Выпустила плотную, белую струю перед собой. Фируза невольно вдохнула, да слишком глубоко - горло засвербило, дыхание нарушилось. Распирало закашляться вслух, но поостереглась - в темноте звуки звончее, перекликаются как эхо в горах, долго не смолкают. Долетят до административной части, разбудят надзирателей, они прибегут проверить в чем дело. Фирузе ничего, а у Латифы могут быть неприятности.
Кое-как покхекала про себя, помахала ладонью перед носом, разгоняя дым. Вдохнула чистого воздуха, задержала внутри, чтобы успокоить поднявшуюся волну в желудке.
- Как же ты выжила? - спросила, когда оправилась и получилось говорить.
- Вот как. - Латифа показала на сигарету. - Затянешься и забудешься. Хочешь попробовать?
- Нет.
- Почему?
- Стошнит.
- А от жизни не тошнит?
- У меня Джаред есть.
- Думаешь, он лучше других?
Что сказать Фирузе? Не знает она. И никто не знает. Если бы Джаред любил ее как Бахтияр свою Малалу, была бы счастлива...
А в бараке гулянье - вокруг Латифы столпились женщины, хлопают, подпевают. Одна пустилась танцевать, приземистая и тихая Фатиха - улыбается, плечами водит, руки в стороны раскидывает. Совсем на себя не похожа: обычно ходила сгорбившись, испуганно выглядывала из-под шарфа. Оказывается, она ростом с Фирузу - когда спину выпрямила.
Время прошло весело, как на концерте, но у Фирузы почему-то тяжко на душе. Вздохнула. Попробовала сама себя уговорить: не стоит печалиться, есть люди, которым тяжелее.
Вот Зара. Четверых детей поднимает. В тюрьме, в одиночку. На судьбу не жалуется, не плачет, не причитает - днем некогда, вечером сил нет. Когда детей уложит, сядет к стене, уставится в одну точку и сидит, долго, неподвижно. Сейчас она приготовила жидкую кашу неаппетитного коричневого цвета - как глину по миске развезла. Села поджав ноги, левой рукой держит грудничка Максуда, правым мизинцем загребает кашу, сует ему в рот, размазывает внутри по щечкам, языку. Он глядит удивленно, чавкает и глотает. И не знает, что недавно родился, а уже в тюрьме сидит.
Максудику еще повезло: хоть такая еда есть. Другому малышу - Фаруху мать давала лишь пососать намоченную в сладком чае тряпку. Потому он кричит каждый день. Кушать просит, да никто его не слышит.
День третий
День начался с драки. В бараке Гульнара сцепилась с другой товаркой, женщиной в два раза старше себя. Новруз - одна из немногих, которые здесь процветали, неизвестно за счет чего. Фируза ее недолюбливала. Среди худощавых сиделиц Новруз выглядела неподобающе полной, когда шла, все у нее колыхалось: щеки, подбрюдок, груди, живот.
Тщедушная Гульнара напрыгивала на нее, махала руками, пыталась добраться до лица, и создавалось впечатление - котенок нападает на тигра.
Когда они, отчаянно бранясь и цепляя друг друга за волосы, выскочили во двор, налетела толпа, и драчуний растащили.
Но перебранка не прекратилась.
- Ты воровка! - кричала Гульнара. - Почему воруешь наши деньги? Мы здесь равны. Нам всем деньги нужны. Еду купить и остальное. А ты крыса, все время всех обманываешь. Килограмм мяса стоит сто двадцать афганей, а ты продаешь за двести. И так во всем. Спекулянтка! Да еще наши деньги воруешь!
- Ничего я не воровала! - оправдывалась Новруз визгливым голосом, который не подходил к ее мощному телосложению. - Ты чего на меня налетела, с ума что ли сошла? Забыла, как я тебе помогала, к доктору водила. Телефон оплачивала. А теперь плохая стала? Я-то чем виновата, что ты с мужем рассорилась, денег не имеешь? Дура сумасбродная! Я вот судье пожалуюсь, пусть тебя отсюда уберут. Ты самая скандальная. Каждый день склоки устраиваешь.
Угроза насчет судьи подействовала. Его боялись: мог единолично вмешаться в судьбу сиделицы, отправить в другую тюрьму - строже, или увеличить срок за неподобающее поведение. Гульнара на глазах сникла и отошла в уголок плакать. Фируза погладила ее по плечу. Прикрываясь платком, Гульнара зарыдала.
- Горе мне, горе! Продала я моего Фаруха... - причитала она негромко, вроде упрекая саму себя. - А иначе не могла. Он бы здесь умер. А-а, нет мне счастья и никогда не будет. Продала сыночка, маленького моего, родного человечка...
Со скандалом пришел разбираться начальник тюрьмы, пожилой мужчина с уставшими глазами. Пока они выясняли кто прав, кто виноват, Фирузу отозвала в сторонку женщина-надзиратель Айшет.
- Твой срок сегодня заканчивается. Готовь вещи. Когда проверим бумаги, можешь уходить.
Новость - долгожданная и все-таки неожиданная застала Фирузу врасплох. Замерла. Посмотрела непонимающе на Айшет, будто та сообщила нечто невероятное - что женщинам разрешили ходить по улице с открытыми лицами...
Кое-как дошло. Она свободна?
Почему-то радости не ощущается.
Что ей делать со своей свободой?
А Джаред?
- А Джаред?
- Он тоже.
- Он еще не ушел?
- Нет.
- Ой, подождите.
Фируза бросилась в барак к чемодану. Достала карандаш, тетрадку, нацарапала несколько слов. Руки тряслись, получилось коряво, но исправлять некогда. Вырвала листок, побежала на улицу. Подозвала мальчика-курьера, который приносил от Джареда узелки с одеждой, отдала записку, сказала, кому передать. Попросила Айшет пропустить мальчика в мужское отделение.
Щеки пылали, сердце бешено колотилось - Фируза ждала ответ. Пока принялась пересматривать вещи: свое складывала в чемодан, тюремное отдельно. Губы дрожат, на глазах слезы - радости или печали? Неизвестно. Голова в тумане.
