- У меня есть план, полковник. – не раздумывая более, прошелестела в рацию Эн. Рука сильнее зажимала заряд, до боли в побелевших костяшках.

- Что опять удумала, лейтенант!?

- Закину в эту клоаку маленькую посылочку, от линии и мокрого места не останется.

- Вард, это просто идиотская затея! – проорал ей в ухо прячущийся внизу Уильям. – Ты ближе всех находишься к цели, тебя разнесет взрывом!

- А есть другие варианты?

- Что она хочет сделать?! – проревел в голос Айронхайд на частотах рации. Забавно, что заметила она его, обозленного, замершего недвижимой стеной за отрядом Леннокса, только сейчас. Он пытался выискать ту среди обломком здания. – Не обсуждается, лейтенант! Совсем последние мозги отбила?! Послушай если не полковника, то меня! Сматывайся оттуда! Я…

Эн молча переводила взгляд с шумной, сильной уж привлекающей внимание рации, на ребят внизу, что перебивали друг друга и выкрикивали ей предостережения. Такие разные. Щит и меч. Ее семья. Все – от ее несуразных подчиненных до воинственных, прикипевших всей душой к ним автоботов. Порой просто невозможные до коликов в печенке. Но всегда способные протянуть руку и защитить ее. Семья. Слово грело изнутри.

Эн скривилась от сентиментальности, отбросила бубнящую рацию подальше, вынимая из-за спины стрелу, намертво цепляя к ней заряд.

Вард ринулась вверх, отдаляясь от летящих ей навстречу дронов. Можно было не сомневаться, разговор прослушан. Можно не сомневаться, что десептиконы перекинули все силы на ее поиски. Оглянуться, поискать глазами подходящее место, не засветиться. Край обрушенной стены. Выбитое взрывом окно. Подходящий вариант завершить весь этот идиотизм.

Как на тренировке. Мишень, пробитая крыша завода и мечущиеся дроны внутри. Ветер и зной, что треплет щекочущие лицо волосы. Одна. Тишина в голове. Нет ни отпечатывающихся в подсознании далеких выстрелов, ни боя под ней, ни отводящих свои силы Прайма вместе в бесчувственной девочкой в манипуляторах, ни паникующего, выискивающего свою подчиненную Леннокса, ни Айронхайда, что отчаянно пытается прорваться вперед под шквальным огнем неприятеля, получая раз за разом серьезные ранения.

Замедлить этот момент – замедлить дыхание. Стрела готова, слегка прогибается в ослабевающей руке. Поправки готовы. Предплечье простреливает судорогой, пальцы подрагивают, жгут не держит и рубаха вновь пропитывается свежей кровью. Костяшки прижаты к щеке. Не разжать никак побелевшие пальцы на конце смертельной стрелы. Она отчетливо может расслышать надрывающийся голос в рации, что была оставлена несколькими этажами ниже. Опускает веки. Отпускает стрелу. Отступать, пока она летит, насколько хватает сил. Не оступиться, затаиться, бежать не оглядываясь.

Разгорающееся пламя позади обжигает спину, печет голову и ударная волна впечатывает ее в бетонную стену.

Жутко мутит. Она отплевывает с губ скопившую жидкость, пытаясь вдохнуть. В висок колотит набатом. Она пытается привстать, оторвать свои руки, непослушные ноги от стены, приваленные тяжеленными обломками. Предательский хруст стены опрокидывает ее навзничь, таща ее на себе не один этаж вниз. Осколки стекла и каменные глыбы впиваются в хрупкое тело. Вард выгибается в спине от немыслимой боли. С окровавленных губ срывается тихий всхлип, вскрик – на большее сил нет. Голос пропал. И темнота забирает ее в свои объятья. Наконец-то она отдохнет.

***

Не вижу. Не слышу. И не пытаюсь отыскать, ни себя, ни других. Темно… И тепло, что тихонько уходит из моих кончиков пальцев… Пальцы. Они есть у меня? И где мое тело?

Открыть глаза. Точнее, попытаться сделать это. Слезятся. Черный туман закрывает обзор, прикипает к головной боли. Мутит. Глухой стон. Или вскрик? Чей он? Безнадежный, настолько тихий, что едва достигает моих ушей… Серый шум расплавляет мысли, не дает сосредоточиться. Глаза наливаются свинцом. Так и хочется вновь погрузиться в теплую темноту.

Сознание медленно, но верно заполняет пустую тяжелую голову. Неужели… Все с моих губ? Стон, вскрик? Отчего? Хотя, зачем это знание? Не хочу. Пустите меня обратно в полюбившуюся мне темноту. Позвольте мне зарыться в то черное невесомое одеяло.

Вновь покалывания. Вновь поднимающий сознание туман, что рябью прошелся по поверхности. Больше, сильнее на этот раз. Агрессивней. Чьи же это резкие горячие прикосновения? Рывок. Боль сползает вниз, струится по всему телу. Я… Лечу? Зачем? Но отчего же так больно? Ускользает сдернутое одеяло, открывает ее нежеланной реальности.

Зажмурить глаза и воспрепятствовать рывку, смешанному со стоном отчаяния и боли, что может сорваться с губ от тряски ее безвольного слабого тела. На ней есть хоть одно живое место? Я сама виновата. Сама? Да. Нет… Все же, да. Не к этому ли я стремилась?

Упрямая, как и он… Яростный, пропитанными нотками тревоги и отчаяния голос взрывается в голове, усиливая головную боль, образы, темные как цвет теплого металла и ярко-синие глаза человека. Все под толстой пеленой. Есть ли смысл, возвращать эти болезненные воспоминания, возвращаться обратно? Глаза напротив припорошены слоем вековой печали и отчаяния.

Вырывающийся хрип из ее саднящего горла вместо болезненного стона на выдохе, всей грудью. Мягкая подложка под спиной. Едва различимый, не тревожащий слух движок мотора. Приятно чересчур чувствительным ушам.

Открыть глаза. Нет, не нужно. Не желаю. Наслаждаться мнимой темнотой и тишиной в салоне. У кого? Куда-то везут? Какая разница? Спросить? Не сможет. И зачем?

Оставить все на потом. Мозг соглашается с отогревшимся телом. Однако… Желанное мнимое одеяло вновь возвращается, дается в руки. Укутывает в кокон ее трепещущее сердце и разум под ритмичную вибрацию мотора.

***

Он старательно заглушал шум двигателя, вслушиваясь в сбивчивый ритм ее сердца и хриплое дыхание, что с кашлем выплевывало наружу остатки функционирующих легких. Как он только смог найти эту сумасшедшую?! Как его угораздило в это вляпаться?! На рассуждения времени не оставалось. Мех не единожды за последние минуты предпринимал реанимацию ее сердца, что не собиралось жить дальше, что не хотело больше работать. Проходимость насильно заставлять девчонку жить. И это приносило плоды. Наученное военным привычкам тело выходило из бессознательной темноты, взывая к разуму, что подвергался атакам со стороны не виденного «врага». Дес яростно скрежетал внутренними системами, но и давил в себе облегчение от каждого последующего всхлипа, вскрика пассажирки.

Переговоры группы Леннокса и ближайшей пристройки были неутешительны и приводили все системы и мысленные процессы в хаос. Это просто не поддавалось логике – зачем брать на свои плечи настолько большую ответственность, слишком рано и бездарно заканчивать и так несущественную и короткую жизнь?! Ставшую важной ему… Так, чтобы трястись над каждым ее вздохом.

Нет времени на размышления. Отослав на поиски будущей самоубийцы оставшиеся в его подчинении дроны, серебристый дес, последовал к месту последующей трагедии. Самому не попасться, не быть раздавленным и потерять пару запчастей под рушащимся зданием – та еще задачка. А смотреть на истерзанное тело человечка, изломанное под глыбами бетонных стен – хоть еще и не своими глазами, но уже чувствовать так несвойственную и подступающую к нему панику – было выше его сил. Подхватить – нежно, невесомо, и получить в ответ нестерпимый крик боли, раздирающий внутренние системы – немыслимо.

И теперь десептикон стремился доставить ее, в относительном сознании, но еще дышавшую, живущую в безопасное место. Девушка дрожала на заднем сидении, заливая кровью из открывающихся ран все поверхности, хотя тентакли и пытались сдержать драгоценную жидкость. Доставить к месту назначения. Уж с этим вопросов не возникло. Есть лишь одно место где ей будут рады. И как бы ему самому было от того не мерзко и не больно. Но другого подходящего места сейчас для нее не было. Лишь бы успеть.

***

Леннокс почесал нос, понимая, быть ему битым. Не раз и не два.