Как и все родители, Зина и Захар вслушивались в каждое слово, звучащее по радио, каждый день ожидая хоть какой-нибудь весточки от сыновей. Но даже короткие сообщения от них приходили редко, а однажды вообще от Самуила письма перестали поступать. Многие знакомые избегали говорить о нём с родителями, считая его погибшим, потому что прежде не было случая, чтобы от него несколько месяцев не было никаких вестей. Но родители, особенно сердце матери, чувствовали и надеялись, что он жив. И действительно – после долгого перерыва пришло письмо. Только потом, когда закончилась война, узнали, что дивизия, в которой служил Самуил, попала в окружение под Харьковом и с тяжёлыми боями с большими потерями длительное время из него выходила. Там во время одного из боев он, оказавшись под упавшим от взрыва снаряда деревом, лишь по счастливой случайности остался жив. Но это не прошло для него даром, отозвалось серьёзным заболеванием почек, и в расцвете сил он безвременно ушёл из жизни. Второй сын – Яков – воевал на Ленинградском фронте, участвовал в прорыве блокады Ленинграда, был тяжело контужен и лишь благодаря своему другу остался жив. Оба сына были на фронте до конца войны и после её окончания ещё многие годы продолжали службу в армии – старший в звании подполковника, средний в звании майора. Лишь год спустя после окончания войны все сыновья собрались вместе в родительском доме на кратковременную побывку. Никакими словами невозможно описать радость и счастье, которые за долгие годы разлуки испытала вся семья, особенно родители. За праздничным столом один из друзей, произнося тост, сказал:

– Думаю, выражу мнение всех присутствующих родственников и близких друзей ваших, поздравив вас со счастьем, пришедшим в ваш дом, прежде всего возвращением обоих сыновей живыми с этой беспощадной войны с ненавистным врагом нашим. Со всей откровенностью скажу, что Бог сохранил их вам как очень хорошим, душевным людям. Пусть всех вас всегда сопровождают добро и справедливость.

Все, кто был на торжестве, встретили эти слова с одобрением, отмечая, что произносящий тост выразил их мысли и искренние пожелания всей семье. После ухода гостей родители и сыновья до поздней ночи не могли расстаться и продолжали обмениваться воспоминаниями о всём пережитом за годы прошедшей войны. Много разговоров об этом было и все последующие дни пребывания детей в родительском доме. Особо было о чём поговорить братьям-фронтовикам. По вечерам они находили время, чтобы уединиться и предаться воспоминаниям о тяжёлых фронтовых буднях. Старший – военврач – рассказывал брату, как в сложнейших условиях военных действий приходилось оперировать и спасать раненых, стараясь как можно скорее вернуть их в строй. Якову тоже было о чём поведать, он, пройдя всю войну артиллеристом, участвовал в тяжёлых боях по защите, прорыву блокады и освобождению города Ленинграда. Каждый момент братья использовали, чтобы пообщаться, поговорить о том, что пришлось испытать на войне. Долгие, глубокие переживания, накопившиеся за это время, как бы сами по себе просились наружу, с неодолимым желанием хотели найти понимание. Кто для этого мог оказаться более подходящим собеседником, чем родной брат, тоже всё сполна испытавший на себе. Порою во время этих бесед присутствовал их младший брат Иосиф. Он буквально ловил каждое слово, произносимое своими братьями, гордился ими, прошедшими войну и непосредственно участвовавшими в разгроме ненавистного врага. Братьям было чем поделиться друг с другом, один другого понимал с полуслова.

– Ты участвовал в самых тяжёлых боях от Москвы до Ленинграда, – во время одной из бесед сказал старший, желая подчеркнуть особо трудный путь войны, выпавший на долю брата.

– Да. Так получилось. Я прошёл четыре фронта. Первый – под Москвой, потом – Волховский, Ленинградский и Прибалтийский. С октября сорок второго по январь сорок третьего года проводилась подготовка и сосредоточение всех частей. Я тогда был уже командиром взвода управления в 1096-м полку Волховского фронта. Было огромное скопление наших войск. Поэтому, когда началось наступление и мы пробили десяти-четырнадцатикилометровый коридор, Ленинградский фронт оказался внутри, а Волховский снаружи. Прорвали блокаду Ленинграда – и началась битва за снятие блокады Ленинградской области. В это время Волховский фронт был реорганизован, соединён с Ленинградским… стал называться Ленинградским фронтом. Я оказался там в 706-м артиллерийском полку, 177-й артиллерийской дивизии.

– Мне пришлось побывать тоже в непростых условиях на Харьковском направлении. Не знаю, доходили ли до вас сведения о том, что произошло на этом участке фронта… скорее всего – нет. После разгрома немцев под Москвой у кое-кого создалось впечатление, что с ними всё покончено и можно их окончательно разгромить уже на второй год войны, в 1942 году. Этому было подчинены многие указания войскам, в том числе предпринимаемое наступление большой группировки наших войск на этом участке фронта. Но получилось всё наоборот – немцы нас окружили и уничтожили много наших воинских подразделений. Мы понесли огромные потери живой силы и вооружения. Многие погибли или попали в плен. Лишь немногим удалось выбраться из окружения, и в их числе остатки дивизии, в составе которой я воевал.

– Отдельные слухи, лишь отрывочно до нас доходили, но без подробностей, о которых ты говоришь. О них мы, конечно, не имели представления, – ответил Яша.

– Было страшное побоище. Кстати, там я чудом остался жив – неподалёку разорвался снаряд… и на меня упало подорванное им дерево. Удар пришёлся по пояснице, пострадали почки.

– И что – ты ощущаешь это и сейчас, спустя столько лет? – спросил брат.

– К сожалению, да… и с каждым годом всё становится хуже. Родителям говорить об этом не надо. Помочь всё равно не смогут. А если узнают, то только добавятся им поводы для переживаний, которых за годы войны у них было более чем достаточно, – сказал Самуил.

Солдаты шли в наступление; через пятнадцать минут от начала боя белое поле стало красным от крови

– Ты прав. А ведь я тоже был заживо погребён – случилось это на линии Маннергейма. Под непрерывным обстрелом врага бомба взорвалась недалеко от наблюдательного пункта, где я находился. Меня контузило, потерял сознание. После боя мой друг капитан Ларин искал меня среди погибших, но не нашёл. Он приказал отрыть землю вблизи воронок, чтобы с почестями похоронить, а нашёл меня живым. Потом я лечился в медсанчасти и вернулся в строй.

– Надо же, насколько в похожих ситуациях мы с тобой были. Нас спасло чудо, а если серьёзно – почти уверен, мы остались живы благодаря непрерывным все годы войны молитвам наших родителей, особенно мамы. Страдания мамы – словами передать невозможно.

– Я с тобой полностью согласен. Вместе с тем не могу не сказать, что многих бед и потерь во время войны наша страна могла избежать, если бы наши союзники были, как и положено союзникам, по-настоящему честны.

– Ты имеешь в виду открытие второго фронта? Здесь не может быть двух мнений: когда уже без них, правда, со многими потерями, которых можно было избежать, мы сами расправились с основными силами врага, второй фронт они открыли. Это было сделано больше для своего престижа, нам он уже практически был не нужен, – поддержал его старший брат.

– Я никогда не забуду, когда зимой под Ленинградом солдаты шли в наступление в белых маскировочных халатах… на снегу их было незаметно, а через пятнадцать минут от начала боя белое поле стало красным от крови. Тогда от полка в две тысячи солдат остался батальон в пятьсот человек. Много погибло молодых ребят. Помню, как мы брали Любань, это было ночью. Жутко вспоминать, как весь город горел. Ужасная картина и сейчас перед моими глазами. Если бы союзники открыли второй фронт тогда, когда все с нетерпением этого ждали, – многих потерь не было бы, – сказал Яша.