- Я совсем не знаю, кому можно верить, кому нет, кто друг, кто враг... И только Макс. Он один меня понимал. А тут приехала ты. И меня будто не существует для него!В библиотеку не заходит, сценарий поменял, из кружка выгнал.

- Ты же вроде как сама ушла из зала.

- ...

- Или мне так показалось?

- ... ...

- Да не нужен мне твой Макс! Я его вижу второй раз в жизни.

- ... ... ...

Ада молчала, опустив голову. Я не могла понять, кажется, она продолжала плакать. Но вдруг резко повернулась ко мне и схватила меня за руку:

- Поклянись!

- Что???

- Поклянись, что не любишь Макса! Только честно!

- Хорошо, клянусь.

- Нет, не убедительно. “Хорошо клянусь” – это не клятва.

- Ладно, и что ты хочешь, чтобы я сказала?

- Не сказала, а сделала! Проведи рукой над горящей свечкой и скажи “Я не люблю Макса, клянусь не лезть к нему в сердце и постель!”

- ... и постель? Оу... вот оно как...

- Может быть и так, – тебе-то какое дело? Или...?

- Нет, нет, абсолютно никакого, – внутри я уже начинала смеяться над глупой сценой ревности, ситуация выглядела абсолютно комичной. Старый заброшенный дом. Скамейка с горящей свечой и сумасшедшая заплаканная пионерка, которая требует от меня клятвы не лезть в постель к её парню. Глаза Ады сияли решимостью, и она с такой силой сжала мою руку, что мне стало больно.

- Отпусти!

- Поклянись сперва!

- Жечь меня будешь, как ведьму? Пытать? Ну, давай! И правду говорят, что тебе в сумасшедший дом пора!

Ада отпустила мою руку.

- Может быть, пора, да кто ж отпустит-то? Отсюда так просто не выйдешь. Весь этот лагерь один сплошной сумасшедший дом, в котором рано или поздно все свихнутся. Здесь у тебя ничего нет, кроме тех, кого мы любим. У нас всё забрали. Наши вещи, наши дома, наши миры. Даже родных и близких. Но все счастливы! Никому нет дела! Никто не протестует! Никто не хочет даже говорить об этом. Потому что товарищ Генда всех ведёт к светлому будущему. Потому что так надо. А так не надо! Я не хочу к светлому будущему. Я хочу проснуться, наконец. Выбраться из этого кошмара, хочу быть рядом с Максом. Вожатые боятся тебе говорить, а я не боюсь! Нам здесь скоро конец. Тебе, мне, лагерю, всем кто здесь живёт. Лето – не бесконечное, уже август, а потом что? Время идёт. Понимаешь... Оно такое... стрелочки... секундочки... тикают... Их всё больше. Со всех концов...

Дальше Ада, размахивая свечкой, несла уже полную чушь, в которой я и не пыталась разобраться. Кого больше, кого меньше, куда надо выбраться. Её глаза стали абсолютно безумными. Нужно было каким-то образом заканчивать этот разговор. Мне совсем перехотелось идти в особняк (потом спрошу о нём) и заниматься дальнейшими исследованиями лагеря. Я поднялась со скамейки, решив по дороге в столовую зайти к Глебу Валерьяновичу, сказать, что Аде совсем плохо. Надеюсь, у неё не начнётся какой-нибудь припадок. Но вдруг глаза библиотекарши прояснились, она замолчала и отчётливо произнесла.

- Не надо в медпункт. Я просто немного заговорилась.

Я отшатнулась. Она читает мысли? Хотя вполне возможно, что пионерка и так постоянная гостья врачебного кабинета, которая по моему поведению сразу поняла, куда я собираюсь.

- Нет, нет, что ты? Я просто немного прогуляюсь. А ты отдохни здесь. Или пойдём со мной, если хочешь.

- Я хочу тебя сжечь, тварь! Всё из-за тебя!

Её глаза снова сверкнули. О нет, буйные психи! Как же с ними себя вести? Я читала в журнале, что главное их не нервировать и со всем соглашаться.

- Конечно-конечно. А где нам лучше устроить мою казнь? Здесь? Или может быть на площади у памятника Генде? Я так понимаю, ты хочешь, чтобы сожжение увидели все пионеры? Тогда нам лучше пойти на площадь.

(Чёрт, а если она нападёт? Вокруг никого нет. Я не Мадина, скрутить её не сумею. Сейчас самое главное выманить Аду в людное место и не оставаться с ней наедине).

- Нет, вся ты мне не нужна. Достаточно будет твоего пальца.

- Палец – это замечательно. Его отрезать нужно и бросить в костёр?

(Надеюсь, ножа у неё с собой нет? Ой, что ж я делаю, сама ей подсказываю идею.)

- Отрезать не надо. Проведи медленно ладонью над свечкой и скажи: “Клянусь не лезть Максу в сердце и постель”, – Ада решительно протянула мне свечку. Её глаза снова начинали затуманиваться.

Взвесив все “за” и “против”, я решила, что ничего плохого не случится, если я скажу эти слова и сделаю, как она говорит. К Максу у меня совершенно нет ни малейшего интереса, так что клятва будет чистейшей правдой. Поборов страх перед пламенем, я быстро провела по нему рукой. Оказалось, что это совсем не больно, я ничего не почувствовала и провела ещё раз, немного медленнее, приговаривая придуманную Адой клятву. На слове “постель” я снова чуть не засмеялась, представив, как Ада лежит в постели с Максом с горящей свечкой, а я лезу к ним и говорю: “можно я подержу, пока вы тут закончите, а то, не ровен час, домик подожжёте?” Вспомнился обрывок какой-то русской поговорки или песни “свечку держала”. Это означает, кажется, “присутствовала при событиях”. Я с трудом сдержалась, чтобы не засмеяться в голос, но, похоже, Ада относилась ко всему серьезно и совсем не думала шутить.

- Спасибо тебе, подруга, ты не представляешь, как это было для меня важно!

- На здоровье, раз помогло. Я уже тебе подруга? А пять минут назад была тварью и японской сучкой.

- Да, ты моя новая подруга. Сучкой была до клятвы, а теперь я тебе верю. Пламя не ошибается! Оно знает, кто ты.

- Аха, – устало сказала я, – тебе правда лучше?

- Теперь – как никогда! И это... Извини ещё раз, что сомневалась в тебе. Ты действительно из плоти и крови.

- Чистое мясо, 53 килограмма! Глеб Валерьянович может выдать сертификат с печатью.

- Минус треть веса кости!

Мы засмеялись. Странно, я поймала себя на том, что не чувствую ненависти к Аде. Конечно, подругой я бы её не назвала, мне даже было жаль, что она свихнувшаяся. Хотя, как говорил Чеширский кот “Все мы здесь не в своём уме”.

- Я почитаю здесь ещё, а ты заходи ко мне в библиотеку, бери книги или просто поболтать. У нас теперь будет много тем для разговора. Например, про старый мост.

Как не хотелось мне узнать об этой загадке, сейчас я совершенно не желала с ней говорить, побаиваясь нового припадка. Лучше спрошу, когда у меня будет возможность быстро добежать до медпункта в случае чего. Я кивнула, оставив Аду наедине с книгой, и поспешила вернуться в кружок. Макс наверняка уже придумал сценарий.

Когда я зашла в зал, в нём уже сновали пионеры, готовящиеся к спектаклю. Макс стоял на сцене и, махая руками, раздавал команды “Декорации сюда. Нет, пруд будет здесь. Куда потащил дерево? Оно в центре сцены!” Заметив меня, он бросился навстречу.

- Гиса, где же ты была? Мы везде тебя искали, и в домиках, и в столовой, и на кружке, я думал, ты отказалась выступать.

- Ты же сказал заходить через час.

- Но прошло целых три! Ужин совсем скоро, а мы ничего не успеваем!

Странно, как могло пройти три часа? Не могло же путешествие к старому особняку и разговор с Адой занять столько времени.

- Итак, принцесса, вот тебе твоё платье, ну-ка примеряй. Раздевалка за кулисами. Выходишь за сценой и сразу дверь направо.

Платье действительно, показалось мне красивым. Зелёное, роскошное, бархатное, расшитое жемчугом, с открытыми плечами, но до пола. Размер подошёл, будто его специально шили на меня. Оставалась одна деликатная проблема. Шлейки лифчика никак не вписывались в стиль платья, к тому же он выглядывал из-под зелёной ткани. Возможно, Анька подобрала бы что-нибудь из своего волшебного шкафа, но, к сожалению, её не было. Я немного помялась перед зеркалом, нет, в таком виде на сцене появляться нельзя. Не оставалось ничего другого, как снять лифчик и надеть платье на голое тело. Мне было ужасно стыдно, но чего не сделаешь ради искусства? Я расстегнула замочек платья, спустив его до пояса, затем сняла лифчик, и поспешила как можно быстрее снова одеться, но на секунду замешкалась, и эта секунда оказалась для меня роковой. Дверь распахнулась, и в раздевалку вбежал запыхавшийся Серёжа. От неожиданности он уставился на меня ни говоря ни слова. Я тоже не могла понять, что происходит (видимо, не заперла замок, когда вошла), но через мгновение заорала как недорезанная, закрывшись руками. Серёжа от испуга, покраснев, как варёный рак, вылетел вон из раздевалки. Но он... он... меня видел... без ничего... Боже, какой стыд! Я теперь даже не представляю, как мы с ним будем играть на сцене. И как мне жить дальше в лагере... Эти мальчишки, они же всё расскажут! В слезах я выбежала на сцену. Серёжа, всё ещё красный, сидел на лавке, стараясь не глядеть в мою сторону.