Руже снова ухмыльнулся. Я спросил:

– Что это вы веселитесь?

Он немного подумал, и сказал:

– Пойдемте-ка, выпьем кофе. Вода уйдет минут через сорок, не раньше.

И он отправился в дом. Я поспешил за ним – мне вдруг показалось, что я чем-то обидел старика. Руже прошел на кухню и включил большую кофе-машину, которую выписал прямо из Франции, и которой очень гордился. Пока он делал кофе, я попытался навести порядок на одном из столиков в ресторации. Мы сели, Фил извлёк неизвестно откуда сигару, зажег ее и спросил:

– Скажите, Соле, вы любите истории?

– Не знаю. Смотря какие. Если это про дожди и ветер, то лучше не стоит.

– Нет, не волнуйтесь. Это скорее про снег и колючую проволоку. Ну, так как?

– Давайте. Все равно, нам еще полчаса сидеть без дела.

***

Тугие струи ледяной пыли резали лицо, причиняя резкую боль, несмотря на то, что кожа практически потеряла чувствительность. Из белой пурги выплывали стволы деревьев, проваливались назад и навсегда исчезали, создавая между Яковом и зоной плотную стену.

Он шел больше трех часов. Через сорок минут начнется перекличка, и он не сможет поднять руку, когда назовут его фамилию.

– Чивин Яков!

Тишина будет капать на бетонный пол, сотни глаз, не моргая, уставятся в пространство, стараясь не привлекать к себе внимания.

– Чивин Яков!

По задним рядам пройдет шепоток, пустит волну вперёд.

– Тишина! Заключенный номер четыреста пятьдесят два ноль тридцать восемь, Чивин Яков Михайлович! Поднять руку!

Никто не поднимет руку. Вот он, Чивин Яков Михайлович – или это его тень, идёт сквозь тайгу навстречу завывающий пурге, чтобы найти здесь свою смерть.

Он надеялся, что непогода отобьет запах. Другого шанса уйти далеко не было – он был не первый и не последний, из тех, кого приводили назад. Ничего хорошего после этого не происходило. Яков натянул повыше засаленный шарф и ещё больше наклонился вперед – встречный ветер держал его в своих объятиях, не давая упасть, отталкивая назад.

Он шел вперед, не обращая внимания на боль. Он привык всегда идти, не останавливаясь, всегда вперёд и вперёд. Он создал свою маленькую империю, шагая упрямо, не поворачивая, не оглядываясь и не сдаваясь. Они делали отличные, высокотехнологичные вещи, и их уважали на рынке. Все было так правильно.

Пока он не стал получать прибыль. Прибыль стала началом конца. Она росла и росла. Часть прибыли он тратил на развитие, часть на себя. Еще часть откладывал, делая это с умом. Именные чеки, офшоры, иностранные банки, акции крупных международных корпораций. И, наконец, настал день, когда он стал слишком заметен.

Об этом не ходили легенды – все сделали тихо и аккуратно, как водится, на глазах у всех. Полицейские опечатали офис, оборудование изъяли, в доме Чивина нашли наркотики, а через два долгих месяца коррумпированного судебного процесса он уже ехал по этапу сюда, в сибирскую тайгу, с билетом в один конец. Его имущество было конфисковано, счета арестованы. Но он не складывал все яйца в одну корзинку, и кое-что проскользнуло между жадных пальцев временщиков.

Он шел двое суток. Просто шел, не думая ни о чем, пока, в конце концов, не упал лицом в снег. Мягкое покрывало пурги накрыло его, и беглец отключился.

Ему снился карцер. Третий карцер в его жизни. Ему сломали три ребра в камере, а потом охрана засунула его сюда. В карцере не было света, не было звука. Была только боль. Она стучала в висках, скатывалась вниз, к животу, поднималась к груди. Только в этот раз больше болели пальцы. Пальцы ног – они просто горели огнем. Он подумал – странно, били его в грудь и по спине, а болят пальцы. Яков проснулся.

Он лежал, засыпанный снегом. Тепло его дыхания проделало в насте маленькое отверстие, через которое поступал кислород. Господи, как же холодно.

Он поднялся и сел, с хрустом проломив корку снега. Тайга искрилась в солнечных лучах, было раннее утро. Левая нога горела. Он вытащил её из валенка, размотал портянку, трясясь от холода и нестерпимой боли. Два пальца были отморожены – обувь прохудилась, внутрь проникла влага, резко увеличив теплопроводность войлока. Чивин достал из кармана заточку и стиснул зубы.

Старик все говорил и говорил. Я совсем потерял счёт времени. Когда он остановился, я словно очнулся ото сна.

– И что же он? Выжил?

Руже не ответил, задумавшись.

– Фил! Так его, выходит, поймали?

Француз оторвался от своих размышлений.

– Нет, Соле. Он сбежал.

– И что же с ним стало?

– Он перешел границу с Китаем через четыре месяца. Добрался до ближайшего отделения Американ Экспресс и оттуда запросил перевод по номеру именного чека.

– И что? Что было дальше?

– Дальше? Дальше он приехал во Вьетнам и купил небольшой отель, построенный подле старого баньяна.

Я долго молчал, складывая в голове мозаику.

– Как, вы сказали, зовут этого человека?

– Яков Михайлович Чивин.

У меня в голове вдруг стало совсем пусто. Поблагодарив Руже за историю, я поднялся наверх, нашёл в шкафу сухое полотенце и отправился к морю.

Джек лежал на мокром песке, разглядывая огромную стаю чаек, пожирающих выброшенную на берег рыбу. Увидев меня, он улыбнулся.

– Такая отличная погода! Вы не представляете, как правильно сделали, что пришли.

Я подсел к нему и посмотрел на его голые ноги. На левой не хватало пальцев – безымянного и мизинца. Майкльсон достал пачку сигарет, и мы снова закурили. Я знал, что подобные вопросы задавать не принято, но мне непременно нужно было узнать точно.

– Скажите, Майкельсон, какая ваша настоящая фамилия?

Он приподнялся на локте, к которому прилипли белые песчинки.

– Филипп Руже?

– Ага.

– Как же он любит поговорить.

– Ага.

– Мы с ним приехали сюда почти в одно время – он обогнал меня на пару месяцев. Пока делали ремонт, Фил разрешил пожить у него. Вы знаете, у Руже куча знакомых, в самых разных сферах. Филипп тогда здорово помог мне с документами.

– Он сделал вам другое имя.

Джек поймал маленького краба, пробегавшего боком между нами, и стал его рассматривать.

– Почему же другое?

Я задумался. Верно, все верно. Майкельсон. Сын Майкла. Михайлович…

– Джек Майкельсон-Чивин. Ну да, ну да.

– Я хотел оставить хотя бы это.

Он сел и стал смотреть на волны. Я сказал:

– Я так разозлился на вас сегодня утром.

– Понимаю.

– Правда?

– Я многих раздражаю. Просто…

– Что?

Джек выпустил крабика и стал смотреть, как тот убегает, не переставая собирать ротовыми конечностями крошки еды с поверхности песка.

– Знаете, Соле, когда я первый раз вышел из карцера, из этого чистилища, то сказал себе, что буду наслаждаться каждым мгновением этой жизни. Каждым звуком, каждым вздохом, каждым лучом солнца. А тут все цветет, тут все живет, звучит, греет, поёт, тут просто невозможно злиться на судьбу. Согласитесь?

Я тоже поймал краба и стал рассматривать симметричный узор у него на панцире. Никогда раньше не замечал, что он такой хитрый, этот узор.

– Знаете, Майкельсон. Приходите сегодня вечером к нам, устроим вечеринку.

– Обязательно приду, Соле. С огромным удовольствием!

Июнь 2019 года.

Москва

Из открытого окна в залу проникал горячий ветер, неся с собой звук шагов тысяч марширующих солдат. Последняя планета в этой системе пала, сдавшись без боя великому императору Юлию. Прокуратор дальнего рукава великой туманности Август Непреклонный отодвинул штору и посмотрел вниз, на площадь Конституции, по которой нескончаемой вереницей следовали легионы армии Кратории, бессмертной и непобедимой. Он довольно ухмыльнулся, и в этот момент почувствовал за спиной чьё-то присутствие. Он сделал незаметное движение средним пальцем правой руки, и в ладонь из рукава выпала рукоять плазменной плетки – оружия, которым владели только представители высочайшего сословия империи. Август неторопливо обернулся.