- Могу я узнать, чему ты смеешься, Сократ?
- Себе и другим я внушаю: познай самого себя! А все еще сам себя не узнал. Более того, в себе, в своей душе нахожу такие уголки, которые клянусь псом! - вовсе и не мои! - Он погладил девушку по желтым волосам. Такая красавица - и не замужем?
- Нет у меня приданого. Ни обола. Да и мне не всякий подходит...
- Из-за нескольких драхм отнята у тебя часть жизни! Да это беда всеобщая наша беда...
- Тяжело мне. В доме брата каждый кусок становится поперек горла, как подумаю, что объедаю его детей... И ту же мысль читаю в глазах брата и его жены...
- Попробую, Мирто, что-нибудь сделать для тебя.
В последнее время Ксантиппе нездоровилось. Она обрадовалась тому, что Мирто сможет помогать ей по дому, даже заменить ее. И Ксантиппа сама отправилась к Мирто и предложила ей прибежище у себя.
- Только знай - ты переходишь из нужды в нужду. Мы бедны...
- Зато ласковы и приветливы. А это больше чем богатство.
Мирто перешла не только из нужды в нужду, но и из безопасного места туда, где грозит опасность.
Он сидит на бортике бассейна, окруженный юношами и взрослыми.
Людям так нужен светлый взгляд на жизнь - и они собираются вокруг Сократа, слова которого хоть немного рассеивают мрак этих времен убийств и грабежей.
- Ты учишь молодежь вопреки запрету Тридцати лучших? Нарушаешь закон, Сократ? - раздается голос Анофелеса, который незаметно затесался в кружок друзей.
- О нет, милый Анофелес, я не нарушаю закон. Ты только хорошенько прочти его текст, вывешенный на пританее. Там написано, что я не имею права обучать юношество искусству риторики, но ни словом не сказано, что мне запрещают с кем-либо беседовать, а этим я сейчас и занимаюсь. Я ведь никого из вас не учу, друзья мои. Вот вы собрались тут все, с кем я часто беседую. Скажите: взял ли я с кого-нибудь из вас плату, как подобает учителю? Хоть обол? Нет. Видишь, милый друг! А рот мне закон не зашил.
Смех, рукоплескания.
Ученики уводят своего наставника в дальний уголок палестры, надеясь, что будут там с ним без посторонних. Это приятное местечко, здесь пахнет тимьяном и тихонько журчит ручей, облизывая выступающие из воды камни. Над ручьем носятся стрекозы.
- Когда-то я говорил вам, каким должен быть хороший правитель, - начал Сократ. - Тогда со мною были Алкивиад и Критий - правда, Критон? Но Ксенофонта, Аполлодора, Анита и тебя, Платон, тогда еще не было с нами. Сегодня я расскажу и вам.
- Ты хочешь говорить об этом здесь? - спросил, озираясь, Критон.
- Об этом я хочу говорить везде, - спокойно ответил Сократ.
И он стал рассказывать, отлично заметив, что в ручей соскользнул Анофелес - видно, тоже хотел поучиться.
- Я упомянул Алкивиада и Крития. Да, с ними обоими беседовал я о том, сколь почетна и благородна задача - править своей страной. Искусство правителя - самое сложное из всех человеческих занятий. Человек, поставленный на первое место в общине, обязан многое знать, уметь, быть рассудительным и отважным, и надо, чтобы в разуме его и в сердце была гармония добра и красоты.
Можно ли научиться искусству правления? Я убежден, что - да. Сегодня судите сами! Вы, вероятно, скажете, что правитель прежде всего должен быть справедливым. Легко ли это? Добро не птица, летающая в небе; то, что добро для одного дела, может оказаться злом для другого. Точно так же и справедливость. Ее тоже нужно рассмотреть со всех сторон прежде, чем определить - на чьей стороне, за какими людьми должна она стоять, чтоб называться справедливостью...
Платон пристально, с лицом, все более серьезным, смотрит на Сократа, который в своих рассуждениях подходит к самым опасным границам. Его поняли все. То, что справедливо для всех граждан, не может быть справедливым для Крития.
Макушка головы Анофелеса выдавалась над линией берега - доносчик сидел в ручье на камне и лихорадочно записывал на табличку обрывки Сократовых речей. Полностью фразы он не успевал записать, да и не совсем понимал их.
Сократ, как обычно, избрал для своих рассуждений пример из сельской жизни, чтоб пояснить мысль.
- Честолюбие многих афинян заключается в том, чтобы стать во главе города и заботиться о тысячах сограждан. А прославиться? Это всегда удается, если слово "прославиться" понимать слишком общо, не спрашивая себя - как. Как же следует действовать правителю, хозяину, чтобы одним словом выразить возможность для него прославиться? Возьмем пастуха, на попечении которого отара овец. Если пастух уменьшает свое стадо - не назовем ли мы его скорее волком для своих овец, чем добрым пастырем?
Друзья Сократа теснее придвинулись к нему, невольно стремясь сделать так, чтобы сказанное им осталось между ними. Но они соглашались с ним, и сердца их бились свободнее.
- Вы согласны? - улыбнулся Сократ и весело продолжал: - Но если мы назовем его волком - можно ли назвать его пастухом? Нет? Я того же мнения, что и вы. Правильно ли ты записываешь, Анофелес?
Платон в ужасе прошептал:
- Анофелес это слышал?!
Все испуганно повернулись к ручью. А Сократ продолжал:
- И добавим: если так поступает правитель - правитель ли он еще?
У слушателей мороз пробежал по спине.
- Чистые воды источника Каллирои дала Афинам природа - но потоки человеческой крови отворил в Афинах человек...
Анофелес, пригнувшись, бежал по руслу ручья, перепрыгивая с камня на камень.
6
Похвастаться на людях новой одеждой всегда успеется, сказал себе Анофелес; и он бегает по городу в старом рванье.
- Люди! Свобода! Каждый может делать, что хочет! Нет у нас никаких правителей!
- Сдурел ты, шут? - удивляются мужчины.
- Нет у нас правителей! Нет правителей! - выкрикивает Анофелес.
- Издеваешься над нашим горем! - кричат ему вслед женщины.
- Ничего подобного! Сократ сказал - кто плохо правит, тот не правитель! Вот как!
- Придержи язык, дуралей!
- Разве мудрый Сократ не прав? Кто не умеет шить - не портной, кто не умеет стряпать - не повар! Может, скажете, нет? - Анофелес расхохотался, ожидая, как подействуют его слова.
И дождался. В кучке мужчин один строптиво пробормотал:
- Да уж, это ужасное правление не продержится долго...
