– Слушай, Вишневский, не плачь. Я и сам теперь жалею, но уже поздно. Знаешь, я поддался уговору жены. Это я правду тебе говорю. Она принудила меня дать слово, что после ее смерти я ни на ком не женюсь, разве только на Павлине. И даже сумела Павлину уговорить, чтобы та подарила ей своего ребенка, если только ребенок будет от меня. Когда сказал, что это невозможно, она заявила, что очень даже возможно. И чтобы я непременно дал Павлине богатое приданное, а за такое богатство Павлина найдет себе любого жениха. Но будет лучше, если я сам на ней женюсь.
– А откуда такая уверенность, что жена обязательно умрет? Разве врачи боги, чтобы точно определить?
– У жены такая болезнь, что она в точности должна умереть.
– И что же это за болезнь? Говори уж до конца.
– Не знаю, как она называется, но врачи сказали, какое-то неизлечимое воспаление в желудке.
Вспомнив тот непростой разговор с Раевским, дед Матвей тяжело вздохнул и пошел в дом. Лежа в постели, он думал свои думы: “Да, и Бондарык простил моей Павлине ее проступок, любит ее до сих пор и готов хоть сейчас на ней жениться. И почему Павлина не хочет, сам не знаю. Неужели она до сих пор не может забыть Раевского? Значит, она действительно его любила. Эх! Что было, то было, спи, дед Матвей, а то ночь разберут без тебя. Да, хорошо говорить спи, когда не спится. Ну, и что же получилось? Моя дочь родила Зосю, а спустя три месяца Лиза Раевская родила Янину. Кто же отец Янины, если Раевский был с женщинами только две недельки? Павлина говорила, что после отъезда Раевского в свое поместье, Елизавета ежедневно ездила на прогулки с каким-то итальянским вельможей, дома ее почти никогда не было, только ночевала, и то, не всегда. И зачем Лиза так поступила? Была ли это любовь, или всё-таки месть мужу и Павлине? Но, она же сама этого хотела. Ох, эти женщины, такие твари, что их и сам леший не поймет. Вот хотя бы посмотреть на Янину, почему, к примеру, она сегодня кидалась то в зло, то в добро. Непонятная, как и ее родная мать. Другое дело Зося, прямая, открытая. Алик ей как раз под пару, пусть бы на ней женился. Надо ее постеречь, чтобы не получилось, как с матерью. Да, но кто их устережет, когда за ними, за этими женщинами, так и ходит по пятам этот с хвостом, о ком не говорится вслух. Вот, например, Зося, характером и лицом вся в Раевского. Но, однако просидела сегодня где-то с сержантом, а окажись он прохвостом, и все бы могло случиться. Эх, бабы-бабы, нет на вас управы. А Раевский был, в сущности, хорошим человеком. Да, интересно все-таки, решится моя Павлина выйти замуж за Бондарыка или нет? Он, дурак, еще ее ждет, все простил. Или же Янина, ведь узнает она когда-нибудь о проступках своих родителей. Как она к этому отнесется? Думаю, будет ей очень тяжело. Она ведь самолюбивая, да еще с большим гонором. Не то, что Зося, мирная тихая овечка. Ну, дед, кажется всех перебрал, слышу уже петухи на утро поют. Спи, дед, спокойной тебе ночи. А-а-а, еще забыл об Агате. Ну, что ж, первых двух женихов она отправила восвояси, а больше у нее их уже не было, так и осталась в девках. Ну, а старый лакей Юзеф служил еще у старого Раевского. После смерти старика остался дослуживать и доживать свой век у молодого Кароля Раевского. Вот теперь конец моим рассуждениям. Постой, Матвей, еще минутку. Вспомни, как звали итальянского вельможу. Тебе же Павлина под большим секретом сказала. Ага, вспомнил, имя Мартинэ, фамилия Зильгари. Да, точно так, Мартинэ Зильгари. Он-то и есть настоящий отец Янины. Интересно, знает он что-нибудь о своей дочери или нет? Надо спросить Павлину, она-то больше меня знает”, – зевнул дед и уснул.
В доме Раевских никто не спал, все сидели в столовой и каждый высказывал свои мысли и предположения. Рассыльные все уже вернулись. Один из них сказал, что кто-то из людей видел Зосю у моста с молодым солдатом, а куда они подевались потом, никто не знает. Все в доме тут же заключили, что Зося сбежала с сержантом. Правда, еще ждали Бондарыка.
Но вот двери открылись, и вошли Бондарык с Зосей. На нее накинулись с упреками и вопросами, где была и почему так поступила.
– Мы думали, ты сбежала с этим солдафоном. Ведь тебя люди видели с ним, не будешь же ты отпираться, – злобно затрещала пани Агата.
– Почему солдафон? – возмутилась Зося, – То был сержантом паном Алексой Бродницким. Все его уважали, а теперь вдруг солдафон. А что этот солдафон чуть не поплатился жизнью, укрощая Буяна, так об этом никто не подумал. Ну, что же, мне нечего отпираться. Да, я видела Алика у моста. Он мыл свою лошадь, мы немного поговорили, и он поехал своей дорогой, а я поехала к дедушке.
– Но дедушки не было дома, и ты это знала, – сказала пани Агата.
– Конечно, знала, – ответила Зося.
– Так с чего же ты вдруг поехала догонять сержанта? – с ехидцей спросила Янина.
– А если бы и догонять, твоё какое дело? – отрезала Зося.
– Вот как. Ты посмотри, тетя, кем она себя вообразила. Скоро она будет тебе и мне диктовать, а не мы ей, – заносчиво сказала Янина.
– Успокойся, панна Янина, диктовать я тебе не собираюсь. Я сейчас же могу с мамой пойти к дедушке, мы не бездомные. Мы, панна Янина, живем здесь по просьбе вашего отца. Я хорошо помню. Но его уже давно нет, и мы можем уйти и не слушать, кто здесь хозяйка. Я и сама знаю, кто. Давай, мама собирайся, а я пойду телегу запрягу, я это умею. Хватит тебе уже батрачить, пусть другие займут твой пост, – высказавшись, выбежала Зося.
Пани Агата и Янина обозлились еще пуще.
– Как она смеет нам так говорить? Она, что, не знает кто она такая? Или ты ей не сказала? Она думает, что молочные сестры, это уже родня? – вспылила пани Агата.
Тут-то Павлина и возмутилась не на шутку Выпрямившись во весь рост и подбоченясь, глядя в упор то на Агату, то на Янину, вдруг сказала:
– А вы-то сами знаете, кто такая Зофия и кто Янина?
– Ну, и кто же? – спросила Агата.
– Вам и в голову не придет, кто они такие.
– Так, кто же они, говори! – потребовала пани Агата.
Но Бондарык, который стоял и не вмешивался в бабий спор, положил этому конец.
– Павлина, не надо спорить и доказывать, кто какой. Выйди на воздух и успокойся. О. Господи! Или покупатели принесли сегодня такой нечистый дух, что все если не бегают, то так спорят, чего раньше у нас никогда не было. Пошли, Павлина, а то, я вижу, ты скоро разрыдаешься, – и, взяв ее за руку, вывел во двор потому, что она действительно тут же разрыдалась.
– Павлина, успокойся. И в самом деле, тебе Зося правильно сказала, до каких пор ты будешь батрачить. Пошла бы ко мне жить, уже была бы полной хозяйкой. Пора уже и меня пожалеть. Сколько я буду тебя ждать, до могилы? Меня не устраивает, если мы вместе в гроб ляжем. Смотри, я уже седею.
– А разве ты меня по-настоящему простил? Не будешь упрекать? – сквозь слезы спросила Павлина.
– Павлина-Павлина, и ты еще сомневаешься? За столько лет терпеливого ожидания?
Бондарык обнял Павлину и поцеловал. Это был их первый поцелуй.
Возле конюшни послышалось фырканье лошади. Павлина и Петро опомнились и побежали туда. Зося уже запрягала лошадей в телегу.
– Зося, что ты делаешь, разве завтра дня не будет? Хочешь дедушку перепугать? – с упреком спросил Бондарык.
– А где же я буду ночевать, если не у деда? Туда, в барский дом, я больше не пойду,– ответила Зося.
– Туда, если не хочешь идти, не надо, – ответил Бондарык.
– А где же мне быть? Туда не надо, к деду нельзя.
– Будешь вместе с мамой у меня ночевать.
– У вас? А это с какой радости?
– А с такой, что я на твоей маме женюсь.
– Это правда, или опять какие-то шутки?
– По-моему, сегодня никаких шуток не было, скорее плачь. Но, плакать тоже ни к чему. Ну, пошли девочки.
Квартира Бондарыка состояла из большого коридора, кладовки и двух комнат. Первая его комната была приемной и рабочей. Слева стояла длинная скамейка для посетителей, дальше под стеной стоял шкаф, где хранились бумаги. Напротив дверей, в конце комнаты, стоял письменный стол, пара стульев, а по правую сторону – большой диван, обтянутый кожей. Вторая комната была спальней Бондарыка, но в ней, кроме кровати, был буфетный шкаф, еще один диван, гардеробный шкаф, прикроватная тумбочка, а посредине комнаты – круглый стол со стульями вокруг него.
