ожидаете большую податливость от этих гигантских болтающихся ответвлений, чем от чувствительных атомных цепочек?

Гесэр развел руками.

— Не мучайте меня вопросами. Знаю чуточку больше, чем вы. Я, кажется, просто заметил какой-то факт. Все остальное расставит по местам эксперимент.

Спокойный тон Гесэра сделал свое дело. У юноши заблестели глаза.

— Как делаются записи и когда я их получу?

— Записи, естественно, комплексные. Там будет и рентгенолография, электронная топостереография и так далее. А получите все это, если, конечно, не сбежите от нас к тому времени, — подмигнул Гесэр, — к середине следующей недели.

Машины распознали человеческую мысль, зашифрованную в конфигурации архитектурных деталей молекул застывших красок.

Это был триумф. Все остальное утонуло в нем. Пока были расшифрованы лишь довольно туманные, несвязанные обрывки отпечатков мыслей, знаний древнего художника. Они были еще менее последовательны, чем те сюжеты, которые «оживляли» на картинах решения ПТС. Но это были прямые следы человеческой мысли. Все понимали, что связать их, восстановить с учетом всех нюансов было уже делом техники.

Пока еще не было ответа на вопрос — почему эти, ничем не примечательные боковые ответвления молекул пигментов оказались загадочным образом промодулированным «биополем». Почему именно они закручивались, изгибались, волнообразно деформировались под его действием. Не отвлекаясь на эту сторону дела, следы этих деформаций были расчищены от фона хаоса, тепловых колебаний молекул, скрупулезно записывались…

Чтобы исключить элемент случайности, были поставлены контрольные эксперименты. На холщовые полотна роботами наносился толстый слой краски. К ней, пока она полностью не высыхала, на расстояние ближе десяти метров никто не допускался. Потом в тех же условиях такие же краски на такие же холсты наносились людьми, при этом по заранее разработанной программе им было предписано думать на определенную тему.

Результаты потрясли специалистов. Анализ высохшей краски, наложенной роботами, не выдал ничего, кроме беспорядочного нагромождения боковых ответвлений — «усиков», как их называли биохимики. Но зато краска, наложенная людьми, показала ту загадочную закономерность в ориентации и конфигурации «усиков», что была обнаружена и в краске древних полотен. Машины расшифровали размышления «художников» на заданные темы. Радостям в Центре не было предела.

Победу не удалось сохранить долго в стенах Центра. Весть о ней вышла за пределы Центра, наполнила оптимизмом всю планету. Потоком посыпались разные предложения, идеи, решения.

Предлагалось «прочитать» все лепные изделия, штукатурку зданий, бетонных блоков, покраску всевозможных предметов. То есть все, что затвердевало в присутствии человека. Но специальные эксперименты уже показали, что более или менее заметные следы человеческой мысли можно обнаружить только там, где застывшая материя оказывалась в «фокусе» его сильнейшего сосредоточения. Это, прежде всего, были картины…

Теперь на время людей перестали занимать сами изображения на полотнах. Никто уже не замечал ни сюжета, ни идейной глубины изображаемой сцены. Взоры людей будто ушли в глубь красочного слоя и в тончайшем узоре молекул пигментов начали видеть и слышать развернутые во времени и в пространстве исторические события…

Теперь на экранах зала просмотров светились не сами картины. Они были далеко отсюда, в лабораториях физико-химического анализа, где неразрушающими методами «анатомировали» их, а все сведения о молекулярной структуре пигментов по каналам связи поступали в распоряжение вычислительных машин. Они «прочитывали» эти сведения, переводили их на «язык» человеческих ощущений — слуха и зрения и направляли их на экраны для визуалирования.

Ко всеобщему восторгу на экранах опять «ожили» исторические события. Теперь была полная воспроизводимость результатов каждого эксперимента. При многократных повторах действия, происходящие на экране, повторялись с поразительной точностью… Часто на них развивались события глобальных масштабов. Именно о них, видимо, помнили и размышляли живописцы, изображая радости и страдания, борьбу и веселье героев картин…

— Гесэр, поздравляю вас с успехом. Теперь можно сказать, что ваша служба дала новый метод восстановления истории. Но… мы считаем, что вы так же, как и мы, окончательно не решили проблему.

— Если можно, немного яснее, — насторожился Гесэр.

Красивое лицо Грегора исказилось в нервной усмешке.

— Субъективизм. Вот что сведет на нет ваши достижения. Субъективное понимание истории автором картины. Эта пилюля ничуть не слаще, чем наши неоднозначности.

— Но факты… Начитанный, образованный художник неплохо знал исторические факты. А его домыслы и плоды фантазии мы как-нибудь выделим и построим историю только на фактах.

— Начнем с того, что вы не всегда будете знать, что есть факт, а что домыслы в его знаниях. Во-вторых, факты тоже могут быть, так сказать, субъективными. Они теряют свою объективность, когда слишком далеко отстоят во времени от излагающего их человека.

— Мы будем синтезировать информацию от всех картин. Подобный перекрестный анализ сильно снизит степень субъективизма факта. Кстати, синтез в новом методе будет намного эффективней, чем в методе вычислений.

— Не знаю, не знаю, — высокомерно покачал головой Грегор. Он явно не хотел «опускаться» до дискуссии.

— Что вы хотите от меня сейчас? — сухо спросил Гесэр.

— От вас лично ничего. Работайте, вам, может, удастся преодолеть или обойти этот субъективизм. Сейчас я, собственно, пригласил вас сюда, чтобы сообщить: вам надо на три-четыре недели передать все картины группе ПТС. Там отлажена новая программа для прокручивания нового типа субуравнений.

— Как, сейчас? В самый разгар работы? Это невозможно.

Грегор металлическим голосом спокойно сказал:

— В течение последних месяцев мы не трогали картин, чтобы не мешать вам. По Программе другие группы тоже должны прорабатывать свои варианты. Для этого нам сейчас нужны картины.

— Грегор, ведь в вашем распоряжении, в памяти машин, электронные копии всех картин. Да еще с восстановленной первоначальной гаммой цветов. Мы-то никак не можем обойтись без оригиналов.

Грегор как будто пропустил мимо ушей последнюю фразу.

— Нам сейчас картины нужны именно в том виде, в каком они дошли до нас… А вашей службе я, как научный руководитель Центра, рекомендую немного поработать над вашими методиками анализа и средствами расшифровки. Вы же знаете: мы обычно рвемся вперед очертя голову, а тылы в это время остаются необеспеченными. Поэтому часто спотыкаемся сразу же после первых успехов…

Гесэр не знал что сказать. Он чувствовал что-то недоброе во всем этом.

— Нельзя ли немного отложить передачу картин, скажем, недели на две? Мы бы закончили предварительный цикл… Или, может, оставите нам часть картин?

— Нет. Вы должны передать все двадцать пять картин не позже завтрашнего дня.

«Ладно, не буду лезть на рожон из-за каких-то четырех недель. Тем более нам действительно надо кое-что переделать в системе записи топограмм. Да и кибернетикам нашим не мешало бы немного еще оптимизировать программу расшифровки четырехмерных конфигураций…»

Центр оцепенел от жуткого известия. Все двадцать пять картин, чудом сохранившиеся шедевры древнего искусства, картины, выполнявшие невиданной важности миссию в восстановлении истории человечества, погибли. Погибли до единой. От них не осталось и следа. Полотна были испепелены до последнего кусочка во время очередного эксперимента над ними, когда трагическая ошибка привела к внезапному всплеску потока инфракрасного излучения, в поле которого они находились. Скоро о трагедии стало известно и за стенами Центра. Весь мир словно опустил голову перед горем.

Центр парализовало. Там прекратилась всякая деятельность.