Это он зря такое решил. Ярослава с детства неплохо плавала, причем и в озерах и в бурливой Крутне. Но вот сейчас… черт, ее очень быстро нагоняли. А все тяжелое платье и опутывающие ноги намокшие широкие нижние юбки. Одежда сковывала и опять тянула на дно. Вот только Слава не собиралась сдаваться: закусила губу и, что было сил, замолотила ногами и руками.

–– Не устала ли, гусочка? – рядом вынырнули голова и плечи норда. – Смотри, не израсходуй все силы в этом купании, девонька, нам же еще обратно к твоему хозяину плыть…

Ярослава покосилась на берег, захваченный нордами, и приметила крупную фигуру Ансгара. Кажется, он даже не смотрел в ее сторону, так уверен был, что и без него законное добро из реки выловят. Гораздо больше хвостатого в тот момент занимал раскаленный нож, с которым подступал к нему татуированный бугай, он же Бранд, он же их лекарь.

–– Сдурел?! – раздался знакомый рев над округой уже в следующую минуту. – Ты меня до кости прожег…

–– Подумаешь! Зато жить будешь. И рука с ногой при тебе останутся. А что, зажарил твоего мясца… Всего-то ожег размером с пенни! Что ты дерешься?.. До свадьбы же заживет…

Такое слышалось с того берега. Ярослава упорно туда не хотела. Она захватила ртом побольше воздуха и… вот только снова нырнуть и уйти от преследователя в мутной водице не вышло. Парень ее опередил.

–– Ну, все – хватит упрямиться. Мне не с руки гоняться за глупой девчонкой. Надоело. А ну, иди-ка сюда!..

И этот гад в рывке моментально приблизился до вытянутой руки, ухватил Славу за косу и… сначала ей показалось, что решил утопить: так смачно окунул под воду. Потом вытащил наглотавшуюся и отфыркивающуюся беглянку и потянул к ладье.

–– Попалась! Думала поиграться? Тащи, тащи ее, Вестар, – раздались мужские голоса.

–– Я же велел ее связать. Шустрая мне попалась девчонка. Вдруг и в Ледяном море решит поплавать?

–– Да сиди же спокойно, Ансгар. Хватит вертеться. Мне одну рану осталось заштопать…

–– Не волнуйся, предводитель. Мы к мачте привяжем твою наложницу. Тогда ее и волна к тому же не смоет…

Всю мокрую, с дрожащими губами и стучащими зубами Ярославу под локти прямо из воды подняли на борт драккара. И да, ей связали щиколотки и запястья веревками, усадили и через живот притянули накрепко к мачте. Сквозь мокрые обвисшие волосы, выбившиеся из невестиной косы, она дальше наблюдала, как убрали весла и стали разворачивать корабль, собираясь отправиться вниз по реке. С тоской посматривала на убегающие берега, чуть ни плача встретила морской простор.

–– Поднять парус! – Ансгар отдал приказ и направился к ней.

Хозяин беспокоился об имуществе? Норд зачем-то накинул на нее свой меховой плащ.

–– Ночь будет холодной, но без шторма. А завтра уже сойдем на острове. Как ты переносишь качку? Молчишь? Как это понимать? Тебя не укачивает?

–– Это значит, что отныне не услышишь от меня ни слова, норд. Я даю обет молчания. Считай, тебе досталась немая невольница.

–– Какая радость! Терпеть не могу верещание баб, – сказал и пошел дальше.

Темнело быстро. Но непроглядной тьмы не получилось. Это же было северное лето, так поблекло только все кругом, как краски исчезли, уступив разным оттенкам серого. Вот когда дело к грозе, то да, темно, а так… серо. А потом и звуков убавилось. Сначала смолк ор и разгул празднования удачного грабежа, потом тот противный Вестар, что выловил Славу из реки, перестал тянуть в один голос заунывную песню нордов. Слава богам, а то голова от него разболелась. А как перевалило за полночь, так слышно осталось лишь плеск разбивающейся о борт волны, да гул налетающих порывов ветра в снастях.

Ярослава замерзла, не смотря на накинутый на нее плащ, сидела сжавшись и стучала зубами. И думала, думала… Очень грустными были те мысли. Откуда же взяться иным? Она провожала за горизонт день своей свадьбы. Трагичнее вряд ли кому выпадал. Прощалась с молодым супругом и надеждой на семейное счастье. Баюкала боль от беспокойства за родных и близких. Что с ними стало? Кому удалось выжить? Просила за них у богов и вымаливала себе прощение, что сплоховала, не смогла пронести честь и гордость до ухода на другой свет. А потом получилось немного пригреться, и смогла заснуть, или сначала заснула, а потом вышло расслабиться и… в общем, очнулась, когда показалось, что начала парить над миром.

Оказалось, у нее под утро начался жар – не прошло просто так купание в ледяной воде. Во сне, похожем на бредовое забытье, стала метаться и скидывать с себя меховой плащ. Сколько все длилось, никогда теперь не узнает, но очнувшись, перед глазами видела проплывающие облака. Много-много облаков на ярко-синем небе, похожих на белых ухоженных барашков. Начала их считать:

–– Раз барашек… два барашек…

–– Не к добру тебе свалилась такая дохлая рабыня… – услышала недовольный бас где-то рядом. – Пользы не будет…

–– Не твоего ума дело, Бранд.

Вот оно что: ее снова обсуждали. О да, от нее этим нордам будут одни беды, Ярослава в этом нисколько не сомневалась.

–– Пять барашков…

–– Куда ты ее тащишь? Домой? К знахарке Уне надо. Если она не поможет, то и никто…

–– А ты?

–– Про меня всем известно – я только раны штопать умею, да кости вправлять. А у нее, может, что-то женское расстроилось. Смотри, юбка снова в крови. Ну что? Понесешь к Уне?

–– Нет.

–– Вот же упрямец! И что делать станешь? Помрет же!

–– Велю Уну ко мне в усадьбу позвать.

–– Да не пойдет она. Старуха из своей избы уже года три не выходит.

–– Скажи, я велел. Если тяжело ноги переставлять, то ребята пусть донесут. А заартачится, передай, что сам приду и башку вмиг снесу.

–– Раз так, – хохотнул Бранд. – То, конечно, придет. Умеешь ты, Ансгар, уговаривать женщин. Сначала эту вот девчонку подарить тебе свои ласки, теперь знахарку Уну решил достать.

–– Хватит языком чесать! Живо доставьте мне целительницу! Знаю я эту ее избу – видел. Там потолок по грудь мне будет, черный от копоти. Шкуры истлевшие на полу и лавках…

–– Ладно. Не кипятись. Сделаю. Эх! У меня Инга ночью разродилась мальцом, а я вместо дома попрусь к дьяволу в дышло, за поселение в лес, бабку древнюю из ума почти выжившую из жилища ее еще более древнего вытаскивать.

–– Мне все равно, кто Уну притащит, ты или другой кто…

Вот такой разговор слышала Ярослава, но почти ничего не поняла из него. Она вся горела, болталась ее запрокинутая голова на тонкой шейке, в такт широким шагам норда, глаза неотрывно смотрели в небо, а губы еле слышно шептали:

–– Девятнадцать барашков… двадцать два…

–– Другие-то воины в дом мешки золота и самоцветов потащили, а твой старший сын, Тормод всего лишь секиру добыл и полудохлую девицу… – долетел до ушей Славы противный писклявый женский голос.

–– Замолчи Гулла, не тебе судить моего наследника, – отвечал той глубокий бас. – Сын? Зачем тебе такая слабая рабыня? Ноги тонкие, руки, что тростинки… разве же будет от такой в хозяйстве прок?

–– Вылечу, и будет! – грубо и резко произнес узнаваемый ненавистный голос. – И не переживай, Гулла, я девчонку в свою усадьбу несу, к своей матери…

–– Вот уж Марна обрадуется… – противно засмеялась писклявая.

–– Цыц, Гулла! – приказал бас. – Воля моего сына для тебя закон!

–– Да я что…

А дальше был скрип открываемой калитки и причитания другого женского голоса, много старше первого.

–– С возращением, сынок. А я на причал встречать не пошла – знала, что скоро сюда придешь, ко мне, как всегда. Что это за девушка? Ты же никогда ранее рабынь не брал…

–– А теперь вот… взял.

–– Такая молоденькая… А щеки так и пылают… У нее лихорадка?

–– Сейчас Уна придет и со всем разберется.

–– Знахарка? Так она же уже года три как…

–– Я послал за ведьмой. Не думаю, что ребята дадут ей шанс остаться в той избушке.

–– Если только так… А куда же ты несешь свою добычу, сын?

–– На свою половину, мать. Не в сарай же к твоим трем рабам селить! Там сквозняки, и вообще…