Но сердце почему-то всё равно ноет от предчувствия нехорошего.

Душ, холодное молоко, хлопья, серая юбка, серое небо: утро четверга начинается довольно привычно. Но стоит сесть в такси, как всё идёт наперекосяк.

Окна в машине открыты, со всех сторон продувает, но мне почему-то неудобно попросить водителя их закрыть. Прическа разлохматилась, я замерзла на месяц вперед, и даже Kiss of Fire по радио не может меня согреть.

Выхожу в квартале от офиса, и тут же сквозь густые тучи начинают просачиваться первые капли дождя.

Я достаю зонт, ускоряю шаг и – о, ужас! – подхожу к зданию именно тогда, когда Майер паркует у входа свой «Порше». Хочется раствориться в сыром воздухе прежде, чем он меня заметит, но это невозможно, поэтому я просто замедляю шаг, делая вид, что поправляю спицы у зонта.

Только вот Майер выходит не сразу, и мы сталкиваемся у дверей. Я замечаю на его шикарном черном костюме россыпь маленьких прозрачных капель и чувствую, как терпкий аромат парфюма смешивается с запахом осеннего дождя.

– После обеда – в мой кабинет, – бросает он на ходу, даже не глядя в мою сторону, а затем быстро проходит вперед. Я смотрю ему вслед, и горло будто сжимает невидимая рука. Зачем он меня вызывает? Что ему нужно теперь?

Первую половину дня места себе не нахожу. Работаю с трудом, постоянно щелкая мышкой: «раз-два-три-раз», «раз-два-три-раз». В обед набрасываю плащ, выхожу на улицу и почти час бесцельно брожу по проспекту. Дождь уже перестал, однако сырость заползает под одежду, и я застегиваю плащ на все пуговицы.

Толпы-толпы-толпы людей. Но сейчас здесь лучше, чем в офисе.

Девушка с розовыми волосами. Женщина с тремя маленькими белыми пуделями. Широкоплечий мужчина с бритой головой.

Пожухшая петуния в горшках на уличных фонарях. Банк. Мини-маркет. Маркет. Марк… Марк. Чёрт! Я так надеялась, что он оставит меня в покое на месяц! Видимо, зря.

«После обеда» наступает медленно и мучительно. Наконец, я возвращаюсь назад. Снимаю плащ, мою руки, поднимаюсь наверх и заглядываю в кабинет Майера.

– Я… вы сказали… – кажется, что сердце рухнуло в живот и теперь пульсирует там.

Марк сидит за столом и что-то печатает в ноутбуке. Услышав меня, хмурится и кивает на стул:

– Проходи и присаживайся.

Надо же, в этот раз даже присесть предложил. Это хороший знак или плохой?

Сажусь напротив. Украдкой рассматриваю стол и снова вижу распечатки моей рукописи. Значит, плохой.

– Как продвигается редактура твоей книги? – после этого вопроса Марк подвигает распечатки к себе и начинает постукивать по ним пальцами.

– Э-э-э… продвигается, да, – этот вопрос застал меня врасплох, поэтому приходится врать.

– Хорошо. Перешли мне сейчас то, что уже исправила.

– А-а-а… но… – я теряюсь еще сильнее, – дело в том, что я больше не работаю в Гугл-доке. Теперь у меня всё дома и… если честно, я пока мало что исправила.

– Значит, пришли вечером.

– Но я…

– София. Я жду от тебя текст. Сегодня вечером, – сухо чеканит он. – Всё, свободна.

В одном фильме я слышала, что политики советуют: «Если не имеешь власти – тяни время». Именно так и хотела поступить с Майером – тянуть время целый месяц, но не вышло. Мне нечего ему присылать, поэтому сейчас придется сказать то, что сегодня я говорить не собиралась. Только как это сложно! Я вздыхаю и рассматриваю родинки на своих коленях.

– София! – Марк стучит по бумагам еще громче. – Повторяю: ты свободна.

Я поднимаю голову, смотрю на него в упор и еле слышно произношу:

– Но вам ведь всё равно не понравится. Никакие исправления вас не устроят.

Майер изображает удивление. А может, и впрямь удивлен, что я начала с ним спорить.

– Почему?

– Потому что вы ненавидите любовные романы.

– Хм… ты действительно не понимаешь, в чем главная проблема, София?

Я-то понимаю, Марк. Главная проблема в том, что ты – самый ужасный человек на свете. Но сказать тебе это в лицо я, к сожалению, пока не могу.

– Дело не в том, что ты пишешь, – продолжает он. – А в том, как ты пишешь. Я подозреваю, что у тебя врожденный иммунитет к русскому языку, и ты зря занимаешь своё место, но всё-таки дал шанс доказать, что это не так. А пока – сплошное разочарование, – он берет из стопки верхние листы. – К примеру, первая глава. «Она фыркает», «по телу пробегает табун огненных мурашек». Слово «фыркает» повторяется в главе пять раз. «Табун» – два раза. Это что вообще такое – зарисовки из жизни лошадей? Или вторая глава: «Он захватывает мои губы своими…». Это что – фронтовая сводка?

Я краснею до ушей. Ладони становятся влажными.

– В общем, здесь что ни глава, то абзац. Такое впечатление, что тебя тошнило словами: «Он приближается сзади и словно нечаянно прижимается к моему телу. Протягивает руку за флешкой и медленно подвигает ее к себе. Я чувствую обжигающее дыхание на своей шее, а потом вдруг понимаю, что запонка его рубашки зацепилась за край моей шифоновой юбки и она стала медленно задираться. Выше, еще выше…»

Невыносимо! Когда он прекратит издеваться?

В этот момент дверь открывается, и я слышу голос Уваровой:

– Марк, я…

Заметив меня, она осекается:

– Ой, ты занят? Тогда я позже…

– Нет, заходи.

Альфия, слегка покачивая бедрами, направляется к нам. Даже на высоченных шпильках умудряется двигаться плавно, завораживающе. Тонкое шерстяное платье подчеркивает все достоинства соблазнительной фигуры, но выглядит это совсем не пошло, – думая об этом, я на секунду забываю про свой позор.

Она подходит к столу и кладет на него какие-то бумаги, а затем поправляет волосы и смотрит Майеру в глаза. По ее губам скользит загадочная улыбка, и вдруг я вижу отражение этой улыбки на его губах, как будто их связывает общая тайна.

Внезапно Марк поднимается, обходит стол и вплотную приближается к ассистентке Влада. Кладет обе руки на столешницу, словно заключая Алю в свои объятия, но при этом делает вид, что внимательно рассматривает документы, которые она принесла.

Что за?..

– Влад уже подписал, – говорит Альфия и продолжает улыбаться, будто ничего необычного не происходит. Но я чувствую такую неловкость, что хочется провалиться.

– Мне пришло в голову кое-что изменить. Шестой пункт, – отвечает Марк и ставит указательный палец на верхний лист бумаги, а затем начинает медленно подвигать его к себе.

Всё это происходит прямо перед моим носом. Нога Марка плотно прижата к бедру Альфии. Та делает вид, что увлечена документом – даже наклоняется вперед. Марк движется следом. Слышу едва уловимый вздох и чувствую, как в воздухе скрещиваются ноты их парфюмов. Аля уже не улыбается: глаза полузакрыты, ресницы подрагивают. Внезапно  застежка от часов Майера цепляет ее платье. Оно задирается выше. Еще выше. Альфия снова вздыхает, уже громче. Когда показывается резинка чулка, я больше не могу делать вид, что мне всё равно: подскакиваю со стула и бросаюсь к выходу.

Только вот я – не Альфия, нормально передвигаться на каблуках не умею. Около двери спотыкаюсь и падаю на пол. Юбка задирается, очки отлетают в сторону. Пытаюсь встать, но потные ладони дрожат и скользят по полу. Внезапно Майер подхватывает меня за талию и уверенным движением ставит на ноги. Я даже не успеваю ни о чем подумать, потому что поднимаю голову и вижу перед собой… Богдана Савицкого.

Он стоит в дверном проеме и разглядывает нас.

Меня.

От неожиданности я издаю громкий звук, похожий на всхлип, а потом горло сдавливает такой сильный спазм, что я почти перестаю дышать. Кровь приливает к лицу еще сильнее, и вдруг меня начинает душить кашель – совершенно жуткий, свистящий. В глазах темнеет, в ушах шумит, из глаз против воли катятся слезы.

– Что это с ней? – голос Альфии я слышу словно издалека. – Эй, девочка! Как ее зовут?

– София, – отвечает ей Марк, и в этот момент я осознаю, что он до сих пор придерживает меня за талию. Но мне так плохо, что нет сил сопротивляться.