Скрежет металла разбудил меня. Я открыла глаза и через дырку в собачей будке увидела, как в вольер заходят ноги, одетые в грязные калоши. В следующую секунду перед будкой в луже появилась алюминиевая миска с едой, и ноги, обутые в калоши, шаркая, вышли из вольера для собак. Через минуту к миске с едой подбежал пес Дружок, который начал лакать похлебку. Черная шерсть скаталась на псе и висит катышками и сосульками, по которым стекает серая грязь. В это время с навеса в вольер спрыгнул рыжий одноглазый кот, которого мы с сыном зовём Барсиком. Он пристроился к Дружку, и они вместе начали лакать наш завтрак из алюминиевой миски. Рядом со мной на грязном и вонючем от мочи одеяле спит мой сын Ванька. Ему пять лет, насколько я помню. Черные мухи то и дело норовят залезть ему в нос, и он во сне время от времени трясет головой, отгоняя их. Я толкаю его, и он открывает глаза.

– Иди есть, Ванька, – говорю я ему. – А то Барсик с Дружком опять тебе ничего не оставят.

Ванька выползает из будки и по-кошачьи подползает к членам нашей семьи. На его шею надета веревка, чтобы он не убежал. Он отталкивает животных рукой, рычит на них и начинает языком лакать похлебку. Судя по запаху, она куриная. Есть не хочется, и я просто лежу в будке, в которой раньше жила кавказская овчарка, умершая шесть лет назад. Именно после её смерти через какое-то время эта будка стала моим жилищем, а затем и жилищем для моего сына Ваньки. На моей шее, в отличие от Ваньки, не веревка, а металлическая цепь со строгим ошейником. Кот Барсик трется о Ваньку и пытается также отхлебнуть из миски. В свою очередь, Дружок стоит в стороне, мотает своим хвостом и ждет, пока Ванька наестся. Раньше, когда Ванька был маленьким, пёс не уступал ему свое место перед алюминиевой миской, но, получив несколько раз по зубам от подрастающего сына, пёс осознал, что всё-таки человек – это царь зверей. Сын, похоже, наелся и по-собачьи пробирается назад в будку. Он ложится на грязное и вонючее от мочи одеяло, а под голову кладет вместо подушки старого ободранного плюшевого мишку, которого много лет назад мне подарил мой папа. Раньше этот мишка рычал, когда его переворачивали, и был моей любимой игрушкой.

– Ванька, наелся? – спрашиваю я.

– Аа, кока, совака, – отвечает он, коверкая слова.

– Что, кошка-собака пришли к тебе? – спрашиваю я.

– Аа, – говорит он и кутается в черное от грязи байковое одеяло, на котором мы спим в будке. Блохи начинают кусать его, он рычит и своими маленькими ручками начинает чесать голову.

Ванька почти не говорит. Он всю свою жизнь общается лишь со мной и кошками-собаками, они для него друзья и члены семьи. Он перенял у них все повадки, так же лакает еду, так же передвигается по вольеру на четвереньках, как и они. И это плохо. Но выбора другого нет. У меня, в свою очередь, когда-то было детство, и я даже несколько лет ходила в школу, пока не пришла беда. А беда, как говорят, не приходит одна. Сейчас у меня нет ни рук, ни ног. Мне сейчас двадцать или двадцать два года, точно не скажу, из которых я примерно последние шесть с половиной лет провела здесь, в вольере для собак. Зимой, когда приходят морозы, мы с Ванькой живем не в будке в вольере, а рядом, в коровнике. У нас там есть свой огороженный угол. Там тепло, правда, воняет скотиной, но за удобства, как говорится, надо платить, и мы не замечаем этого жуткого смрада.

Итак, с чего же всё началось.

За десять лет до этого.

– Дуся, доченька моя любимая, просыпайся, вставай, – услышала я сквозь сон голос папочки.

Я открыла глаза. В горнице было светло, и лучики солнца пробивались в окно. Надо мной склонился папа. Он очень добрый и большой и любит меня больше всех на свете. У него есть борода и усы, которые меня щекочут, когда он целует меня. Всегда, когда он возвращается из Покровки, он привозит подарки. Покровка – это ближайшее село от нашего дома. Находится оно в пяти километрах, и я туда хожу в школу пешком. Я очень люблю отца. Он у меня егерь, и мы живем на заимке в тайге.

– Смотри, доча, что я тебе привез с Покровки, – говорит он и улыбается.

Я вижу в его руках плюшевого коричневого мишку, который издает рык, когда его переворачиваешь.

– Спасибо, папочка, я именно такого и хотела, – говорю я и висну на шее отца. – Это самый лучший день в моей жизни. Я назову его Михайло Потапович, как в сказке.

– Ну, Михайло Потапович, так Михайло-Потапович. Так, дочурка, сегодня суббота, и в школу идти не надо. Мама Полина уехала к бабке в гости и вернется в понедельник утром. Сейчас ты бежишь умываться, потом мы кушаем и выдвигаемся с тобой на дальнюю заимку.

– Ура, папа берет меня с собой на дальнюю заимку! – громко кричу я на весь дом. Дело в том, что заимка действительно далеко, и если мы туда отправляемся, то обязательно там заночуем. А это значит, что мы вечером будем сидеть у костра, смотреть на звезды, и папа будет рассказывать интересные истории. А утром, когда мы проснемся, мы, скорее всего, пойдем на рыбалку. Как я люблю рыбачить с папой, кто бы знал. Это действительно лучший день в моей жизни.

– Дуся, ну ты где? – слышу я веселый голос отца.

– Уже бегу, папочка, – кричу я и забегаю на кухню, если так её можно назвать. Дело в том, что мы живем в деревянной избе, она очень большая и просторная. В одной комнате спят мама с папой, в другой, чуть поменьше, сплю я. Дверей между комнатами нет, и поэтому они завешаны покрывалами. У нас в доме есть русская печь, которую мы топим дровами и готовим на ней еду. Я, как будущая женщина, должна уметь управляться с хозяйством, что я и делаю. Я ношу ведрами воду из реки, которая видна из наших окон. Я смотрю за скотиной, и иногда мама, когда у неё хорошее настроение, даёт подоить мне нашу корову Зорьку. Помимо этого, моя обязанность – это уборка дома. Я забегаю на кухню и вижу, как папочка выкладывает из сковородки яичницу на сале, которая ещё скворчит. Это моё самое любимое блюдо, и больше всего мне нравится, как его готовит папа.

– Так, малыш, усаживайся, и приятного аппетита. Делаем всё быстро, у нас с тобой сегодня много дел,– говорит папочка.

– Слушаюсь, сэр, – отвечаю я, беру вилку и начинаю, обжигая язык, поглощать утренний завтрак.

– Дусенька, молока тебе налить? – спрашивает папа.

– Да, конечно,– отвечаю я.

Через час мы с папой уже идём по тропе вглубь тайги на дальнюю заимку. У него за спиной рюкзак, а в руках он несет ружьё. Он называет его двустволкой. Несколько раз он мне давал из него стрельнуть. Когда я рассказала об этом в школе, все одноклассники обзавидовались.

Ярко светит солнышко, и мы с папой, взявшись за руки, идем по тропе. То тут, то там слышен щебет птиц. И от этого на душе становится тепло и хорошо. Вокруг нас возвышаются величественные сосны, верхушки которых, как мне кажется, достают до облаков. Кое-где растут пихты и березы, под которыми очень часто мы находим грибы. Да, грибов в этих местах очень много, и мы каждый год ходим их собирать. Есть маслята, есть подберезовики и подосиновики, но больше всех я люблю белый гриб. Папа называет его королевским. Мы сушим грибы, а также купорим их на зиму и в холодные зимние вечера, открывая банку с грибами, устраиваем себе пир. Больше всего на свете мне нравится смешивать грибы с луком и сметаной и чуть-чуть подсаливать. Да, это блюдо действительно царское.

– Дуся, а что ты не рассказываешь, как у тебя дела в школе? – спрашивает отец.

– А что рассказывать, папочка, я в этом году буду, наверно, круглая отличница, – отвечаю я. – Осталось только сочинение написать на пятерку, и тогда точно буду.

– Молодец, моя хорошая. Вот видишь, умение и труд всё перетрут, – говорит отец. – Если будешь отличницей, то я, как и обещал, подарю тебе мольберт и новые краски с холстами для рисования.