А дальше всё шло одно к одному. Как назло, главный редактор был в отпуске, визировала очередной номер его заместитель, Санина любовница. Когда Саня дал ей материал для ознакомления, Юля Витальевна едва пробежала глазами по листам. Редакторша поняла, что статья посвящена острой и скользкой теме, коей касаться строго-настрого запрещено, но, зная Саню как человека, который не захочет ссориться с боссом, предположила, что в конце публикации автор как-нибудь вывернется, сообщив читателям, что губернское и городское начальство неизменно печётся об обывателях, и обывателям здорово повезло с руководителями. К тому же, Юля Витальевна была озабочена совсем не содержанием газеты, а своими интимными переживаниями по поводу предстоявшего отъезда Сани. Вступившая в бальзаковский возраст дама использовала встречу с молодым человеком, явно дичившимся в последние дни, избегая оставаться с ней наедине, как повод для разговора об их отношениях. А тут и Саня неожиданно подыграл подруге, томно поводя глазками, мурлыча какие-то сальности. И что интересно: парень в тот момент действовал безотчётно, лишь впоследствии догадавшись, что пошлым флиртом спас своё творение, открыл ему дорогу к читателю.
Вот так вышла в свет газета с немыслимо смелым заголовком, с красноречивыми фотографиями, с хищной статьёй, вызвавшей немедленный и громкий резонанс в городе. Саня мог бы чувствовать себя героем, если бы ответная реакция властных структур не оказалась столь же немедленной и жёсткой. Последовали длительные нудные разговоры с главным редактором, выволочки, угрозы… Да и это бы ничего – всё забылось в Москве. Столичные впечатления затянули, словно илом, провинциальное прошлое: другие масштабы, полезные связи, интересные люди. Однако напомнила о себе периферия, напомнила внезапно и грубо, как она только и умеет делать: Саня получил повестку в суд, который привлекал его в качестве ответчика по делу о клевете, возбуждённому жилищным комитетом администрации области. Комитет требовал от еженедельника письменного опровержения порочащих его сведений, а с Сани собирался взыскать ни с чем не соизмеримый штраф.
Саня поделился проблемами на новом месте работы. Ему посоветовали идти напролом, своей вины не признавать, бороться до конца и пообещали всемерную поддержку. К делу привлекли известного адвоката, выделили Сане в помощь опытного юриста и зубастых фельетонистов, которые должны были осветить в заметках «из зала суда» все вопиющие факты давления на прессу и самодурства провинциальных чинуш. Московская редакция уже поставила в план серию горячих публикаций и отчётов о судебном процессе. В задуманном цикле материалов вырисовывался бы привлекательный образ главного героя скандала – неподкупного журналиста, стоящего горой за либеральные ценности и страдающего от притеснений. Кто же защитит борца-страдальца? Только несущая людям свет истины газета, в которой он нынче работает! Получалось всё очень ладно и кстати, поскольку чуткая редактура уловила настроение федеральных властей, стремившихся в преддверии выборов освободить себя от бремени ответственности за дуболомство и хамское воровство властей на местах.
Москва всё чаще жеманно пеняла на самоуправство назначенных ею же глав регионов. Появляясь на телеэкранах, руководители государства недовольно морщились или сурово хмурили брови, когда им открывали глаза на злоупотребления в субъектах федерации. Проницательная часть медиасообщества всё отчётливей понимала, что за всей этой мимикой скрывается неспособность навести порядок на нижних этажах властной пирамиды, ибо обуздать слой управленцев средней руки крайне трудно ввиду многочисленности и косности этого слоя, обладающего к тому же глубоко эшелонированной коррупционной обороной и партизанскими навыками круговой поруки. Кремлёвские мечтатели устремлялись мыслью в преобразовательные выси, а действовать приходилось через передаточные механизмы неповоротливой и скрипучей административной машины (даже, скорее, телеги!), управляемость коей в России традиционно вызывает опасения. Поэтому федеральному руководству оставалось лишь брезгливо кривить лицо, когда речь заходила о подгнивающем фундаменте вертикали власти, и время от времени приносить на алтарь народного недовольства какого-нибудь местного хапугу из числа тех, кто бессовестно подводит оказавший им высокое доверие Центр. В стране разворачивалась широкая кампания с целью дистанцировать Кремль от провинциальных бюрократов, вызывавших глухое, но яростное раздражение избирателей. Произошло несколько громких отставок, и явно был намечен круг губернаторов и крупных чиновников, которым предстояло стать дальнейшей искупительной жертвой в борьбе за электорат. Отслеживая эту ситуацию, владельцы издания, где теперь публиковался Саня, увидели в завязавшейся вокруг него коллизии возможность подыграть московской партии, рассчитывая в дальнейшем на определённые преференции. Такой вот удачный вырисовывался тренд у этого судебного разбирательства, такой выгодный намечался мэйнстрим.
Но тут нашла коса на камень, потому как истцы по Саниному делу тоже сдаваться не собирались. Почуять бы провинциальным чинодралам, каков замах столичных журналюг, снизить бы накал страстей, спустить бы дело на тормозах. Так нет! Упёрлись, не отступали ни на йоту от своих абсурдных требований. В чернильных душах взыграли амбиции: кто это там в наш монастырь со своим уставом лезет? как так? Тут всё вокруг наше, и судья наш, и суд, и проиграть мы не имеем права!
Помимо агрессивно-животного желания не пустить чужака на свою территорию существовала и более серьёзная подоплёка разгоравшегося конфликта. Во-первых, процесс по иску областной администрации к начинающему журналисту должен был стать жупелом для других своевольников, чтобы ещё раз убедились: за непослушание их обязательно накажут без снисхождения и срока давности; любое неповиновение немедленно повлечёт за собой суровую кару, от каковой не спасёт ничьё покровительство. А во-вторых, предстоявший суд рассматривался в области как поле битвы, на котором руководство региона собиралось показать федералам свою силу, недвусмысленно заявить о своих законных интересах и неотъемлемых правах на контролируемый кусок государственного пирога. Местное чиновничество вылезало из окопов и поднималось в контратаку. А как же иначе? Время от времени надо напоминать центральной власти о необходимости учитывать в проводимой политике устремления автохтонных управленцев. И в самом деле, сложилась до обидного несправедливая, алогичная ситуация. Федеральная власть в погоне за телевизионными картинками счастливой жизни народа, за благостной статистикой спускает «на места» процентовки голосования, разнарядки по введению в строй инновационных объектов, по освоению инвестиций, но при этом забывает, кто добивается чаемых рейтингов и презентуемых достижений. Ведь не из Москвы же приезжают начальники в какой-нибудь Волчехренск открывать наноцех по производству нанопамперсов, и не московский требовательный баритон даёт накачку председателю участковой избирательной комиссии в случае недостаточно триумфальной победы на выборах партии власти. А раз так, то извольте делиться своими столичными привилегиями и центровыми доходами. В этом был смысл послания (или как там говорят по-модному? месседжа, что ли?), направленного московской камарилье регионалами, собиравшимися растерзать писаку, посмевшего тявкать на хозяина. Поэтому суетилось вокруг суда над Саней множество чиновной рыбёшки, а где-то далеко за стаями мелочи угадывалось скольжение грозной тени крупной рыбы – губернатора.
Саня, высаживаясь на перрон вокзала родного города с задорным десантом юристов-журналистов, ещё не подозревал, что угодил между столичным молотом и провинциальной наковальней. Парень с ощущением бесшабашного азарта являлся на заседания суда, а после них строчил едкие отчёты о тупости и неуклюжести областной фемиды для интернет-приложения к своей газете. Наиболее интересные повороты дела освещались редакцией и в бумажном формате, так что Санино имя приобретало известность. А кроме растущей популярности ещё одно грело душу: приятно было осознавать беспроигрышность своей позиции, ощущать надёжную страховку со стороны влиятельных лиц и при этом представляться ущемлённым в правах защитником гуманистических ценностей. Иногда на улице или в общественном транспорте Саня ловил на себе ободряющие взгляды, несколько раз к нему подходили незнакомые люди со словами поддержки и сочувствия. «Вот ведь, – думал Саня, – есть в нашей профессии радостные моменты! Верит же народ, до сих пор верит, что кто-то за него переживает, для его блага старается… Может, так оно и надо, чтобы подобные иллюзии всё же жили в обществе?» Несколько дней именинное настроение не покидало Саню, и каждую свободную минуту он стремился проводить на публике: фланировал по знакомым улицам, устраивал разгульные встречи со старыми приятелями, активно общался с сочувствующими горожанами.
