* Комос, в одном значении, - ритуальное шествие с пением и музыкой, которое в более поздние времена связывалось с культом Диониса; в другом значении застольная песнь, воспевающая любовь.

========== Глава 45 ==========

- Может быть, я вернусь, когда наш сын уже родится, - сказал Ликандр. Они сидели рядом в темноте, откинув белые простыни.

Супруги нередко говорили о самом сокровенном по ночам, в часы владычества ужаса, изнанки дня, когда сбывается то, что днем немыслимо, - так верили и египтяне, и греки. А им оставалось совсем немного ночей перед тем, как расстаться.

- Сын, говоришь?

Поликсена грустно улыбнулась. Конечно, все мужчины мечтают о сыновьях, на какой бы земле ни родились. Но хочет ли этого она сама?

Девочку Поликсена может оставить себе и воспитывать так, как заблагорассудится: дочь можно было бы растить и в Коринфе, посвященном Афродите, и в блистательных Афинах - городе Девы, сердце Эллады, о котором ученица Пифагора до сих пор втайне жалела. И даже в упадочном Египте девочке можно дать прекрасное воспитание: если царице удастся сохранить на этой земле мир достаточно долго и если количество женщин, подобных ей и Нитетис, увеличится.

Поликсена очень хотела бы остаться с госпожой и вместе с ней воспитывать греческое будущее Та-Кемет. Но если плодом их с Ликандром любви будет мальчик, долг потребует от коринфской царевны отдать его Спарте! Спарте, как ни одному другому полису, нужны сыновья! И Ликандр, если вернется с войны, будет в полном праве требовать этого!

Коринфянка окинула долгим, полным нежности и печали, взглядом великолепную фигуру атлета, посеребренную луной. У него было все еще немного шрамов, но каждым Ликандр мог бы гордиться; и даже отметинами на спине, оставшимися после школы. Сколько жестокости и крови, своей и чужой, нужно, чтобы рождались такие люди, как этот дарованный ей муж!

- Иди сюда, - Поликсена протянула к супругу руки: ей как никогда захотелось приласкать его.

Ликандр с готовностью придвинулся, и Поликсена погрузила пальцы в его темные кудри, поцеловала мощную шею. Ликандр погладил ее по спине, а потом опять отодвинулся, глядя на обнаженную жену с улыбкой: как все гимнофилы-спартанцы*, он был способен подолгу любоваться женщиной, испытывая чувства гораздо более высокие, чем вожделение.

Или на это способны все мужчины, умеющие глубоко любить?

- Ты не чувствуешь, что с тобой поступают несправедливо? - спросила Поликсена, когда их глаза вновь встретились.

Лаконец нахмурился.

- Несправедливо?

Жена кивнула. К горлу неожиданно подкатил комок.

- На смерть тебя посылают люди, которые пальца твоего не стоят!..

Почему-то при этих словах эллинке представился не Камбис, царь царей, Ахеменид, который насаждал по всему миру собственную правду, - а Уджагорресент в его персидских одеждах и с бритым подбородком.

Ликандр улыбнулся.

- Разве не везде жизнь так устроена? Мы уже говорили об этом!

Поликсена отвела глаза.

Конечно, не везде: иначе было в тех обособленных и гордых городах-государствах, которые все еще не зависели от чужого золота…

Муж обнял ее.

- Жизнь очень непроста, и справедливость тоже, - задумчиво сказал он. - Я давно уже не воин Спарты, я продаю свои меч и копье, - и я сам вызвался плыть на помощь к Поликрату, как и мои товарищи! Я давно уже живу здесь в долг, ты это знаешь, и должен расплачиваться… если те, кому я служу, думают обо мне иначе, пусть боги судят их.

Поликсена усмехнулась.

- Так мог бы сказать любой спартанец из тех, кто отправится сражаться с тобой! Но тебе я могу рассказать о политике Египта, сколько сама знаю. Если только великая царица…

Поликсена сдержалась. Бедная отважная Нитетис.

- Как же здесь будет мой брат, - прошептала она то, что мучило ее все время.

Как он уже может здесь! Поликсене чем дальше, тем больше казалось, что Филомен скрытничает: конечно, герой не поступит бесчестно, но….

- Я солдат, - сказал Ликандр, словно читавший ее мысли. - Твой брат - старший над воинами. Ему намного труднее.

Поликсена прослезилась. Ее великодушный Ликандр!

- Иди ко мне, - она обвила супруга руками; его могучее тело с трудом удавалось обнять. Лаконец тут же опустил руку и накрыл ладонью ее живот, словно поставив преграду любви.

- Это не повредит ему?

- До сих пор не вредило… Он так же радуется нашей близости, как я!

Ликандр подхватил ее под плечи и под колени и уложил. Поликсена закрыла глаза, и здоровый жар его тела охватил ее всю; а сила любовника заставила чувствовать себя почти всесильной. Вокруг них неистовствовало море, затопившее египетские пески, и персидские триеры* раскалывались, как скорлупки; и в пенящихся бурунах тонули сотни чернобородых воинов в головных платках и тяжелых бронях.

Они с Ликандром сражались до последнего, и опустились на мокрую гальку в счастливом изнеможении, не чувствуя, как та впивается в тело. Ликандр вдруг заметил, что подруга плачет.

- Что с тобой?

- Ничего… Мне очень хорошо!

Жена поцеловала его солеными губами. Ей уже случалось плакать в такие мгновения.

- Спи, милый, тебе завтра рано подниматься.

Она уснула, ощущая на себе тяжесть его руки; а проснулась одна, как бывало чаще всего. Ликандр жалел будить ее.

А может, по утрам спартанец стыдился смотреть коринфянке в глаза - задушевные разговоры принадлежали ночи, как и все сокровенное между любящими.

***

Выступать войску предстояло через десять дней; но к месту сбора Ликандру надлежало явиться раньше. Поликсена, хотя разумом была давно готова, растерялась, металась, не зная, что дать мужу с собой: хотя, зная его, понимала, что лаконец почти от всего откажется. Меч, щит, копье; небольшой кожаный вещевой мешок, который он привык укладывать сам, - и храбрость, ценнейшее достояние воина. Остальное ему дадут, а нет - тяготы пути он будет делить наравне с товарищами.

У Поликсены опустились руки. Она даже не носила сейчас никакого амулета, в действенность которого верила бы, и который могла бы передарить возлюбленному: по примеру тысяч жен.

- Возьми хотя бы это на память, - решившись, Поликсена извлекла из своей довольно тяжелой шкатулки с драгоценностями одну из своих ониксовых серег на серебряных крючках: первые в ее жизни серьги, подаренные Поликсене братом с первого царского жалованья, полученного после поимки царевны Нитетис. Это была счастливая вещь. Ведь должны быть у нее счастливые вещи - и что же, если не это?

Ликандр взял сережку - посмотрел на переливчато-лунную драгоценность, погладил, сжал ее в кулаке; потом убрал в вещевой мешок, завернув в прочную шелковую тряпицу.

- Не потеряй, - попросила жена.

Ликандр покачал головой.

- И не спутаю, - он вдруг рассмеялся. - Сирийцы таких сережек не носят!

Поликсена засмеялась вместе с мужем. Страсть мужчин Азии украшать себя превосходила даже кичливость египтянок.

- Может быть, тебе…

Она кивнула на шкатулку, оставшуюся открытой, - содержимое ее вспыхивало золотыми и серебряными огоньками и матово блестело разными оттенками моря: самые благородные камни Египта были синими и зелеными. Поликсена чувствовала, что муж оскорбится и откажется; но все же надеялась…

- Нет, - коротко ответил лаконец, и этим было все сказано.

А Поликсена ощутила себя невероятно глупой: нужно было сунуть ему хотя бы один камень украдкой! Кто мог знать, куда занесет ее возлюбленного судьба, и во сколько там будут цениться мужество и верность! Найдя подброшенное в дороге, Ликандр уже не сможет избавиться от драгоценной благостыни!

- Брат, кажется, хотел напутствовать тебя, - сказала коринфянка, уже и не надеясь, что хитрость удастся. - Если ты его найдешь: он сегодня упражняется с персидским сатрапом Аршаком в битве на кривых мечах*. Хочет понять их преимущества.

Поликсена имела все основания сомневаться, что Ликандр, даже сам прослужив восемь лет наемником, пожелает принимать напутствие от человека, берущего уроки у персидских сатрапов. Как и сомневалась, что Филомен захочет говорить с ее мужем.