Но в комнату она заходить не стала. Стояла на пороге, не снимая верхней одежды, и просто смотрела.

Он сказал: «Мама, мне кажется, я умираю. Я не могу даже стоять». Она пожала плечами: «Найми домработницу или сиделку. Я тут при чем?»

И ушла, аккуратно заперев за собой входную дверь.

Он все-таки встал. Через несколько дней, совершенно прозрачный от непрекращающейся лихорадки и голода. Почти дошел до кухни – и упал в коридоре в голодный обморок.

Тогда Жани выжил. Как-то. Зачем-то. Зачем – он не понимал и сам. Из чистого упрямства, наверное. У него началась депрессия, больше он не хотел ничего, ни сцены, ни славы, ни вообще видеть кого-либо. Он отключил телефон, потом сменил номера. Воспользовался советом – нанял пожилую домработницу, которая заходила пару раз в неделю, приносила какие-то продукты, убирала дом. Это позволяло ему самому не выходить никуда вообще. В течение трех лет.

И за эти годы практически всё, что он так старательно и самоотреченно создавал, за что заплатил очень дорогую цену, – перестало иметь значение. Артист, который внезапно и надолго исчезает из поля зрения публики, как бы перестает существовать. Незаменимых людей не бывает. К тому же, сам жанр пародии уже перестал вызывать прежний интерес, пародистов же, наоборот, расплодилось огромное количество.

Да, Жан в этой когорте был одной из самых ярких звезд, однако людям свойственно быстро забывать прежних кумиров.

Помимо прочего, он отличался от своих собратьев по ремеслу не только прицельной точностью создаваемых образов, но и тем, что звезды в его исполнении вызывали восхищение – но не смех. Юмористом, клоуном Жан не был абсолютно. Пародии в исполнении других трансвеститов выглядели забавными в силу того, что публике тут же становилось ясно: на сцене – переодетый мужчина, изображающий известную певицу, это – шарж, и это дважды смешно, так как, чаще всего, задача пародиста заключается еще и в том, чтобы подчеркнуть, гиперболизировать наиболее узнаваемые «фишки» прототипа пародии.

Жан в образах звезд был абсолютно убедителен. Женщина изображает другую женщину: это не «прикольно». Красиво – да. Эстетично так, что дух захватывает – безусловно. Филигранно точно, и всегда – с большим пиететом по отношению к прототипу, ведь Жани действительно крайне уважительно относился к каждой певице, – несомненно. Но, если зрители пришли развлечься и поржать, это – не их вариант, и они предпочтут другого пародиста, пусть далеко не такого идеального, зато с ним будет весело.

Жан был излишне серьезен для них. Он был хорош на таких мероприятиях, где, например, дети на юбилей матери дарят ей живой портрет обожаемой ею Пьехи или Ротару. Тут, да, стёб был бы неуместен и оскорбителен, в первую очередь, для виновницы торжества. Не случайно Жани всегда и называл свои пародии не иначе, как «живые портреты звезд». А там, где требовалась карикатура, делать ему было явно нечего.

Вот только «карикатуристы», работающие в жанре пародии, востребованы куда больше, чем «реалисты»… Настоящая аудитория Жана была не такой уж многочисленной, а за годы его отсутствия и вовсе, практически, сошла на нет.

Решив вернуться, Жани оказался перед лицом крайне сложной задачи. Его возвращения никто не ждал. Второй раз произвести первое впечатление и подняться снова «с нуля» в одной и той же сфере – невозможно, он и сам это понимал.

Выбрать другое амплуа после того, как он, в любом случае, зарекомендовал себя именно и только как пародиста – такой ход мог сработать, но он требовал колоссальных усилий и времени, а его время уже тогда начало стремительно утекать, как песок сквозь пальцы. Ведь Жану было уже хорошо за тридцать. Да, он старательно преуменьшал свой реальный возраст в интервью, в интернете, но сам-то прекрасно сознавал, сколько ему лет на самом деле. Как ни крути, он уже не был тем безбашенным, с ощущением того, что тебе «море по колено», тонким и звонким мальчиком-девочкой, у которого всё только впереди. Он начал искать «правильное направление», свое собственное, которое определил так: «Я не хочу быть – Марлен Дитрих, Джонни Деппом, Кристиной Орбакайте и др.

Потому как есть ЖАНЭ ПАТИ».

Да, пришло время вывести на сцену свою Жанэ, и именно она могла стать его спасением.

Но, чтобы сделать это, требовалось множество предварительных шагов. Нужна была раскрутка, нужен был мощный пиар, а все это требовало либо немалых денежных вложений, либо наличия хорошего продюсера. Таких денег у Жана не имелось, а по второму пункту он был категоричен: «Я не пойду ни под какого продюсера, никогда!»

Отчасти, потому, что пришлось бы отдавать львиную долю средств и, по крайней мере, по началу, довольствоваться грошами, а то, что собирался сделать Жани, стоило бы действительно дорого. Кроме того, продюсер – это жесточайший многолетний контракт, скованность по рукам и ногам, невозможность сделать ни шага без приказа или, как минимум, санкции, иначе попадешь на такую неустойку, с которой не сможешь расплатиться до конца жизни. Жани был слишком независим для этого, органически не способен плясать под чужую дудку. У него в голове роились десятки потрясающих идей, творческих замыслов, своих собственных, которыми он не собирался жертвовать ради того, чтобы кто-то вложил в него денежные средства в обмен на свободу самовыражения и отказ от собственного оригинального вИдения.

Его Жанэ должна была стать телеведущей, организатором благотворительных акций, киноактрисой, певицей, а также, создательницей и звездой собственного шоу – такова была «программа-минимум», и всё это – в кратчайшие сроки.

А еще, надо было элементарно на что-то жить. Деньги, заработанные в «тучные» творческие годы, давно закончились. Сохранять капитал Жани был способен не более, чем пятилетний ребенок. Причем, он вовсе не был каким-то транжирой и не имел склонности швырять купюры направо и налево. Казалось бы, наоборот. Он не употреблял ни алкоголь, ни, тем более, какие-либо наркотики, не курил, мог спокойно жить с практически пустым холодильником и обходиться кружкой чая и банкой детского питания (я серьезно) в день, а иногда, забывал и об этом. Когда мы познакомились, в его квартире не было даже стиральной машинки, не говоря уж о какой-то другой бытовой технике. Зато имелся огромный пятистворчатый шкаф, битком набитый сценическими костюмами, горы бижутерии – от красивых ярких вещичек он был без ума – и, при этом, ни единого золотого изделия, даже цепочки. Да что там, что касается его мужской одежды, она состояла отчасти из стильных, даже вычурных, вещей, отчасти – из какого-то, не побоюсь этого слова, рванья, в том числе, ботинок с отрывающимися подошвами, которые давно пора было выбросить и купить новые. Он годами не менял мобильный телефон, пользовался золотистой Моторолой RASR-V3, просто потому, что ему нравился ее элегантный дизайн, откидывающаяся крышечка и относительная функциональность (в последнюю очередь). Он мог месяцами не оплачивать счета за квартиру, и при этом, взять и накупить гору красивой посуды, каких-то сервизов (мы же помним, что есть из этих сервизов было нечего?..) – и в тот же день оставить покупку в чужой машине, выскочив на минуту докупить что-то еще, а вернувшись, обнаружить, что водителя вместе с посудой и след простыл… Нелепость, полнейшая нерациональность его действий в этом плане, порой, приводила меня в ступор.

Я бы, коротко, определила все это, в совокупности, так: Жани и элементарная финансовая грамотность были между собой не знакомы даже понаслышке и никогда не встречались. Так что, внятно ответить на простейший вопрос по поводу количества имеющихся у него денег и, главным образом, того, куда и как они деваются, он был попросту неспособен. Куда-то. Как-то.

Но, в любом случае, их надо было где-то брать. Поэтому пришлось вернуться к пародиям, пусть теперь его выступления на корпоративах и были несравнимо более редкими, иногда раз в месяц, иногда и того реже, да и гонорары за них – в разы ниже. Этого едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Гей-клубы же, куда Жани звали по-прежнему и даже еще более настойчиво, чем прежде, он отказывался признавать наотрез, хотя работа в них вполне могла обеспечить ему достаточно приличный и, главное, стабильный заработок.