— Шестьдесят тысяч! — сохраняя внешнее спокойствие, Ян уже порядком взбесился от приставучего наглеца.
Хоть это и казалось невозможным, но неугомонный альфа покраснел ещё больше:
— Шестьдесят тысяч сто!
И только Ян открыл рот, чтобы озвучить сумму в семьдесят тысяч, несмотря на своего друга, дергающего его за рукав пиджака и шипящего прямо в ухо: «Ты что творишь?», как в происходящее решил вмешаться сам художник:
— Подождите! Давайте сделаем по-другому! — он повысил голос, чтобы все присутствующие услышали его: — Господа, я отдам свою картину «Чума» тому, кто выполнит моё маленькое пожелание! Участвовать может любой альфа. Только альфа!
Толпа заинтриговано подтянулась поближе к художнику. Убедившись, что его внимательно слушают, Милан озвучил просьбу:
— Я отдам картину тому, кто преклонит передо мной колени!
«О, Господи!» — сдавленно вздохнул рядом Адам. Ян его прекрасно понимал сейчас — редкий альфа пойдёт на такое, тем более перед бетой. Альфа мог встать на колени только перед своей омегой, своим истинным, и то, когда тот носил их ребёнка. Во всяком случае, прилюдно, а что там творилось за дверьми спальни никого не волновало. Пожилой альфа уже побагровел от напряжения, с остервенением жуя свой ус, ноздри его раздувались от ярости. «Как бы его удар не хватил!» — отрешённо подметил Ян и посмотрел на Милана. В свою очередь, тот не сводил с него взгляда и Ян всё понял — если он сейчас сделает это, то Милан будет его. Всё это великолепие будет его — это стройное, гибкое тело будет прижиматься к нему; эти длинные ноги будут обнимать его бёдра, а изящные руки — шею; этот чувственный рот будет выстанывать его имя, пока он будет трахать его обладателя, возможно даже, если ему позволят, намотав копну густых, длинных, белых волос на руку. Как загипнотизированный, почти утонув в тёмном омуте желанных глаз, полностью потеряв связь с окружающим миром, Ян вышел вперёд и бухнувшись на одно колено, ухватил тонкое запястье, целуя трепетные пальцы. От Милана едва уловимо пахло табаком и чем-то сладким.
— Поздравляю, вы выиграли! Картина ваша!
— Благодарю! Позвольте со своей стороны подарить этот шедевр вам! — Ян не спешил подниматься, и пользуясь моментом, поглаживал большим пальцем нежную кожу попавшей в плен руки, на белоснежном полотне которой проступали замысловатым узором тонкие вены.
— Бесконечно польщен вашей щедростью! Думаю такому весьма необычному творению самое место в моей спальне! — Милан не торопился высвобождать руку.
Ян мысленно содрогнулся, представив эту картину напротив чьей-либо кровати, но намёк оценил:
— Позвольте тогда иногда лицезреть этот предмет искусства в вашем интерьере!
— Что ж, думаю такое развитие событий весьма вероятно! — Милан дёрнул Яна вверх, поймав в свои объятия.
— Сильный?! — удивился Ян, не ожидая такого от столь хрупкого на вид создания.
— Есть немного! — ухмыльнулся Милан в ответ.
— Предлагаю посетить более уединённое место. — Ян придвинул художника, изогнувшего в недоумении на это предложение идеальную бровь, ближе к себе и тут же пояснил: – Например, ресторан. Недалеко отсюда есть неплохой вариант.
— Согласен! Думаю, больше ничего интересного здесь не случится.
Всё так же, не размыкая объятий, Ян увлёк Милана в сторону выхода, заметив напоследок нечитаемый взгляд друга, исподлобья озирающего их идиллию. Резонно решив, что с Адамом поговорит позже, Ян вывел своё сокровище, на ходу натягивающего пальто, из галереи. На улице, достав пачку из кармана, Милан с жадностью затянулся сигаретой:
— Куда пойдём?
— В Gallery, здесь недалеко. Можно прогуляться, можно на машине доехать. Я за рулём, – Ян изо всех сил надеялся произвести впечатление и выбранным, отнюдь не дешёвым местом, в которое он особо никого не водил, да и сам был нечасто, и крутым автомобилем.
— Из одной галереи в другую, — Милан усмехнулся и, элегантно стряхнув пепел, бодро зашагал в нужном направлении, — тут идти-то всего ничего.
Тогда и закралось в душу Яна сомнение, что поразить гордого художника вряд ли удастся, которое обрело ясные формы, когда в ресторане чопорный метрдотель, даже не уточнив, есть ли у них бронь, а едва завидев Милана, расплылся в улыбке, как чеширский кот, и мигом определил их за уютный столик, вдали от любопытных глаз.
— Как Густав? — Милан даже не открыл протянутое официантом меню, а сразу отложил в сторону.
— Сегодня уже лучше! — весьма осведомлённый самочувствием какого-то непонятного Густава, официант разлил воды по бокалам. — Вам как обычно?
— М-м, значит сегодня в приправах слёз нет? Какая жалость! Пожалуй можешь удивить меня, но только не утку и не рыбу! — С задумчивым видом Милан отпил воды.
— Я помню! А ваш спутник? — официант выжидающе уставился на Яна.
— Тоже мечтаю быть удивлённым! — Ян закрыл меню, и поинтересовался, внимательно изучая Милана: — я так понимаю Густав наш повар?
— Да. От него муж ушёл, встретил своего истинного и сам понимаешь, — Милан пожал плечами, — а ведь это такая редкость!
— Да, редкость! — согласился Ян, в свою очередь, впав в задумчивость.
— А, вообще, — Милан сменил тему, — тут неподалёку есть очень приличная забегаловка, там готовят совершенно потрясающий кебаб. У нас в Челмсфорде такого нет, поэтому я предпочитаю обитать в Лондоне. Предлагаю завтра наведаться туда. В забегаловку, конечно, не в Лондон.
Остаток вечера прошёл просто волшебно. Яну хотелось узнать всё о Милане. И тот, найдя столь благодарного слушателя, рассказывал об учёбе, о жизни в Англии. Правда, избегая разговоров о семье, вскользь упомянув только, что она весьма авторитарная, и жить он предпочитает подальше от родственников.
Остановился Милан неподалёку, поэтому провожал его до дома Ян всё также пешком. И, сам не поняв, почему же он вдруг робеет, как двенадцатилетний мальчишка, осмелился только поцеловать протянутую для рукопожатия руку и условившись провести вместе воскресный день, с трудом оторвал себя от созерцания сначала закрывшейся перед ним двери, а потом засиявшего ярким светом окна на втором этаже. «Да ты, брат, кажется влюбился!» — поведал он своему отражению, когда уже уселся в автомобиль и, уронив голову на скрещенные на руле руки, полчаса просидел в глубочайших раздумьях, прежде чем сам отправился домой.
========== Часть 2 ==========
Всё воскресное утро Ян в нетерпении мучил телефон. Мало того, что он не мог заснуть полночи, так ещё и подскочил ни свет, ни заря — с семи часов гипнотизируя дисплей. Очень хотелось позвонить и услышать голос Милана, с самого утра — ещё сонный, возможно даже немного хриплый после пробуждения или, наоборот, еле-еле слышный, как мяуканье котёнка. В голове Яна проносились неприличные кадры: вот Милан лежит на простынях, подложив согнутую правую руку под голову, полностью обнажённый. Солнечные лучи, пощекотав розовые пяточки, поднимаются по длинным, стройным ногам и, ласково поглаживая бархатистую кожу, рассыпаются золотой сетью на маленькой попе, устремляясь вверх по изгибу позвоночника, по разметавшимся шёлковым прядям. Целуют такие сладкие губы, щекочут хорошенький носик, цепляются за длинные ресницы и, разлохматив непокорную макушку, убегают наверх, заиграв яркими бликами на длинном, тонком лезвии скальпеля. «Да что такое?!» — Ян подскочил, как ошпаренный, кляня на чём свет своё подсознание, так невовремя подсунувшее образ поразившей его вчера картины. Поняв, что лучше уж что-то поделать, чем томиться желанием на такой большой сейчас кровати и ловить игры разума, Ян пошёл на кухню — готовить завтрак, варить кофе и продолжать гипнотизировать телефон. И, не успел он особо порассуждать — какое же время будет не слишком ранним для звонка, как Милан сам позвонил ему в десять, и совершенно бодрым голосом, нехарактерным для представителя богемы в такое время, назначил встречу на два часа дня. Жизнь заиграла новыми красками.
Как и предыдущим вечером, оставив машину недалеко от галереи, Ян пешком отправился к назначенному месту свидания. Правда, в отличие от вчерашнего гардероба, накинул тёплое пальто на тонкий, кашемировый свитер, выгодно облегающий рельеф мышц, разумно решив, что встреча может продолжиться неизвестно где, а на улице всё-таки не май месяц. Милана Ян заметил сразу же, за стеклом забегаловки, за прилавком которой толстый, пожилой турок, сверкая золотым зубом, кружил перед собой два пятнистых лаваша, заразительно смеясь комментариям художника, которые тот отпускал, не отрываясь от зарисовки, по всей видимости данной натуры.
