Позднее местом купаний стала Воложка – рукав Волги, отделённый от её основного русла большим островом. Во время весеннего половодья остров почти целиком покрывался водой, затем – где-то к первой половине июня – вода спадала, Воложка принимала свои обычные размеры, становилась мелкой и пригодной для нашего купания, но, к сожалению – не для нас, а для города – непригодной для судоходства. Воложкой, как именем собственным, этот рукав назывался во времена нашего детства, а вот в конце XIX века он назывался “воложек”. Почерпнул эти сведения из книги писателя Е. Л. Маркова (1835–1903) “Россия в Средней Азии: очерки путешествия”. В ней он, в частности, описывает свой приезд в Сызрань по Волге: “Подъезд к Сызрани очень оригинален… Его высокий собор давно уже дразнит нас, то и дело появляясь перед нашими глазами с какого-то скрытого от нас берега. Мы вначале подъезжали к этому собору, потом уезжали от него, потом опять вернулись к нему. А всё дело в том, что Сызрань стоит на одном из “воложков” Волги, а не на коренном русле её. Нас всё время отделял от этого воложка длинный остров”. Поэтому судам, идущим в наш город, необходимо было пройти вдоль острова до его окончания, затем повернуть в обратном направлении и подойти к пристани в районе старого центра города, расположенного в месте слияния Волги и реки Сызран или Сызранки, как её чаще называют жители. На этом месте и был основан наш город, получивший название от реки Сызран. А название реки означает на тюркском наречии “овражная река” или “река, текущая из оврага”. После заполнения в 1968 году Саратовского водохранилища уровень воды в Волге близ Сызрани повысился, остров частично был затоплен, а в отдельных местах размыт земснарядами для углубления русла и Воложка, как таковая, исчезла, что благоприятно сказалось на судоходстве, да и пляжи сейчас находятся в черте города.
На основное – “коренное” – русло Волги мы вначале попадали только с родителями в выходные дни, когда несколько семей объединялись и выезжали для отдыха на реке, или во время отпуска родителей, если они никуда не уезжали и водили нас на волжский пляж. Позднее, с возраста 12–14 лет, посещать Волгу мы уже стали самостоятельно.
Обычно наши походы на Волгу растягивались на весь день: уходили утром, а возвращались уже в сумерки. Сначала переплывали, а с середины лета, когда становилось мелко, переходили вброд, Воложку, а затем шли по острову до Волги. Идти было в удовольствие: остров был весь покрыт травой – и какой травой! – не припорошенной пыльной “сединой” и жёсткой, как в городе или степи, а изумрудно зелёной, сочной и мягкой. Клевер, дикий лук и чеснок, щавель и прочее разнотравье издавали такой густой и приятный запах, что, казалось, не надышишься, особенно, когда косили сено (снимали два укоса за лето). Добавим к этому небольшие дубовые и берёзовые рощицы, старицы, в которых после весеннего половодья оставалось много рыбы, несколько озёр, из которых по названиям помню Круглое, Сокорики (наиболее близкое к волжскому пляжу), Зеркалку и Кривое. Поэтому переход через остров был не просто преодолением определённого расстояния, а своего рода туристическим походом. По пути мы успевали искупаться в старицах с их тёплой и чистой водой, наловить рыбы, нарвать щавеля, дикого лука и чеснока, а также вволю напрыгаться в воду с “тарзанок” на озере Сокорики. Сам остров был для нас просто “остров”, хотя он имел своё название – Раковый.
Пляж на основном русле Волги был довольно большим, с чистым крупным песком. Возле правой оконечности пляжа (если смотреть на реку) стоял двухпалубный плавучий дебаркадер, используемый как речной вокзал, официально именовавшийся “пристань Раковая”. Весной, когда Воложка становилась на короткое время судоходной, дебаркадер швартовался недалеко от центрального городского рынка, а летом, после обмеления Воложки, он перемещался на основное русло Волги. Пассажиры добирались до него от города по наплавному деревянному мосту через Воложку и далее грунтовой дорогой по острову. Загорая на пляже, мы часто с интересом наблюдали за процессом швартовки пассажирских судов к дебаркадеру. Запомнился этот речной вокзал ещё и тем, что возле него был небольшой базар, на котором продавались, кроме прочего, сушёная вобла (фирменная волжская рыба, широко известная всем) и раки, ну а к ним, естественно, и пиво. Вобла висела большими связками, а раки – уже варёные – красными горами возвышались в эмалированных тазах. Продукты эти пользовались большим вниманием со стороны пляжной публики, особенно мужской её части, и следы употребления пива с воблой и раками в виде рыбьих скелетов, обрывков шкурки и обломков рачьих панцирей, а также металлические пробки от пивных бутылок, довольно густо “украшали” близлежащую местность, да и сам пляж.
Мы услугами пристанского базара практически никогда не пользовались, а полагались на свои возможности. Обычно уходя из дома, брали с собой из провизии только хлеб, как правило, чёрный, а также соль и спички. Всё остальное давал нам остров. В старицах ловили рыбу (в основном попадались караси и окуни), которую потом потрошили и на палочках жарили на костре прямо с чешуёй. Так же на кострах жарили и раковины-перловицы. Сначала клали их в костёр, а когда ракушка раскрывалась, отрезали мясистую клиновидную “ногу”, с помощью которой перловица передвигается, нанизывали её на прутик и поджаривали на огне. Хлеб и соль были, а местные растительные деликатесы вроде щавеля и, особенно, дикого лука и чеснока становились прекрасной приправой к рыбе и мясу. С питьевой водой проблем тоже не было: взял пустую бутылку, отплыл от берега метров на 20–30, погрузил бутылку вглубь, насколько позволяла рука и, пожалуйста, пей прохладную волжскую воду.
Народа на пляже всегда было много. Кроме купания играли в волейбол, бывший наиболее популярной пляжной игрой, футбол; более взрослая молодёжь играла и в карты. В семейных и других “солидных” компаниях, число которых возрастало в воскресные дни, играли в домино или лото, пели песни под гитару или просто так. Музыка была сначала только та, что звучала из репродуктора на дебаркадере. Потом, в начале 1960-х годов появились переносные транзисторные радиоприёмники, ещё довольно громоздкие и не очень – по нынешним меркам – изящные, но тогда казавшиеся нам верхом совершенства. Наиболее распространёнными были приёмники “Спидола” рижского завода VEF. С их появлением музыкальный фон на пляже стал куда более разнообразным.
Волга в районе нашего города, имея в виду её коренное русло, действительно была в пятидесятые годы прошлого века “Волга-матушка река”. Ширина её превышала километр. Противоположный берег, левый по отношению к течению и бывший низменным, еле просматривался. Река наглядно демонстрировала свою спокойную мощь. Я пишу “спокойную” потому, что Волга равнинная река и скорость её течения невелика – от 2-х до 6-ти километров в час. Возле Сызрани она имела максимальную скорость – около 6-ти километров в час и это течение было не таким уж слабым: сносило при плавании достаточно сильно. Поэтому, чтобы выйти из воды напротив своего места на пляже, надо было отойти на крайнюю оконечность пляжа вверх по течению и тогда уже резвиться в воде, правда, поглядывая на берег, чтобы вовремя начинать плыть к нему. Но пусть внешне мощь реки не проявлялась бурунами, звуком текущей воды как, например, в горных реках, сама её огромность свидетельствовала о сокрытой силе. Недаром в древние времена Волгу называли Итиль или Агель, Эгель, что означало на тюркском наречии “река рек” или “великая река”. Нельзя было не влюбиться в эту нашу воистину великую реку, которая так наглядно воплощала в себе русский характер: внешне спокойная, но обладавшая колоссальной сокрытой мощью, прорывавшейся, например, в периоды половодья и весеннего ледохода. Тогда она могла всё снести на своём пути. На эту её силу указывал и писатель Марков Е. Л., отмечая в своей книге о путешествии по великой русской реке, что строители Александровского железнодорожного моста, возводившегося в 1876–1880 годах недалеко от Сызрани, каждый раз с тревогой ожидали весеннего половодья и ледоходов, во время которых Волга могла “сокрушить как игрушку, всякую начатую работу, всё, что не успевают укрепить к тому времени надёжным образом”.
