– Так-то каждый может, – не унималась Капитолина. – В чём прелесть целовать одежды? А вот щиколотку мою наверняка не посмеете?

И она, потянув вверх ту же складку, обнажила на четверть голень. Студент не верил своим глазам. Ему посчастливилось увидеть святая святых, скрытое от алчущих взоров, недоступное, запретное, то, что дозволено видеть только очень близким, родным людям. Его переполняли радость, что вот так просто он одерживает победу за победой, и восторг от приближающегося чего-то желанного, упоительного. А вместе с этим он приходил в недоумение, что это происходит с ним – бедным молодым студентом – и с ней – его наставницей, – уже довольно немолодой, но казавшейся в этот миг самой привлекательной женщиной на земле. Несмотря на все противоречия, воздух влечения был намного пленительнее всех благоразумий и толкал его в пучину отрешения и сладострастия. Как заворожённый, он подался вперёд, предвкушая сладкий миг прикосновения и чувство, которое поглотит его в момент поцелуя, и уже было стал прикрывать глаза, чтобы ещё ярче ощутить на своих губах нежную кожу женской ножки, как вдруг, словно очнувшись, широко раскрыл глаза и выпрямился, выражая всем лицом беспокойство.

– А дверь? Дверь закрыта? – почему-то шёпотом спросил он.

– Что вам до двери? – удивилась она.

– Нет! Я не могу скомпрометировать вас! Вдруг кто-то войдёт, – и он, вскочив на ноги, бросился к двери. Капитолина сморщила расстроенное лицо, но тут же образумилась и достаточно громко крикнула: – Да нет там никого! Оставьте это! – и уже тише, но со страстью в голосе добавила – Идите же сюда!

Но Антип был уже у двери и хотел было закрыть её ключом, как вдруг ему показалось за нею какое-то движение. Он сначала припал ухом к полотну, а потом, через секунду-другую, резко приоткрыл её на четверть локтя. В метре от двери стояли, согнувшись и чуть боком (как будто хотели что-то расслышать), родители Капитолины. Они поспешно выпрямились, заулыбались, а Авдей Ипатьевич живёхонько спрятал за спину икону. Сделал он это с таким проворством, что даже молодой зоркий глаз юноши не успел отметить сего значительного для развивавшейся ситуации факта.

– Антип Григорич! Не желаете ли чаю откушать? – тут же нашлась Фёкла Матвеевна, а Авдей Ипатьевич, растерявшись, таращил глаза, и спроси его сейчас же о том, что он здесь делает, так в ту же минуту и рассказал бы всё откровенно, мол, благословлять вас с Капитолинушкою пришли и ждём её сигнала. Но всё обошлось на этот раз: Антип ничего не заметил, поблагодарил, отказался и без всякой мысли, ещё под чарами, виновато улыбнувшись, прикрыл дверь. Потом неслышно, затаив дыхание, провернул два раза ключ в замочной скважине, после чего прислушался и явно различил звук удаляющихся шагов, который мастерски изобразили хитроватые старики. Причём бабка затопала первая, а старик сначала не понял, чего это она выделывает, но, получив тычок рукой в спину, тут же сообразил и, будто семеня, «догнал её».

Антип ещё постоял немного, приложив ухо к двери, в полном неведении, что с другой её стороны тоже было приложено аж целых два уха. Тишина. Он со спокойным сердцем развернулся и тут же с испугу отпрянул от неожиданности, впечатавшись в створки, – Капитолина почти вплотную стояла за его спиной. По ту сторону тоже шарахнулись, тоже в испуге, но уже от проёма. Антип прижался к двери, распластался на ней и не знал, как повести себя. Капитолина ещё легонько приблизила к его лицу своё и прошептала на ухо, уже не играючи, а серьёзно, с дикой страстью в голосе:

– Ну что же вы замешкались и не целуете, Антип Григорьевич? Или вам не по нраву моя щиколотка?

Он почувствовал её горячее и прерывистое дыхание из полуоткрытых губ, полное страсти и нетерпения, ощутил пьянящий аромат женских духов, пряный запах волос, и в голове его закружилось. Никогда ещё женщина не стояла так близко к нему, и никогда он ещё не ведал такого нестерпимого желания овладеть ею. Опустив взгляд, он скользнул им в разрез декольте, и в глазах поплыли звёзды.

«Какая же она прелесть! – в одно мгновенье пронеслась в его голове мысль. – Не понимаю, как я раньше не замечал её привлекательности, обаяния, женственности? Как же она хороша! Просто обворожительна!»

И он робко взял её руками за талию. От этого прикосновения по телу его разлилась приятная дрожь, сопровождающая обычно органическое нетерпение и безудержный порыв. Капитолина затрепетала в его руках, немного обмякла, и полуоткрытые губы невольно коснулись его щеки, но она не отняла их потому, что это оказалось насколько неожиданным, настолько и приятным. Антип нагнулся и робко поцеловал её в губы.

Это был его первый поцелуй в жизни, и вероятно, что из многих тысяч поцелуев, которые ему ещё предстоит сделать, этот запомнится ему более, чем другие. Время для обоих потеряло смысл, Капитолина таяла в его руках, отвечала на поцелуи с той же страстью, пленяла его и не могла сама насладиться этими приятными и будоражащими соприкосновениями губ, жаркими объятьями и ощущением мужских сильных рук на своём теле.

Это тоже был её первый поцелуй в жизни…

Так продолжалось около четверти часа. Капитолина первая пришла в себя, обнаружив, что несколько верхних пуговиц её платья давно расстёгнуты, а рука Антипа жадно упивается прелестями, которые не так давно только маняще выглядывали из декольте, а теперь уже почти полностью были обнажены. Антип был всецело поглощён страстью и продолжал наслаждаться неожиданной удачей. Капитолина, не прекращая ласк, осторожно провернула два раза ключ в двери в обратную сторону и легонечко толкнула створку. За дверью, вытянувшись по струнке, стояли Фёкла Матвеевна и Авдей Ипатьевич, держа перед собой на шитом рушнике икону. Капитолина нехотя прервала поцелуй, демонстративно стащила с груди вниз руку Антипа и, заливаясь краской, стала судорожно застёгивать пуговицы. Антип сначала не понял, почему всё чудесное вдруг прервалось, но голос избранницы привёл его в чувства.

– Маменька! Отец! Антип Григорьевич хочет вам что-то сказать!

Произнесла она это как будто в оправдание себя и чтобы выручить своего студента из неловкой ситуации перед родителями. Антип Григорьевич с недоумением посмотрел на стариков, пока не осознавая происходящего – он был ещё там, во власти сладостных чувств. Сознание постепенно стало возвращаться, проводя его через все круги ада. Ему стало стыдно и неловко не столько за себя, сколько за свою наставницу, что он поставил её в такое нелепое положение, и даже захотелось рассыпаться в извинениях и раскаяниях. Но потом он, наконец, осознал, к чему его подвигают и, как положено в таких случаях, всё же выдавил из себя заветные слова, прервав ими и без того затянувшуюся паузу.

– Да!.. Авдей Ипатьевич, Фёкла… – тут он вдруг почему-то забыл её отчество. – Э-э… Фёкла! Позвольте мне просить руки вашей дочери! Я люблю её… вроде бы… и надеюсь, что она тоже любит меня.

В этот миг он не отдавал себе отчёта в том, действительно ли любит её, по крайней мере, так ему казалось. В том, что он только что страстно хотел эту женщину, не было и сомнений, но была ли это любовь? Этот вопрос он на следующее утро задавал себе, очнувшись после бессонной ночи и вспоминая, как в тумане, своё внезапное увлечение, последовавшее предложение, закономерное благословение родителей и назначение дня свадьбы. Ему казалось, что всё это произошло вчера не с ним, а с кем-то другим, что всё это обман, какая-то игра, наваждение.

«А что, если действительно это была игра? Игра, которую Капитолина Авдеевна затеяла, чтобы воздать свой очередной урок? Нет, не может быть, разве так можно? Разве можно играться этим?.. А почему нельзя? Мы же всегда проводили подобного рода занятия очень реально, они были максимально приближены к действительности. А с другой стороны, она вчера откровенно наслаждалась моими поцелуями, это точно была не игра, я чувствовал это. Так невозможно сыграть! Я ей был приятен, она сама хотела меня, сама рвалась ко мне и первая подвигала меня завладеть ею… Ну и что же из этого? Почему бы ей не насладиться во время образовательного действа приятным, убить двух зайцев? К тому же при таком подходе всё выглядит с её стороны более натурально и более наглядно для меня. Что же это было? Настоящее или игра? Действительно в ней воспылали чувства ко мне, или всё это ради моего просвещения? Не понимаю! Старики же тоже замешаны. Они-то наверняка не смогли бы подыграть ей так натурально? А впрочем, я и не помню толком ничего подробно, всё как во сне происходило, как в тумане. Вот уж урок так урок! На всю жизнь. Или это не урок вовсе, а сама жизнь и есть?..»