Медпункт был ещё закрыт в такую рань, хотя мне показалось, что внутри кто-то есть. Может быть Глеб Валерьянович работал ночью? Я обошла вокруг, несколько раз постучалась, но дверь никто так и не открыл. Ничего другого не оставалось, как идти на линейку. Наш отряд построился, и Ярослава Сергеевна, конечно же, сразу отметила отсутствие Ани и Мадины. Отсутствовала также ещё одна пионерка – Саша, что обеспокоило вожатую, но она всё же открыла линейку, встревожено поглядывая на пустые места в строю. Пока я придумывала что сказать, на площадь, расталкивая пионеров, вбежала Мадина, по дороге завязывая пионерский галстук. Вожатая лишь строго на неё посмотрела, оставалось объяснить отсутствие Ани, но Мадина взяла сё на себя:

- Анька... это... ногу подвернула, в домике лежит, ждёт Глеба Валерьяновича, но вы не переживайте, Ярослава Сергеевна, она труды товарища Генды изучает. Можно, я ей завтрак в домик принесу? На голодный желудок читать сами знаете...

- Ох! – вожатая всплеснула руками, – видите, друзья, к чему приводит неосторожность! А, между прочим, у нас сегодня очень важная линейка. Мы с вами должны вспомнить правила пожарной безопасности. Наверняка, многие из вас слышали о том случае, который произошёл в актовом зале. Одна девочка решила принести на репетицию театрального кружка свечку. Дело чуть не закончилось бедой. Спектакль теперь переносится на неопределённое время, пока Максим не сможет снова вернуться в кружок и продолжать репетиции. Мы даже хотели отменить вечерний фейерверк, но благодарите Семёна Михайловича за то, что праздник состоялся. Он решил, что глупость отдельно взятого человека не должна влиять на судьбу всего лагеря, и этим показал, что пионер всегда должен думать о своих товарищах. Думать о тех поступках, которые совершает, особенно в коллективе, о том, как его поступки повлияют на окружающих. Сегодня, как вы знаете, наш отряд готовится идти в поход. Потому начнём мы с правил разведения костров.

“Да уж”, – подумала я, – “линейка обещает быть долгой и скучной. Потом она будет рассказывать правила пользования утюгом, электрочайником, газовой плитой и напомнит о том, чтобы не курили в постели”.

Когда вожатая дошла до правил тушения электропроводки, кто-то из строя робко спросил:

- Ярослава Сергеевна, а мы не опоздаем на завтрак?

- Ничего страшного, потерпите, я договорилась, что завтрак перенесут на 20 минут, пока я буду читать вам инструктаж.

Вздох разочарования прокатился по строю, однако Ярослава Сергеевна, будто не услышав его, спокойно продолжала рассказывать, как один пионер, который не умел тушить электропроводку... Но мне эти истории были абсолютно не интересны. Волновал не столько завтрак, сколько состояние Ани. Вдруг ей стало плохо, а мы с Мадиной торчим на этой глупой линейке, не имея возможности даже поменять компресс. Может быть, у неё снова поднялась температура? Уходить с линейки было чревато нагоняем, и я как могла, терпела, пока вожатая не закончит инструктаж. Наконец, этот момент наступил. Как только она произнесла последние слова, пионеры дружной гурьбой побежали в столовую, только я одна в медпункт. Мы договорились, что Мадина пока будет в домике приглядывать за Аней, и чтобы я не задерживалась.

На этот раз дверь медпункта была открыта, но кабинет заперт. Изнутри доносились какие-то шорохи и голоса. Я решительно постучала.

- Занято, – недовольным голосом ответил доктор, – ждите очереди.

Но я так переживала за Аньку, что ни о какой очереди речи быть не могло. И так линейка отняла целых 20 минут времени, и я вновь настойчиво постучала.

- Глеб Валерьянович, дело крайне срочное, человек умирает!

Видимо, он узнал мой голос, так как вскоре щёлкнул замком, слегка приоткрыв дверь, но не пустив меня в кабинет.

- Так, Гиса, умираешь явно не ты, тогда кто?

Я рассказала, что у Ани поднялась температура ночью, и возможно она ранена. Глеб Валерьянович посмотрел на меня в недоумении:

- То есть, как ранена? Посреди ночи? Но чем?

- Не знаю, может быть, о ветку зацепилась.

- То огонь, то ранение, то отравление, то ты без сознания. Не проходит и дня, чтобы кто-то не пострадал. Теперь ещё и у Саши обмороки. Да что ж здесь происходит?

Я лишь виновато развела руками, но ответила только на последний вопрос:

- А вы уверены, что у Саши обмороки? Она выглядит вполне здоровой.

- Ты тоже так выглядишь, а потом вдруг раз, и у меня на кушетке. Если б с ней было всё в порядке, за неё б не стал ходатайствовать Семён Михайлович и освобождать от дежурств.

- А может она просто...

- Может, и “просто”, но мой долг, как врача, предупредить болезнь задолго до развития, нежели потом её лечить. Мне кажется, у Саши, действительно есть определённые проблемы, нуждающиеся в лечении, но это врачебная тайна! Жди здесь. Я сейчас возьму всё необходимое, и пойдём осматривать Анну.

Из-за закрытой двери послышались снова голоса.

- Саша, у меня срочный вызов, так что прости, процедуры окончены, одевайся.

- Но как же вы, Глеб Валерьянович? Вы ведь не успели?..

- Если хочешь, жди меня здесь, я вернусь после осмотра, и мы закончим, только накинь что-нибудь на себя, не то простынешь. Дверь кабинета будет заперта.

- Я всё понимаю, у вас работа. Что ж, продолжим завтра, а то я уже два раза сегодня...

Вот так Сашка! Теперь я была уверена, что она просто симулирует, чтобы ходить на осмотры к Глебу Валерьяновичу. А по счастливому для неё стечению обстоятельств за неё попросил сам директор лагеря, и врач ей теперь не может отказать. Причина такого поведения может быть лишь одна – она влюбилась в доктора! Неужели она у него в кабинете сидит совершенно без одежды? Интересно, какие такие процедуры он ей назначил? Любовь – это хорошо, но не до такой же степени, чтобы ходить голой по кабинету перед тем, кто тебе нравится... Впрочем, а как нужно ходить? Мне ещё никто не нравился, и я совершенно не знаю, что нужно делать в таких ситуациях, Ой, мысли какие-то странные. Он же врач, для него наверняка обычное дело осматривать пациентов-пионерок, ничего в этом нет такого. С другой стороны, он всё же мужчина. Я б сгорела со стыда. Интересно, когда я была без сознания, он меня тоже осматривал в таком виде?

Так, занятая своими мыслями, я и не заметила, как мы дошли от медпункта к домику. Ане было уже лучше, и она сидела на кровати по-прежнему завёрнутая в простыню. Они о чём-то спорили с Мадиной, но быстро прекратили разговор, увидев нас. Анька была расстроена и слаба. Сперва доктор измерил ей температуру. Взглянув на показание термометра, он одобрительно кивнул. Мадина молча указала на рёбра с правой стороны. Глеб Валерьянович приказал ей скинуть простынь. Я подумала, что Анька начнёт возражать, ведь она была без одежды, но тут же вспомнила, что у неё нет по этому поводу никаких комплексов, и оказалась права. Когда она послушно развернула простынь, я увидела, что её тело было забинтовано от груди почти до живота. Сквозь бинт слегка проступало кровавое пятно. Глеб Валерьянович принялся снимать повязку, и то, что я увидела под ней, повергло меня в ужас. Огромная резаная рана, обработанная Мадиной, но к счастью не глубокая, вновь начала кровоточить. Видавший виды врач присвистнул, однако похвалил Мадину за профессиональную работу, поинтересовавшись, где она научилась основам хирургии. На что Мадина ответила гордо: “в окопах”.

Доктор достал из сумки спирт, чистый бинт, какую-то мазь и принялся обрабатывать рану. Аня лишь морщилась от боли, но не проронила ни звука. Затем он наложил новую повязку и произнёс:

- Что ж, раненый революционер, придётся вам провести несколько дней в медпункте под моим наблюдением. Постельный режим и никаких нагрузок, если не хотите собирать свои выпавшие внутренности по всему лагерю.

Аня сделала попытку улыбнуться:

- На охоту хотя бы разрешите ходить?

- В таком состоянии разве что в качестве добычи.

- Глеб Валерьянович, не переживайте за меня. Завтра я буду в порядке. Есть кое-какие народные средства.