========== Часть 1 ==========

Тупую боль

Не отогнать,

Она закончит круг.

И все темней

Ночная мгла

Становится к утру.

Это мой личный ад,

Разум во мне распят,

И небеса день ото дня

Падают на меня.

(Чёрный кузнец — «Личный ад» (альбом «Сверхъестественное», 2017)

Обычно люди не замечают, как зима сменяется весной. В круговерти дней и забот никто не удосуживается посмотреть, как мрачность и холод отступают под натиском солнца и изумрудной травы. В лучшем случае кто-то из обывателей заметит, что в прошлый понедельник трава на газоне казалась не такой яркой и на ней не было первых весенних цветов. Словно кошки, для которых изображение на экране телевизора — лишь сменяющиеся друг за другом картинки, люди видят процессы, происходящие в природе, урывками. А я мог видеть их в динамике, наблюдая с самого утра, как из бутона раскрывается цветок. Потом еще и еще один. И так до тех пор, пока на газоне не образуется разноцветный ковер из крокусов и нарциссов. Час за часом на протяжении дня я видел, как природа расцвечивает красками унылый газон.

Других занятий в моей жизни больше не было. Наблюдение за пробуждающейся природой стало для меня увлекательным времяпрепровождением, когда я не думал о реальности, в которой я был лишен привычной жизни. Мне пришлось мириться с обстоятельствами, которые я привык преодолевать и ломать. Я привык выходить победителем из любых ситуаций. Находил решения, анализировал возможные потери, просчитывал самые благоприятные для себя варианты и, в конечном итоге, побеждал. Но не в тот раз. Даже Майкрофт Холмс мог совершить ошибку. И я ее совершил. Расплатой за необдуманный выбор коня для охоты стало падение, приведшее к повреждению спинного мозга в шейном отделе позвоночника и, как следствие, — почти полная неподвижность.

И теперь мне приходилось смотреть в окно, как художник по имени Весна хозяйничает в саду моего особняка. Для меня, еще недавно читавшего по лицам лидеров G7 их мысли, осталось одно дурацкое занятие — целыми днями смотреть, как распускаются цветы. С недавних пор двери небоскреба на площади Объединенных наций в Нью-Йорке, зданий в Брюсселе, Люксембурге и других городах стали для меня закрыты. Не потому, что меня объявили персоной нон-грата, а потому, что я стал немощным инвалидом, видящим радость в глазах одних политических оппонентов и жалость в глазах других. Я перестал быть всемогущим кукловодом мировой политики. Все ниточки одна за одной начали слетать с моих пальцев. С почти неподвижных пальцев.

— Ты сошел с ума, — сказал мне брат, и я услышал в его голосе тщательно скрываемый испуг и горечь.

Я щелкнул джойстиком управления инвалидным креслом, заставляя его развернуться. Шерлок стоял около стола. Как бы брат ни пытался скрывать от меня свои чувства, он не умел этого делать. Мне всегда хватало одного взгляда на Шерлока, чтобы прочесть его, как открытую книгу. Но я никогда этого не показывал. Если братишка хотел думать, что обводит меня вокруг пальца и мастерски владеет притворством — пусть себе думает. Все равно его никто не раскусит, кроме меня. Или Эвр.

Сейчас я видел, как больно Шерлоку. Он старался удержать на лице маску спокойствия, но по тому, как были напряжены его плечи, как он поджал губы, я все понимал. А еще брат с силой сжимал в руках лист бумаги. Обычное письмо на бланке с логотипом Dignitas.

— Значит, они согласны? — глухо спросил Шерлок.

— Да, все условия выполнены, — как можно спокойнее ответил я, понимая, что бесполезно, да и не нужно его успокаивать.

Шерлок с очевидным отвращением положил письмо на стол. Казалось, лист бумаги обжигал ему руки.

— Ты сошел с ума, — повторил он.

— Нет, братец мой, я в своем уме и еще никогда не принимал более обдуманного решения.

Шерлок опустил голову, предпочитая завеситься от меня кудрями. Я понимал, что в этот самый момент разум брата пытается принять только что полученную информацию. Но она никак не вписывалась в его картину мира, и я буквально физически ощущал, насколько он отторгает ее. Шерлок не желал мириться с таким положением вещей. Но я не знал, как мне помочь ему принять мой выбор.

— Ты же понимаешь, что это поступок слабого человека, Майкрофт, — вскинулся брат, цепляясь за слабенькую надежду.

— С чего бы? — Я привычно усмехнулся. — В чем же слабость?

— Ты не должен бежать от проблем. Ты всегда преодолевал их.

— Это не слабость и не побег, Шерлок, это рациональность, — сказал я. — Мое решение крайне рационально в сложившейся ситуации. Я обладаю полным спектром знаний о своем состоянии, чтобы сделать выбор. Так будет лучше.

— Для кого?

— Для всех нас. — Мне хотелось коснуться подрагивавших пальцев брата, но у меня не было такой возможности. Все, что я мог сделать — подъехать к нему ближе. — Ты же знаешь: мне будет только хуже с каждым годом. Я не хочу окончательно превратиться в развалину и стать для всех обузой.

— Ты не подумал о мамуле и папуле.

— Ошибаешься. — Я улыбнулся. — Им будет легче пережить боль один раз, чем видеть, во что я превращаюсь, и страдать каждый день.

Шерлок упрямо замотал головой.

— Я позвал тебя к себе не для того, чтобы ты пытался отговаривать меня от поездки в Швейцарию. — Мне не хотелось продолжать разговор в сложившемся ключе, и я перешел к действию. — Мне нужно, чтобы ты был в курсе всех семейных дел и начал ими заниматься. После меня не останется никого, кто мог бы всем управлять. — Я серьезно посмотрел на брата.

— Ты требуешь от меня невозможного.

— Тебе придется научиться, Шерлок, — серьезно сказал я.

Брат вздохнул, снова бросил взгляд на письмо из Dignitas. Этот взгляд пугал меня — холодный, полный ненависти и боли. Но я понимал, что должен причинить боль всем, кто дорожил мной. Для их же блага. Потом им станет гораздо легче. И я вырвусь из клетки, в которой жил.

— Сколько у меня времени? — спросил Шерлок твердым голосом.

— Через три месяца я закончу передавать все дела в управлении страной.

— Если только премьер не передумает и не оставит тебя на должности…

— Все решено, Шерлок. Я не могу справляться со своими обязанностями. Англия не должна зависеть от того, буду ли я в состоянии анализировать очередную проблему, или окажусь без сознания в больнице из-за очередных осложнений. Это неразумно и нерационально. Дом не может держаться на гнилой опоре. — Я постарался, чтобы моя улыбка не вышла протокольной.

— Три месяца… — тихо произнес брат, и я увидел, как побелели его губы.

— Больше, Шерлок. Чтобы убедиться, что без меня все нормально функционирует. — Это выглядело слабым утешением для него, но я должен был произнести эти слова. — Полгода. Я останусь здесь еще на полгода.

— Ты все строишь на своей работе… Будто бы у тебя больше ничего нет.

Я вздохнул. Неосознанно брат больно ударил меня. Что у меня было? Только моя работа. Все эти годы я жил и дышал политическими и дипломатическими играми. В этой стихии я виртуозно справлялся с любыми задачами. Кроме службы стране в моей жизни не было ничего. Семья, самой собой разумеется, вечная забота о младших брате и сестре, о родителях — и все. В остальном я жил в пустоте, понимая, что защищая Англию, забыл о себе. Я всегда отгонял свои чувства и желания подальше, не ставил их на первое место. Мне казалось, что я все успею сделать, сумею устроить личную жизнь и придумать, как защитить ее от опасностей моей работы. Обрести счастье, не подвергая партнера смертельному риску. Но судьба распорядилась иначе. Она лишила меня всех надежд, которые я питал в отношении Грегори Лестрейда.

Я ощутил пристальный взгляд брата.

— Так что, Майкрофт? Разве у тебя больше ничего нет?

— Теперь это не имеет никакого значения, — холодно отрезал я, надеясь, что брат не станет продолжать эту тему.

Шерлок покачал головой.

— Это имеет значение. Потому что ты можешь попробовать признаться ему, — сказал брат, пристально глядя на меня. — Теперь ему ничего не угрожает.