Так они единодушно решили, что как ни велики затраты на защиту диссертации, оно того стоит. В двадцать пять лет стать кандидатом наук – это круто. Пусть выходило и дороговато с учетом печатания автореферата и других накладных расходов, но здесь не сэкономишь. Слегка утешало то, что не нужно было тратиться на оппонента, который с недавних пор подружился с четой Ершовых. Поэтому его решили принять дома, в дружеской обстановке. Оппонентом был кандидат наук Милкин, также ученик Судакова. Он, как и его учитель, был невысок ростом и худощав, носил чахлую полуседую бородку клинышком и претендовал на некоторое сходство с Джонни Деппом. Не чужд был артистизма и, выпив водочки, любил под гитару попеть скромным тенорком. Милкин был женат и был классическим подкаблучником. Дело зашло так далеко, что умершую тещу он оплакивал горше, чем родную мать. Жена строго над ним надзирала, но он был ей за это даже благодарен. Если б ни жена, не написать бы ему диссертацию, не получить бы место на кафедре истории литературы в коммерческом вузе, где платили больше, чем в государственном. Без ее надзора, бегал бы Милкин по компаниям, пил бы водочку, говорил тосты да пел под гитару. А так стал он уважаемым человеком.

Соискательница ему нравилась, хотя в глубине души он считал, что рано ей давать степень. Сам-то он защитился, когда было ему под сорок.

– Ну да ладно. Уважу Судакова, похвалю, да и в буфет, – день обещал быть хорошим,– Банкет законный, и Люба не должна сердиться.

Защита проходила как по маслу. Диссертантка раскраснелась, похорошела и звонко и мажорно докладывала сою работу. Народу на защите было немного, все свои. Судаков жеманно, как всегда, высказал нечто хвалебное в адрес Ершовой. Сразу стало понятно, что человек он тонкий, ироничный и лишь снисходит до обыденности текущего момента. Оппонент, напротив, начав издалека и приведя исторические примеры, ясно дал понять, что диссертация ему понравилась, хотя несколько мест в ней нуждаются в более подробном обосновании. Секретарь зачитала отзыв стороннего рецензента, также положительный, и все дружно повлеклись в буфет.

По мере опустошения бутылок с крепкими напитками разговор становился все более дружеским и оживленным. Милкин, глядя на Веронику, находил ее удивительно хорошенькой и с удовольствием предвкушал их свидание, запланированное на послезавтра. На завтра у нее был намечен ресторан с Судаковыми.

–Пусть их, я-то в любом случае не прогадаю, – самодовольно думал про себя Милкин. Он был уверен, что дружеский ужин будет иметь самое приятное продолжение. Не даром же Вероника так кокетничала с ним все последнее время. Настроение его было приподнятым. Он удачно острил. Ему казалось, что он выделяется из общей массы легкостью своих искрометных шуток и изяществом каламбуров. Когда дело дошло до гитары, и Милкин собирался блеснуть еще одной гранью своих дарований, к его досаде гости начали незаметно линять, тем более, что на столах оставались лишь жалкие остатки пышного пиршества. Приметив две-три недопитые бутылки, Милкин решил досидеть до конца, однако, работники буфета их торопили. Их раздражение можно было понять. Прожорливые филологи уничтожили угощение подчистую.

Но все когда-нибудь кончается. Кончился и этот утомительный день. Вероника уютно свернулась, приткнувшись к мягкому телу мужа и, блаженно засыпая, подумала: Какая она все-таки организованная и талантливая. Как все, за что она берется, получается ладно и складно. Как хорошо, что они с Женей на все смотрят одинаково. Какой он у нее лапочка! Как с ним удобно! С Милкиным разберусь послезавтра. И совсем уже засыпая, вспомнила, как удачно она ответила Судакову. Он жалел, что его прекрасная аспирантка уже вылетела из гнезда, и что ему хотелось бы еще такую же ученицу. На что она и ответила

– Таких, как я, больше нет. Я – товар штучный, а не массовое производство.

Прозвучало как шутка, но по сути-то она права. Кто еще, приехав из глухой провинции, сумел бы в три года обосноваться в Питере, выйти замуж, защититься, получить работу по специальности, заиметь собственную квартиру. И это только начало. Она была в этом уверена. Ее Жене вот-вот должны были предложить работу в офшорной зоне на Каймановых островах. Там заграница, свободный мир и другие деньги. Если же нет, то она устроится в хороший ВУЗ и будет делать карьеру сама. Напишет докторскую, станет профессором и постепенно дойдет до должности зав кафедрой, а то и декана. Вероника в себе нисколько не сомневалась. В ее жизни еще не было положения, из которого она не нашла бы выхода и, более того, не извлекла бы пользы.

Да, с общей культурой у нее еще слабовато. Плохо знает зарубежную классическую литературу, в музыке пока не разбирается, изобразительные искусства знает плохо. Но она это отчетливо осознает. Для этого и нужен Питер. Положа руку на сердце, кто сейчас вообще в этом разбирается, кроме интеллигентных старух. Кому это вообще надо? Но она всем овладеет. Они с Женей регулярно посещают музеи. В Мариинском прослушали «Катерину» Яначека. В Ленсовета посмотрели «Оскар и розовая дама» с Алисой Фрейндлих. Не теряя время, в электронном виде в любом транспорте она читает русские и зарубежные романы, не входившие в программу ее обучения. С ее способностями и скоростью она скоро нагонит знатоков и музыки, и современного искусства. Надо только не лениться, а она и не ленится. С современной техникой она на ты. Осталось только научиться водить машину. Но это дело наживное. Женя машину не хочет. А она заведет. Сама получит права. И Вероника стала мечтать, какую машину она хотела бы. На этих сладких грезах и объял ее сон.

Глава 3 Треволнения преклонного возраста

Елизавета Платоновна большую часть жизни пользовалась хорошим здоровьем, болеть не привыкла, в поликлинику не обращалась годами. Поэтому когда появились старческие недуги, она сначала удивлялась и недоумевала. Особенно ее донимали спина и суставы. И когда стало невмоготу, пошла к врачу. Врачом оказался молодой самоуверенный человек. В вырезе медицинского халата виднелась сорочка с изысканным лиловатым узором и умопомрачительный сиреневый атласный галстук. Рассеянно выслушав жалобы Елизаветы Платоновны, он не стал утруждать себя ее осмотром, измерением давления и прочей ерундой, а сразу отправил ее к невропатологу. Невропатолог, по счастью, принимала в то же время, и Елизавета Платоновна, не ведая, как ей повезло, сразу к ней попала. Врач была примерно того же возраста, что и пациентка. Осмотрев и расспросив Елизавету Платоновну о ее недуге, просто сказала:

– Да у вас остеохандроз. Умереть от него не умрете, а промучаетесь всю жизнь.

Елизавета Платоновна вновь поплелась к участковому. Таков был порядок. Он, получив заключение от специалиста, должен был назначать лечение. На этот раз молодой человек красовался в золотом галстуке и в сорочке в тон ему.

– ОРЗ? – встретил он Елизавету Платоновну.

– Да нет, говорят, остеохандроз.

– Ах, так! Так его вылечить не возможно, – обрадовался врач.

– Но облегчить боли, наверное, чем-нибудь можно?

– Сдайте анализы, там посмотрим.

Медсестра, борясь с приданым ей компьютером, выдала направления на анализы. Причем, на кровь был один листок, а на мочу целых пять.

– Помилосердствуйте, – взмолилась Елизавета Платоновна, – мне не выдать столько материала, чтобы заполнить все эти графы. Обладатель прекрасных галстуков взял пять листков, небрежно их рассмотрел и протянул Елизавете Платоновне два, остальные смял и бросил в корзину для бумаг.

После сдачи анализов Елизавета Платоновна опять отправилась в поликлинику. Она бы уже плюнула на это дело, но дочь настаивала, чтобы она довела дело до конца. На этот раз участковый был в темно-синей рубашке с ярким клетчатым галстуком. Елизавета Платоновна как ценитель всего прекрасного не могла не отдать должное его вкусу.

– ОРЗ? – прокричал врач знакомые позывные

– Вы бы хоть в карточку заглянули, если не можете запомнить диагноз, – не удержалась от замечания Елизавета Платоновна.