– Мастер Чэнь, мастер Чэнь, там монстр в реке! Большой монстр! Весь синий, с рыжими волосами и страшно ранен. Он цепляется за берег. У него есть когти!

– Ли Ли, собери детенышей. Держи их подальше от воды. Не ходи за мной.

Она уставилась на него.

– Но что, если?..

– Если понадобится твоя помощь, я крикну. Живо, иди, – пандарен глянул на сестер. – Похоже, дело идет к буре. Лучше зайдите в дом. И заприте дверь.

Они несколько мгновений смотрели на него с вызовом, но не произнесли ни слова. Чэнь побежал, срезав путь через огород и сориентировавшись по деревянному ведру, брошенному Кенг-на. Проследить путь мальчишки по примятой траве к речному берегу было несложно, и Чэнь уже почти спустился, когда увидел монстра…

И мгновенно его узнал. Тролль!

Кенг-на был прав: тролля крепко зацепили. Его одежда висела лохмотьями, и кожа под ней выглядела не очень хорошо. Тролль наполовину выполз из реки; лапы с когтями и бивень, воткнувшийся в глину, – вот и все, что его удерживало.

Чэнь припал на колено и перевернул тролля на спину.

– Вол’джин!

Чэнь уставился на тролля и на его растерзанное горло. Если бы не хрип дыхания через дыру в глотке и не кроваво-красная струйка, бегущая из ран, пандарен бы уже решил, что его друг мертв.

«И он все еще может умереть».

Чэнь схватил Вол’джина за руки и вытянул из реки. Это было непросто. Выше по берегу раздался шорох, и затем слева от Вол’джина появилась Ли Ли, помогая дяде.

Глаза пандаренов встретились.

– Мне послышалось, что ты звал.

– Может, и да, – Чэнь наклонился к земле, затем поднял тролля на руки. – Мой друг Вол’джин тяжело ранен. Может, отравлен. Не знаю, что он здесь делает. Не знаю, выживет ли он.

– Это Вол’джин из твоих историй? – Ли Ли широко раскрытыми глазами уставилась на изувеченное создание. – Что будешь делать?

– Сделаю все, что смогу, чтобы помочь ему здесь, – Чэнь поднял взгляд на вершину Кунь-Лай и построенный на ней монастырь Шадо-пан. – Затем, видимо, отведу туда и узнаю, не найдется ли у монахов места для очередной моей находки.

Вол’джин, темный охотник из племени Черное Копье, не был способен придумать кошмара страшнее: он не мог пошевелиться. Ни единым мускулом, даже глаз открыть не мог. Руки и ноги словно одеревенели. Что бы их ни связало, оно оказалось тяжелее корабельного троса и крепче стальной цепи. Было больно дышать, особенно глубоко. Вол’джин бы и рад был бросить попытки вдохнуть поглубже, но боль и изнуряющий страх, что он может перестать дышать вообще, заставляли пробовать снова и снова. Пока он страшится не дышать, он жив.

«Вот только жив ли?»

Пока что, сынок, пока что.

Вол’джин мгновенно узнал голос отца, и тут же понял, что слышал его не ушами. Он попытался повернуть голову в направлении, откуда будто бы донеслись слова. Не смог, но его сознание сместилось. Вол’джин увидел своего отца, Сен’джина – он не отставал от сына, но шел, не переступая ногами. Они оба двигались, хотя Вол’джин не знал, как или куда.

«Если я не мертв, значит, я жив».

С другой стороны – слева от него – донесся другой голос, сильный и низкий:

Это решение все еще висит на волоске, Вол’джин.

Тролль с усилием переключил свое сознание, чтобы посмотреть в сторону этого голоса. Его изучала безжалостным взглядом устрашающая фигура – в общем и целом тролль, но с лицом, показавшимся Вол’джину маской раш’ка. Бвонсамди – лоа, служивший для троллей стражем мертвых, – медленно покачал головой:

Что мне делать с тобой, Вол’джин? Вы, Черное Копье, не даруете мне подношений, как положено. И все же я помог освободить вашу родину от Залазана. А теперь ты цепляешься за жизнь, а должен отдаться на мое попечение. Я что, плохо к тебе относился? Недостоин твоего поклонения?

Вол’джин отчаянно жалел, что не может стиснуть ладони в кулаки – они оставались слабым и вялым окончанием его мертвых рук.

Есть кое-что, что я должен сделать.

Лоа рассмеялся, и смех его обжег душу Вол’джина.

Только послушай своего сына, Сен’джин. Скажи я ему, что его время пришло, он бы мне ответил, что его потребности первостепенны. Как ты вырастил столь непокорного отпрыска?

Смех Сен’джина обратился умиротворяющим, прохладным туманом, чтобы омыть измученное тело Вол’джина:

Я научил его, что лоа уважают силу. Ты жалуешься, что он не приносил жертвы. Теперь ты жалуешься, что он желает получить больше времени на поиск более богатых жертв. Неужели я так тебе наскучил, что тебя должен развлекать мой сын?

Ты думаешь, Сен’джин, он цепляется за жизнь, чтобы послужить мне?

Вол’джин почувствовал улыбку отца.

У моего сына может быть много причин, Бвонсамди. Но тебе должно быть довольно того, что он послужит твоим целям.

Будешь поучать меня, как заниматься моим же ремеслом, Сен’джин?

Что ты, великий дух! Лишь буду напоминать тебе о том, чему ты нас давно учишь ради службы тебе.

По телу Вол’джина мягко пробежал другой смех – отдаленный. Еще один лоа. Высокие пронзительные нотки одного смеха и низкие раскаты другого намекали, что за разговором следят Хир’ик и Ширвалла. Вол’джин позволил себе почувствовать удовольствие, хоть и знал, что еще заплатит за эту вольность.

Из горла Бвонсамди вырвался рокот.

Если бы было так просто убедить тебя сдаться, Вол’джин, я бы отверг тебя. Ты бы не был моим истинным чадом, не был бы. Но знай, темный охотник: битва, что тебя ждет, страшнее всего, что ты знал раньше. Ты еще пожалеешь, что не сдался, ибо бремя твоей победы сотрет тебя в порошок.

В мгновение ока Бвонсамди исчез. Вол’джин поискал рядом дух отца и нашел его близко, но блекнущим.

Я вновь теряю тебя, отец?

Ты не можешь потерять меня, Вол’джин, ибо я часть тебя. Сколько ты будешь верен себе, столько и я буду с тобой, – тролль вновь уловил улыбку отца. – И отец, который так гордится своим сыном, как я – тобой, никогда не отпустит такого сына.

Слова отца, хоть они и требовали размышлений, подарили достаточно утешения, чтобы Вол’джин больше не страшился за свою жизнь. Он выживет. Он и дальше будет гордостью отца. А еще он отправится прямиком навстречу страшному уделу, что предвидел Бвонсамди, и справится с ним вопреки всем предсказаниям.

Как только это убеждение утвердилось в его мыслях, дыхание тролля смягчилось, боль притупилась, и Вол’джин провалился в черный колодец покоя.

Когда Вол’джин вновь пришел в себя, он оказался здоровым и невредимым, ощущающим силу в руках и твердо стоящим на ногах. Яростное солнце опаляло его, пока охотник стоял во дворе с тысячами других троллей. Почти все были выше его на голову, но никто об этом не говорил. Более того, казалось, что никто из них его и не замечал.

Очередной сон. Видение.

Вол’джин не сразу узнал это место, хоть и испытывал ощущение, что уже бывал здесь прежде. Или, вернее, позже – ибо этот город не поддался натиску окружавших его джунглей. Каменная резьба на стенах оставалась четкой и рельефной. Арки не рассыпались. Камни мостовой не разбились и не были украдены, а ступенчатая пирамида, перед которой все они стояли, не уступила перед жестокостью времени.

Он стоял посреди зандаларов – племени, от которого произошли все прочие племена троллей. С годами они стали выше других – и возвышеннее. В видении они казались не столько племенем, сколько кастой жрецов, могущественных и образованных, прирожденных лидеров.

Но во время Вол’джина их лидерские качества выродились.

«Потому, что их сны заперты здесь».

Это была империя Зандалари на пике своего развития. Она покорила Азерот, но пала жертвой собственной мощи. Жадность и корысть разжигали интриги. Выделялись фракции. Росли новые империи – вроде империи Гурубаши, которая изгнала троллей Черного Копья Вол’джина. Затем пала и она.