– Ты ведь слышал, младшей сестренке совсем нездоровится, – отозвался граф, погруженный в мысли о Кристин.

– Я сообщил о болезни мисс Кассандры мистеру Моррису, и он осмотрит ее, как только соберется и приедет в деревню, – сообщил виконт, недовольный тем, как Колин отозвался о бедной Кэсси.

– Прекрасно, – пробормотал лорд Дрэймор: он уже не слушал речи друга, а вспоминал, какой взгляд бросила на него Кристин, перед тем, как покинуть дом.

«Прекрасный цветок, расцветший в глуши, далеко от глаз городских щеголей… Жаль, что она всего лишь грубая крестьянка» – с сожалением и неудовольствием подумал он.

Кэсси чувствовала себя неважно, хуже, чем утром: ее охватил сильный жар, и она металась на своем тюфяке, сбрасывала с себя одеяло, которым укрывала ее Кэтрин, бредила и тихо звала отца: «Папочка! Папочка!».

Кэтрин была крайне взволнована и испугана: никакие средства лечения, которые она знала, не помогали, и девушка сидела с напряженным лицом у постели больной, держала Кэсси за руку, иногда смачивая ее лицо холодной водой.

Пастор также был напуган состоянием любимой младшей дочери, ведь и он не знал, как помочь ей. Он уединился в своей комнате, упал на колени и стал горячо молиться. Но, несмотря на болезнь Кэсси и свой страх, вечерню пастор не пропустил, однако завершил ее на целых полчаса раньше. А прихожане, узнав о том, что Кэсси очень больна, помолились за ее здоровье и, опечаленные, разошлись по домам.

Пока пастор проводил вечерню, дом Глоуфордов посетил личный врач виконта Уилворта – мистер Моррис и провел профессиональный осмотр больной. Сперва он был поражен убогостью и отталкивающей бедностью дома пастора, но затем – красотой бедной Кэсси, и, если раньше врач знатного лорда выполнял приказ виконта с неохотой (ехать в глухую деревню и лечить нищую грязную крестьянку), то сейчас проникся к младшей Глоуфорд жалостью и желанием сделать все возможное, чтобы эта прекрасная девушка выздоровела.

Пока в доме пребывал мистер Моррис Кристин вновь сбежала в уединение: она сидела на своем излюбленном камне, под дубом, и тихо молилась. Как бы она не относилась к младшей сестре, Кристин любила ее и не меньше других испугалась, что может потерять ее. Вдруг девушка услышала чьи-то шаги, а затем кто-то сел на камень, рядом с ней. Кристин открыла глаза, подняла голову и увидела рядом с собой Джона Тайли, деревенского точильщика – он был одним из ее поклонников и просил ее руки, но, как и все дерзнувшие, получил отказ. Джон любил Кристин и надеялся, что она оттает, передумает и пойдет за него: парень он был видным, работящим, молодым, здоровым, но Кристин не воспринимала его как жениха, ни, тем более, как будущего мужа.

– Слыхал о твоей сестре. Сочувствую, – сказал парень, не зная, какие слова требуются в такой деликатной ситуации, да и красиво говорить он не умел и чаще молчал, чем говорил.

Девушка ничего не ответила и отвернула от него лицо.

«Как отвратительны наши деревенские мужчины! Неотесанные, грубые, уродливые, необразованные! Не то что тот граф. Руки у него такие ухоженные, красивые. А руки Джона похожи на большие картофелины, а он еще хочет прикасаться ко мне своими страшными грубыми пальцами? Никогда! Лучше умереть старой девой, чем выйти за него или подобного ему! – с отвращением подумала Кристин, взглянув на руки Джона, лежащие на его коленах. – А его лицо? Ему только ворон на поле распугивать! А у того лорда лицо такое красивое! Почему я родилась здесь, а не в семье какой-нибудь леди? Тогда граф влюбился бы в меня и взял бы меня в жены… А его поместье? Этот Риверсхольд – просто загляденье! Вымощенные дорожки, зеленые поля с подстриженной травой, большие фонтаны, озеро с красными рыбками, огромный дом, наверно, не хуже чем у самого короля. Ах, если бы я только родилась не здесь, а там, в том городе, откуда он приехал!»

– Крис, если я чем-то могу помочь… – вновь начал Джон, пытаясь взять ее за руку, но девушка одернула руку и одарила его сердитым, полным отвращения взглядом.

– Уходи, Джон! Мне ничего от тебя не нужно! – резко сказала она, не считая нужным проявить деликатность к его невзаимным чувствам.

Парень с тоской и болью в глазах взглянул на свою возлюбленную, поднялся с камня и, опустив голову, побрел домой, к своему точильному станку, недоумевая от поведения объекта его искренней любви.

«А если уехать в город? Я могу работать и иметь хорошие деньги. Буду посылать часть денег Кэтрин и Кэсси. Ведь я – молодая и здоровая, я умею готовить, убирать, стирать, зашивать вещи. Может, смогу отыскать там достойного, богатого мужа… Жаль, что тот лорд будет оставаться здесь. Да, я сегодня же поговорю с папой… Нет, не сегодня: он так беспокоится за Кэсси… Бедная Кэсси! Скажу папе, когда она выздоровеет, а за это время постараюсь накопить денег на проезд до ближайшего города» – решила Кристин, увидев в городе призрачную надежду хорошего заработка и достойной, по ее меркам, жизни. Девушка была совсем не злой, но порядочной, однако ее тянуло ввысь, в тот мир, где ей не придется спать на жестком тюфяке, и где она сможет заработать денег, чтобы помочь семье.

Когда Кристин вернулась домой, Кассандре стало немного легче: мистер Моррис напоил ее вкусной микстурой и дал ей какого-то порошка, оставив и на будущее целых три порции. Он сообщил пастору, что причиной недомогания Кэсси оказалась сильная простуда, но случай, к счастью, не смертельный, и пообещал навещать больную каждый день.

Пастор горячо поблагодарил доктора за его помощь и сказал, что будет молить Бога наградить его за труды, а также попросил мистера Морриса передать благодарность и виконту Уилворту, который настоял на его приезде к Кэсси.

Доктор пожал пастору руку, улыбнулся Кассандре и уехал.

После скромного ужина, прошедшего в молчании, Глоуфорды прослушали отрывок из Писания, помолились, затушили свечу и легли спать.

Ночью Кэсси тяжело дышала, но ее сон был полон спокойствия. Утром мистер Моррис вновь навестил больную и привез для нее большую корзину с фруктами, которую передал через него виконт Уилворт.

После утрени пастор Глоуфорд объявил прихожанам о планах лорда Дрэймора реставрировать церковь и отстроить их дома, при этом красочно описав свое короткое посещение Риверсхольда. Крестьяне были на седьмом небе от счастья: рассказ многоуважаемого пастора уверил их в том, что новый лендлорд – прекрасный человек и что он позаботится о Вальсингаме. К тому же вчера после утренней службы приезжал секретарь лендлорда, который записал в особую книгу жалобы крестьян и уверил вальсингамцев в том, что граф рассмотрит их собственной персоной.

Кэсси проспала весь день и проснулась только под вечер – усталая и грустная, но, когда Кэтрин угостила ее большим красным яблоком, одним из тех, что прислал виконт Уилворт, она тут же повеселела и попросила сестру рассказать ей сказку.

– Милая, зачем тебе эти глупые сказки? Я лучше почитаю тебе Священное Писание – оно лучше всяких сказок, – мягко сказала ей Кэтрин: она не одобряла выдуманные волшебные истории, поэтому в доме Глоуфордов не было книг, кроме тех, что содержали в себе религиозные тексты.

– Но я хочу послушать сказку! – капризно воскликнула Кэсси, постоянно слышащая о них от деревенских детей.

– В сказке много обмана и лжи, а ведь Бог не любит ложь. Он любит только правду, – терпеливо ответила на это Кейт. – Но я могу спеть тебе песенку, хочешь?

– Да! Про курочек! – весело отозвалась Кэсси.

Кэтрин не одобряла и эту «глупость», но, желая доставить больной сестре удовольствие, на этот раз оступилась от своих высоких принципов не петь такие «пошлые» песни.

– В доме нашем есть курятник

И живут в нем курочки

Но вот сбежали без оглядки

В темный лес все…

Кейт запнулась: следующее слово было нехорошим, и она не могла произнести его.

– Дурочки! – с восторгом воскликнула Кэсси, с сияющим от счастья лицом.

– Выбрались они в лесок