Осень пахла тоской, пирогами с яблоками «лимонками», чуть горчащим, багряным, как кровь вином и экстрактом боярышника от свежевыстиранного белья. Эна не любила осень. Так сложилось, что именно в этот сезон года родительский дом навсегда захлопнул перед ней свои двери, именно в середине октября она разродилась долгожданным ребенком, на которого спустя десять лет – долгих, суетливых лет – ей будет наплевать. Она жила в своем, потустороннем мире. Преследование собственных прообразов в лицах неудавшихся биодроидов скользило за ней попятам. Они прятались за амальгамой зеркал, на дне прудов и озер, за колоннами беседок, в кронах деревьев, выпрыгивали из сундуков, пугали, ластились, всматривались, сравнивали… Эна душераздирающе вскрикивала, закрывала прекрасные нордические глаза руками, сжималась раненной гончими псами лисичкой. Винсент спешил на помощь, делал успокоительные уколы, давал порошки, и неизменно уходил обратно в лабораторию, в глубине поместья, чтобы исправить огрехи в системе биодроидов. Эна лежала на большой кровати, между сном и явью, не замечая изменения в ходе времени, смены света и темноты спальни, температуры воздуха, запахов и звуков. И ей было хорошо и спокойно. Осколки – как она их называла, превращались в космическую пыль и улетали обратно на Марс, откуда спустились знания о них Винсенту…
Позже она пробуждалась от искусственного успокоения, омывалась прохладной водой, меняла наряды и обувь, расчесывала мягкие волны поблекших волос, обматывалась перламутровыми бусами и шла исполнять роль жены, матери и домохозяйки.
Однажды у Эны настал период, когда она носила цыганские браслеты, которые постоянно соскальзывали и терялись в саду, потому что запястья её были до того тонкими, по-птичьи костлявыми. Это произошло после поездки на званый ужин по случаю представления на рынке Винсентом Дао новой партии рабочих фабрикатов. Там Эна узрела у одной из дам парные золотые, а у другой – нефритовые браслеты, загоревшись приобрести себе такие же. Много позже Ренар узнал, что браслеты эти были символом домашнего рабства среди женщин их круга…
Винсент не был к ней жесток или чересчур заботлив, как это бывает у некоторой категории психопатов. Наоборот, муж дозволял ей заниматься любимыми делами, главное не беспокоить его по пустякам. А Эне хотелось быть в центре внимания, так как она утратила родительскую любовь, стало быть, теперь эта задача легла на плечи Винсента. Эна не готова была стать матерью. Она сама была по своей сути еще ребенком. Избалованным, одиноким, брошенным, злостным. Никого не напоминает?! В Ренаре от отца были лишь глаза, но отражался в них осколок её души. Внешние же осколки преследовали её весь остаток короткой жизни.
То, что ребенок вобрал в себя большую часть именно матери, было для Эны любопытно и страшно. Интриговало некоторое время. Маленькая копия, но не клон. Умный, задорный, импульсивный, вездесущий… Он жаждал внимания и любви. Она могла бы отдаться ему всецело, заботиться и растить, но иной раз страх брал верх над участием в судьбе Ренара и тогда возвращались галлюцинации, центром которых стал мальчик.
Подводя черту истории его родителей, Ренар высказал: «Увлекалась Эна ненадолго. Скоро она уходила в себя, пряталась в жемчужной раковинке, падая всё глубже и глубже. Там, где тьма соприкасается с подводной тишиной, и нет выхода. В этом мы с ней, к моему несчастью, практически идентичны».
***
Лидия невольно поежилась. Холод от открытого настежь окна усилился. Сэр Дао сардонически ухмыльнулся и встал с кушетки. Монах ушел по своим делам в гидропонный садик или в теплицу-гробницу, собирать камелии цубаки, по-китайски «сон-цфа» – «горный чай», для ферментированного чая. Они был одни во всем доме. Лидия смотрела на Ренара снизу вверх. Этот взгляд – тревожный, удивленный, вопрошающий. Такой же бывал у него, когда он проводил долгие, длинные ночи коленопреклоненный перед статуей Эны? Её вырезал из обломка метеорита некий психомаг, обитающий близ их поместья. Эна обожала фриков. Поощряла их выдумки и тайно завидовала. Свечное пламя бросало лепестки отблесков на статую, и Ренару казалось, что она объята огнем костра, точно пойманная инквизицией ведьма из тех же древних книг и сказаний, которыми Эна зачитывалась.
– Я любил её, – коснувшись пальцами каштановых локон гостьи, сказал сэр Дао.
Лидия поняла, о какой именно любви говорил Ренар Дао. Эдипов комплекс. Она слегка отклонилась в кресле. Ренар тут же засмеялся, расценив этот жест по-своему.
– Какое извращенное у вас воображение, мисс Хейл. Я, конечно, прославлен своими эксцентричными вкусами, но что касается…
– Прошу прощения, – на выдохе перебила его Лидия.
Ренар ощутил прилив сил. Он отпустил прядь волос гостьи, отпустил самого себя, взял её за руку. Лидия покорно поднялась. Расстояние между ними сократилось.
– Что тебя мучает, Лидия?
– Я… я не знаю. Теперь, когда всё прояснилось. Я думала, надеялась, что вот он – ускользающий образ женщины, моего соулмейта… Узнав её историю, я что-то для себя проясню, заново открою в своей сущности, так я думала, – она выдохнула, поджав губы.
Ренар хитроумно изучал её эмоциональность, отмечая, как давно не касался кого-то.
Продолжать смотреть в его глаза становилось для Хейл невыносимо, и она отступила на шаг. Рука горела от его хватки. Сэр Дао отвернулся от гостьи. Внезапная тяга к этой жестокой к чужакам и незнакомцам женщине ошеломила его.
– Возможно, нам стоит пройтись по садам. Мать очень любила долгие прогулки. А я давно не выходил на свежий воздух. Цин с удовольствием покажет тебе теплицы и гидропонные садики. Он в них трудится ежечасно. Надеюсь, ты не против позже перекусить со мной сэндвичами с паштетом из гусиной печени и охладиться лаймовым коктейлем с капелькой кокосового ликера. Что-то я забыл предложить или сказать. Но неважно. Ты ведь…
Столь порывистая речь из уст Ренара Дао странным образом не насторожила Лидию Хейл, как если бы данное прозвучало до его рассказа. Возможно, что-то было выдумкой, а что-то горькой правдой. Для Лидии это уже не имело такого уж значения. Он открылся ей, потянулся на встречу и это стало одним из поворотных моментов в её визите в поместье, где обитала Эна Роуз Дао, такая слабая и ранимая по сравнению с ней, с Лидией Хейл…
Не теряя больше не минуты и решив для себя всё разом, Лидия подошла к Ренару сзади, когда он спешно надевал бархатный коньячно-рыжий пиджак, и неожиданно обняла за пояс. Близость тела другого человека поначалу ошеломила отвыкшего от прикосновений мужчину, а затем Ренар мелко задрожал в её объятиях, силясь взять себя в руки, собрать по частям.
Холод прогнал духоту в помещении. Шафрановые лучи высветили два силуэта на фоне панорамного окна. Над кустом белоснежного жасмина мелькнула бабочка-траурница.
Сноски:
Элла* – «Заколдованная Элла» (англ. Ella Enchanted) – романтическая комедия 2004 года со сказочным сюжетом, по одноименному роману Гэйл Карсон Левайн.
Соулмейт* – родственная душа, вторая половинка.
a coup de foudre* (фр.) – любовь с первого взгляда.
ménage a trios* (фр.) – любовный треугольник.
История третья. Анклав Плэзэнтвилль. Вивиан и Лилиан Батлер.
Welcome to Delirium
Две очаровательные кошечки.
Так звала сестер Батлер их опекунша, сводная сестра матери, мадам Лебовски. Мать их скончалась на десятый день после тягостных родов. В весеннем воздухе, пропитанном ароматами жасмина и крепкого зеленого чая, носились сине-зеленые стрекозы. Сикомор ломился сочной листвой в душные апартаменты миссис Батлер. Гудели двигатели автофлаев, готовых к очередному взлету. А закат пропекал металлические крыши спального района анклава Плэзэнтвилль.
Отец же, трусливый пройдоха, бежал в Поднебесную со своей любовницей-яванкой, которой было от силы лет семнадцать. Таким вот образом сестры Батлер оказались подкинуты глупой яванской девкой на порог закусочкой Фила, где они горланили всю ночь, чуть не сведя с ума бесплодную злюку-жену того самого Фила. А затем перекочевали к единственной родственнице – мадам Лебовски, принявшей девочек, как водится в таких скорбных случаях, без энтузиазма.
