Только тут Поликсена заметила, что брат подошел и присел рядом на корточки. Когда она опять взглянула на Филомена, сынишка уже насытился и отвалился от ее груди: серые глазки закрывались.

- Нужно уложить его спать, - сказала Поликсена гостю. Первые приветственные слова!

- Конечно, сестра, - согласился Филомен. По его голосу Поликсена поняла, что брат улыбается; но, вместе с тем, ощутила, что он так же ревнует ее к ребенку, как Никострат ревновал к нему самому.

Когда Поликсена уложила мальчика с помощью египетской няньки, которую все-таки взяла себе в помощь, она наконец смогла как следует рассмотреть брата.

Филомен, конечно, изменился за время разлуки, и весьма. Египетское солнце, казалось, состарило его… хотя, конечно же, состарило: никакие масла не могли уберечь в Черной Земле от солнца тех, кто смолоду вынужден был проводить долгие часы под открытым небом, еще и в тяжком труде. Египетские поселяне, еще не достигнув старости, походили на мумии…

Ах, что же она думает!..

- Как же я скучала! - воскликнула Поликсена. - Где ты…

Она вовремя прикусила язык; или слишком поздно. Брат-герой улыбнулся.

- Позже расскажу, хорошо? - ответил он. - Можно мне умыться и вина?

Хозяйка спохватилась.

- Так ты с дороги!

Она приказала Та-Имхотеп позаботиться о госте. Сама же, пока брат снимал доспехи и умывался, сходила в детскую - посмотрела, как спит сын. Как всякую молодую мать, ее тянуло к нему все время, даже когда не было необходимости.

Вернувшись к брату, Поликсена села в кресло напротив него. Совсем как тогда, когда она в первый раз объяснилась с Филоменом после его пленения… как тогда, когда он приехал сказать ей о сватовстве Аристодема.

Брат тепло смотрел на нее. Как бывало раньше… и, вместе с тем, по-другому.

- Как же я рад, что с тобой все хорошо.

Поликсена, нахмурившись, пожала плечами.

- Что могло случиться? Я здорова…

Филомен покачал черной коротко стриженной головой и, вздохнув, уткнулся лицом в ладони.

- Все что угодно могло случиться…

- Как ты изменился! - воскликнула Поликсена, вдруг осознав это. Никогда раньше брат не говорил с такими недомолвками, с такой осмотрительностью, если не с тайным умыслом… не по-эллински…

Коринфянка сцепила руки на животе, хотя его больше не требовалось оберегать.

- Филомен, - тихо проговорила она, избегая глядеть на брата прямо, - ты пошел на службу к персам?..

Брат выпрямился в кресле, прочистил горло.

- Да. Я сам хотел сказать с порога, но твой сын не дал.

Поликсена прикрыла глаза и долго молчала. Наконец услышала голос брата - мучительно громкий и, казалось, насмешливый.

- Ты теперь назовешь меня изменником?

Поликсена открыла глаза.

- Я назвала бы тебя изменником… если бы знала, чему ты изменил! Но я теперь… - тут коринфянка рассмеялась, - сама не могу ничего утверждать ни о ком из нас! А я ведь догадывалась, что ты так сделаешь, - неожиданно прибавила она.

Брат улыбнулся.

- Помнишь, мы с царицей играли в сенет? Я сейчас ощущаю себя так, будто мы с тобой ее союзные фишки, которые могут как погибнуть, двигаясь по игровому полю, так и победить, выйдя за его край!*

- Нитетис тогда выиграла у нас обоих, - заметила Поликсена.

- Тогда мы были ее противниками, - сказал Филомен. - Но фишки наделены властью, которой нет у тех, кто передвигает их, - властью решать судьбы великих игроков!

Поликсена постучала пальцами по подлокотнику.

- Ты теперь даже мыслишь как человек востока, брат…

- Иначе и нельзя. Но ведь ты еще ничего не знаешь, - серьезно заметил Филомен. - Камбис делает меня сатрапом Ионии! Я буду его наместником в греческом царстве в Азии! Ты понимаешь, что это может значить для нас в дальнейшем?

- То, что тебя убьют там, милый брат, а те, кто помнил тебя героем, оплюют тебя после смерти, - устало прошептала Поликсена.

Глаза Филомена вспыхнули гневом, но он сдержался.

- Люди всегда рады оплевать то, что выше их понимания, - сказал военачальник. - Неужели же ты думаешь, - вдруг с изумлением и недоумением прибавил он, подавшись к сестре, - что я поступил так из трусости или тщеславия?..

Поликсена медленно покачала головой.

- Нет, милый.

Она вдруг раскрыла руки.

- Иди же ко мне! Я даже не обняла тебя!

Филомен порывисто встал и, быстро преодолев расстояние между ними, опустился на ковер и обнял ноги сидящей сестры, прижавшись головой к ее коленям, точно искал утешения у матери. Поликсена со слезами гладила волосы брата, пропуская их между пальцами. Бедный храбрец! Не так ли персы заманивают всех храбрых эллинов - и достаточно умных, чтобы править другими эллинами под эгидой Азии?..

- Нам долго еще не быть игроками, сестра, - прошептал Филомен, не отнимая головы от ее колен. - Но уж лучше сейчас фишками персов будем мы, чем другие народы!

Поликсена поцеловала его макушку.

- Как бы я хотела надеяться, что ты не ошибся.

***

Брату предстояло отправиться в Ионию через два месяца; и там он надеялся вызнать что-нибудь о судьбе союзной армии Уджагорресента. Филомен, а с ним и остальные, уже всерьез опасались, что греков и египтян постигла та же судьба, что персов Камбиса, засыпанных песком или погибших от голода. Некоторое время назад, еще до родов царицы, разведчики, посланные следом за войском, принесли радостные новости: сирийские князьки, отбившиеся было от рук, опять усмирены. Греки победили! Но о судьбе Ликандра это ничего не говорило. А вот теперь…

Филомен все еще оставался у сестры, теперь на правах едва ли не почетного гостя, когда к ним прибыл гость, которого меньше всего можно было ждать. И, вместе с тем, Поликсена всегда ждала его.

Спрыгнув со спины своего золотисто-буланого нисейского коня, Аристодем очень учтиво поприветствовал ее управителя и попросил свидания с хозяйкой. Конечно, он знал, что у Поликсены сейчас брат; но египетские обычаи вовсе не требовали от женщины так считаться с братьями, как эллинские.

Афинянин был приглашен наверх, в комнату, где он застал и сестру, и брата. Поликсена держала на руках сына, о котором Аристодем, конечно, знал. Коринфянка поднялась с кресла навстречу ему, прижимая ребенка Ликандра к груди.

- Афродита, - прошептала хозяйка, впервые за невесть сколько времени призывая богиню своего города. - Что ты тут делаешь?..

Аристодем печально усмехнулся и поклонился обоим. Предчувствие любви, нежное и мучительное предвкушение этого самого сладкого и самого горького дара богов, при виде Поликсены вновь завладело всем его существом.

- Ты права, госпожа, - сказал афинянин. Он откинул назад свои золотые волосы и посмотрел ей прямо в глаза. - Афродита привела меня сюда.

Поликсена набрала воздуху в грудь - может быть, для гневной отповеди. Вспомнив о ребенке, она кивком подозвала свою рабыню-египтянку с мудреным именем, и та поспешно унесла мальчишку.

- Разве не знаешь ты, что я давно жена другого? - спросила хозяйка.

Аристодем краем глаза взглянул на Филомена - его бывший товарищ по школе Пифагора не пропускал ни слова из разговора, хотя и никак не вмешивался, стоя в стороне со сложенными на груди руками.

Не тратя больше слов, Аристодем сунул руку в пояс и достал драгоценность, которую протянул на ладони своей возлюбленной. Он направился к ней, и еще прежде, чем Поликсена смогла разглядеть эту вещицу, она смертельно побледнела. Филомен чуть не бросился к сестре; но, к счастью, за спиной у нее было кресло, в которое и упала несчастная царевна. Аристодем, от души жалея ее, все же не мог оставить места сомнению - он уронил ониксовую серьгу ей на колени.

Поликсена, словно в каком-то бесчувствии, взяла украшение и, близко поднеся к глазам, рассмотрела. Это была памятка, данная Ликандру, несомненно, - даже не нужно было вынимать пару из ларчика, чтобы убедиться: та же форма, похожая на самую простую ракушку, тот же лунный отлив с розовыми полосами внутри.