Артазостру вывел к собравшимся за руку отец, и потом вложил эту смуглую узкую руку с покрытыми краской ногтями в руку Филомена. Несколько мгновений молодые глядели друг другу в глаза - и так, что все в зале почувствовали себя лишними.

Аристодем мрачно подумал, что на свадьбе его брата не было и следа такого тонкого взаимочувствия между женихом и невестой, хотя свадьба была куда более разгульная.

Бракосочетание уже совершилось, и после краткого благословения, которое Филомен и Артазостра приняли от могущественных родственников персиянки, после греческого обряда осыпания зерном и другими плодами земли старшая дочь Аршака удалилась в свои комнаты. А афинянин так и не успел составить о ней никакого представления.

Все опасные тайны этого существа предстоит познать мужу, и только ему. Как в Элладе… но совершенно иначе.

С этого праздника Аристодем, как и со свадьбы Аристона, тоже ушел раньше.

Он долго сидел в своей богато убранной спальне, которая выходила на террасу, - ветер колыхал легкую шерстяную занавесь, закрывавшую арку: этот прием был известен в Азии в древности, как рассказал афинянину Филомен. В Элладе, даже в Афинах, арки еще не встречались, хотя были красивы, прочны и как нельзя лучше вписались бы в гармонию храмов и общественных зданий. Пифагореец думал о своих братьях: не написать ли ему в Афины или Навкратис о том, что увидел и узнал в Ионии, от Филомена и его подданных. Но Аристон просто не поймет его, Хилон для этого слишком афинянин… а Калликсен сейчас в море. Аристодем мысленно пожелал удачи брату, избравшему самую необычную судьбу.

Нет, он обо всем расскажет братьям при встрече, если это суждено. Письменные строки… лживы, даже если в них только правда: как свидетель, которому дозволено выступить лишь с одной заготовленной речью, ничего к ней не прибавляя. Аристодем уже чувствовал себя так, точно ему предстоит оправдываться перед своими родственниками и согражданами.

Аристодем проспал допоздна, хотя это было не в его привычках. Когда он проснулся и сел в постели, его уже терпеливо дожидался приставленный к нему раб-иониец, одетый по-гречески, как и многие слуги здесь. Аристодем спросил о своих людях, и прислужник ответил, что с ними все благополучно и они очень довольны.

Еще бы они были недовольны, попав в такую сказку, будто на остров Цирцеи! Милет называли “жемчужиной Ионии”, и много греческих земель до недавнего времени были подвластны ему и отдавали свои богатства, даже египетский Навкратис!

После омовения гость вышел завтракать на свою террасу. Все его мысли были заняты Филоменом. Как прошла брачная ночь, не разочаровался ли он в своей персиянке? Филомен, конечно, не был неопытен с женщинами, но с девицами… Тем более с азиатками…

Он подождет, пока хозяин сам придет к нему: если здешние обычаи это позволят.

Аристодем еще не успел закончить завтрак, как бахромчатая занавесь арки отодвинулась и на террасе появился молодой супруг. Он был в алых шароварах, стянутых широким золотым кушаком, и голый по пояс; это было до того непривычно в его азиатском облике, что афинянин вздрогнул и привскочил с кресла. Сатрап Ионии прижал палец к губам и, неслышно подойдя к другу, сел в кресло рядом. И когда он научился красться, словно тигр?..

В темных глазах коринфянина светилась улыбка.

- Ну, что? - спросил Аристодем, настороженно глядя на Филомена.

Тот снова прижал палец к губам.

- Она еще спит, - проговорил Филомен так, точно отсюда мог разбудить свою жену.

- Ты доволен ею? - спросил афинянин.

- Мне так же стоит спрашивать себя, довольна ли Артазостра мной, - рассмеялся молодой сатрап. - Но, кажется, мы оба получили то, чего ожидали.

Аристодем взял и медленно поднес к носу засушенную ветку миндаля, стоявшую перед ним в вазе. Покрутив ее в пальцах, афинянин опустил ветку на колени.

- Я думал, что в Азии женщины еще больше покорны мужьям, чем в Аттике, - сказал он. - Но теперь я вижу, что…

- И в Аттике жены не рабыни, - усмехнулся Филомен. - А в Азии в любви и брачных отношениях существует много тонкостей, до которых не доросли в своих понятиях даже вы, афиняне.

Аристодем сломал веточку, и сухие коричневато-розовые лепестки осыпали его хитон.

- Нужно ли нам это! - гневно воскликнул гость.

Боясь признаться в своих мыслях сам себе, он сейчас больше всего на свете хотел бы, чтобы Поликсена любила его, а он - ее со всей азиатской тонкостью и в греческой гармонии…

Друг пристально смотрел на него и, кажется, понимал его смятение. Сделав несколько глотков вина прямо из кувшина, Филомен встал.

- Мне нужно вернуться к Артазостре, - сказал он. - Должно быть, она уже проснулась. Я приду к тебе после обеда… ты ведь еще останешься?

В глазах этого столь могущественного теперь человека блеснула мольба.

Аристодем кивнул. Он мучительно подумал, что нужно уезжать как можно скорее.

Филомен торопливо обнял его, обдав запахом мускуса, и быстро покинул террасу.

Аристодем смог увидеться с другом только к вечеру, когда тот исполнил все свои любовные и прочие многочисленные обязанности. Филомен приказал оседлать для себя и афинянина лошадей, и они отправились вдвоем покататься по огромному саду.

- Не соскучился без меня? - спросил господин дворца, улыбаясь.

Аристодем засмеялся.

- Ну что ты.

Некоторое время они молча ехали шагом, погрузившись в задумчивость. Потом афинянин спросил:

- Давно хотел узнать у тебя, но все забываю… в чем преимущество кривого персидского меча перед греческим?

Филомен долго не отвечал. А потом сказал:

- Наши прямые мечи разрубают твердые тела, но неглубоко проникают в мягкую плоть. Изогнутый же однолезвийный клинок не столько разрубает, сколько разрезает внутренности. Если хочешь, я могу сам поучить тебя!

Аристодем принужденно рассмеялся и поднял руку.

- Боюсь, у меня нет времени учиться сражаться по-персидски. Завтра я уезжаю из Милета… если ты не возражаешь, конечно.

- Разумеется, - спокойно и вежливо сказал сатрап Ионии.

Когда они возвращались назад, Аристодем увидел на террасе Артазостру. Он даже не сразу понял, что это жена Филомена: афинянин впервые увидел ее без головного покрывала. Черные волосы персиянки были распущены, и ветер колыхал ее пурпурные одежды, когда она, возвышаясь над всеми и опираясь одной рукой на ограждение, смотрела в сад, освещенный факелами.

Проезжая мимо супруги, Филомен приветственно поднял руку, и Артазостра склонила голову - слегка, царственно.

Аристодем подумал, что персиянка хороша собой, хотя он видел много женщин красивее ее… но для Филомена сейчас это не главное, как и для него самого.

***

Когда пифагорейцы прощались, Филомен сказал:

- Если встретишь… когда увидишь Поликсену, передай ей, что я люблю ее! Скажи…

Он вдруг смешался и замолчал.

- Скажу, - кивнул Аристодем, внимательно глядевший на него. Сегодня Филомен был одет как раньше, по-эллински. - Все расскажу так, как ты мог бы рассказать сам!

Афинянин очень надеялся на эту встречу с сестрой Филомена… и на многое другое. Но он еще вчера отправил письма и Аристону, и Калликсену, в Афины: чтобы друзья передали его послание младшему брату, когда тот вернется из плавания. Сам Аристодем собирался назад в Навкратис, но был вовсе не уверен, что доедет.

Друзья крепко и сердечно обнялись.

- Желаю тебе счастья, - сказал Аристодем молодому господину Ионии, который и так получил все блага, о которых мог мечтать.

Филомен отвел глаза и горько сказал:

- Благодарю. И ты будь счастлив.

Они еще раз обнялись, и Филомен быстро ушел. Аристодем утер увлажнившиеся глаза.

- Герой Эллады! - прошептал афинянин. - Мог ли Гомер вообразить что-то подобное? Ни Фалес, ни Анаксимандр*! Даже Пифагор!

А потом, не мешкая, эллин ушел собираться в путь.

* Самый могущественный и богатый из ионийских городов, бывших автономными: несмотря на то, что они процветали, объединить их для противодействия Ахеменидам не удалось. Из Милета вышло много знаменитостей.