Критий - с раздражением:
- Зачем ты говоришь "мы"? Ты заявил в совете, что не согласен с моими действиями. Не увиливай!
Ферамен:
- Ну... прежде всего - что скажешь ты?..
Критий:
- Я знаю мой долг, а того, кто мне мешает, следует устранить...
Ферамен:
- Но, великий Зевс, счет идет уже на тысячи!
Критий:
- Будешь продолжать в том же духе - я и тебя причислю к нашим противникам.
Ферамен:
- Но ведь ты и для того еще убиваешь богачей, чтоб захватить их имущество!
Критий:
- Как можешь ты смешивать две такие разные вещи? Да, богачей - которые против нас. Что касается имущества... А ты не знаешь, как выглядит наша казна? Мы вынуждены быть безжалостными, конфисковать имущество, увеличивать налоги, проводить реквизиции...
Ферамен:
- Но, Критий, мне волей-неволей приходится общаться с людьми - я ведь один из "тридцати извергов", как нас называет народ, - так вот, на кого я ни взгляну, все от меня отворачиваются! И ночью, во сне, приходят ко мне мертвецы, с которыми я пировал еще вчера...
Критий:
- Дрянь ты, Ферамен, и плевать мне на твои жалкие чувства. Спартанцы приказывают...
Ферамен взорвался:
- Спартанцы не приказывают убивать, хотя они и рады видеть, как мы истребляем своих же!
Критий с яростью:
- Много себе позволяешь, Ферамен! Я не могу не убивать. Это в высших интересах, не в моих личных! Или ждать, когда начнут убивать нас?
Ферамен:
- Когда во главе Афин стоял Алкивиад, он никого не обижал, устраивал пиры даже для бедняков - весело было у подножия Акрополя...
Критий:
- Что?! Уже и ты хочешь посадить Алкивиада на мое место?
Ферамен уклонился:
- Как ты, поэт, можешь устраивать такие гекатомбы? Или не был ты учеником Сократа?
Критий:
- Дойдет очередь и до Сократа!
Ферамен:
- Ну, этого ты не сделаешь!
Критий:
- Довольно. Ты - один против двадцати девяти. Завтра явишься в совет и заявишь при всех, что берешь назад все, что когда-либо говорил против меня и против спартанцев!
Ферамен:
- А если не возьму назад?
Критий вышел, не ответив.
После заката в сумраке тюремной камеры мигает тусклый огонек светильника. У осужденного немеет тело, оцепенение поднимается от ног к сердцу.
Отравитель философствует:
- Н-да, мой милый, живем среди обломков. А кто их делает, обломки-то? Кабы только спартанцы! Так нет, и наши туда же; сами-то они обломки крушения, да и мы с тобой тоже. - Он кивает на человека, умирающего так медленно.
Но вдруг он спохватывается, принимает почтительный вид - входит Критий, закутанный в длинный плащ.
Не поздоровавшись, без всякого обращения, Критий спрашивает:
- Как дела?
Отравитель нерешительно:
- Работы много... Не поспеваю за тобой, господин.
- Что за дерзость? За мной? Ты хочешь сказать - за нами?
- Оговорился я, - оправдывается палач.
Но Критий не удовлетворен; отступив на шаг, крикнул:
- Как это не поспеваете? Нарочно?
- Нет, господин. Мы-то стараемся. Но наше дело требует времени - а когда цикуты мало, тем более. Все ночи не спим.
- Скольких можете обработать за ночь?
- Раз на раз не приходится, - уклончиво объясняет палач. - И не от нас зависит. Некоторые - ну, вы понимаете кто - бывают уже полумертвые от страха, когда их приносят, в других, - он взглянул на лежащего, - словно девять жизней, одной чаши им мало.
Критий перевел взгляд туда же, куда смотрел отравитель, и процедил сквозь зубы:
- Другого способа не знаешь?
Отравитель промолчал.
Критий двинулся к выходу. Поняв, что это означает для него, отравитель быстро выговорил:
- Душить...
Перед тюрьмой - толпа. Страшные длинные ящики, в них всегда тишина, наводящая ужас: у тех, кого привозят сюда, во рту кляп; тем же, кого отсюда увозят, кляп уже не нужен. Страшный караван носильщиков смерти проходит через шеренги стражей.
Голоса:
- Послушали б Алкивиада, победили бы мы у Эгос-Потамов!
- Был бы Алкивиад в Афинах - такая бойня была бы невозможна!
- Вместо слез текло бы вино!
Алкивиад! Таинственным эхом отдается это имя по всему городу.
Помощник отравителя принимает у носильщиков очередную жертву.
Отравитель разглядывает человека - как всех до него. Видимо, осужденный защищался. Он весь в крови. И все же палач узнает его, и у него вырывается:
- О всемогущий Зевс! Ты ли это, господин?! Ферамен?
Ферамен не отвечает. У него кляп во рту.
Но отравитель продолжает, обращаясь к нему:
- Ужасно! Вы уже и друг друга отправляете к Аиду! А впрочем, что я говорю! Что тут ужасного?
Помощник шепчет палачу:
- Ты сказал - теперь моя очередь душить, но этого я не могу, этого ты сам...
Отравитель засмеялся:
- Успокойся - ни один из нас к нему не притронется. Он получит питье, сколько бы времени это ни заняло...
5
Ранними утрами Сократ прогуливался по берегу Илисса - там, где юношей ходил на встречи с Анаксагором и на свидания с Коринной.
Возвращаясь, останавливался в тени пиний неподалеку от домика, в котором жил с семьей внук великого государственного мужа Аристида, прозванного Справедливейшим из людей.
Внук Аристида выходил из дому только по утрам - продать свои изделия. Во времена такой дороговизны трудно было прокормить себя, жену, детей да еще сестру Мирто плетением лыковых корзин и кошелок.
Мирто ела скудную пищу, выслушивая грубости брата и язвительные замечания невестки. По утрам, когда брат с женой отправлялись на рынок с товаром, Мирто выходила в неогороженный садик, брала кифару и пела песни - и всем известные, и свои, сочиняя слова и мелодию. Она знала - под пиниями стоит Сократ. Стоял он там и сегодня.
Но сегодня он подошел к ней и заговорил:
- Ты внучка Аристида?
- Да, Сократ. Я Мирто.
- Часто слушаю твое пение.
- Я всегда пою для тебя, когда ты стоишь под пиниями.
- Мне приятно слушать тебя, смотреть на тебя. - Он легонько приподнял ей голову. - Ты плачешь?
Она рассказала ему о своей печальной доле. Сократ задумался. По его просьбе Критон, конечно, возьмет Мирто в свой богатый дом. Но тут же в нем взыграла ревность - с какой стати этому прелестному созданию жить вблизи от Критона! Удивился своему чувству, попытался прогнать его - не получилось. Громко засмеялся.
