- Ты прогоняешь меня? – тихо, все еще недоверчиво спросил он.

Поликсена потянулась к нему и замерла, не решаясь больше коснуться.

- Нет, конечно… Но ты должен уйти, - настойчиво прошептала она. – Если нас найдут здесь утром, ты ведь мне не муж…

Ликандр кивнул.

- Понимаю.

Он был очень оскорблен, хотя и тщился понять ее. Тогда Поликсена быстро притянула его к себе и поцеловала. Ликандр сразу ответил на поцелуй и опять обнял ее, самая великая обида таяла от прикосновения возлюбленной.

- Я не сержусь, понимаю, - шепотом повторил лаконец.

Теперь, когда утихла страсть, Ликандр и разумом понял сестру Филомена; и, конечно, был согласен, что нужно соблюдать осторожность. Любовники еще раз поцеловались, медленно и томительно. Потом Ликандр подобрал свою повязку и обернул ее вокруг бедер; он взглянул в окно с сосредоточенностью воина.

- Как будто никого…

Одевшись, лаконец взглянул на закутавшуюся в простыню подругу. Он хотел тут же спросить, прийти ли ему завтра ночью; но чутье влюбленного и воина удержало его от такого вопроса.

Поликсена посмотрела молодому эллину в глаза и наконец улыбнулась, хотя румянилась от любовного стыда. Ликандр тоже улыбнулся, открыто и совершенно счастливо. Наконец она принадлежала ему, вся! Теперь никто не отнимет у него его царевну!

Поклонившись, лаконец быстро ушел; а Поликсена легла назад, во взбитые простыни, вдыхая аромат благовонного пота и любовных соков. Она медленно повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку.

* Древнегреческий туалетный сосуд для туалетного масла, с узким горлышком и вертикальной ручкой.

========== Глава 37 ==========

Оставшиеся до отплытия пять дней прошли спокойно… и промелькнули почти незаметно: эллины собирались в путь и были озабочены дележом царской благостыни. Сородичи, товарищи и любовники, которых было среди уцелевших греков несколько пар, тревожились о том, как персам вздумается рассадить их по кораблям, и кто будет этими кораблями править: Филомен все еще прозревал в поступке Камбиса глубоко скрытое лукавство, направленное во вред греческим полисам.

Он даже предполагал, чем руководствовался царь царей, отпуская своих пленников по домам…

Одежды, сухих фруктов, сушеного мяса и лепешек, которые прислала раненым великая царица, оказалось ничтожно мало на всех; из-за золота же между еще не окрепшими солдатами даже вспыхнуло несколько ссор, которые Филомен уладил, пользуясь почти благоговейным уважением и любовью, что питали к нему его воины. Хотя все они изначально сражались не за свою землю, а за египетское золото.

Военачальник почтительно передал Нитетис через жрецов, что еды и одежды на всех не хватает. О золоте, конечно, коринфянин не просил.

Царица прислала еще дважды по столько еды и льняных тканей разной плотности, из которых воинам предлагалось самим делать себе повязки на раны и набедренники. Разумеется, греческих хитонов в Саисе не шили, хотя древний город был славен ткачеством. Но люди были очень благодарны и за это, и все греки возносили хвалы щедрой и смелой госпоже Обеих Земель.

Филомену удалось выяснить, что Пифагор, которого пленили в Мемфисе вместе с немногими учениками, теперь живет в саисском дворце, и Камбис не только позволил ему беспрепятственно продолжить свои ученые изыскания, но и несколько раз говорил с философом наедине. Пифагор сейчас занялся астрологией, в которой были особенно сведущи персидские маги, рассчитывая человеческие судьбы по звездам и по часам.

Филомен почему-то ощутил тоску и почти отвращение, услышав о новом увлечении божественного учителя. Конечно, военачальник знал, что астрологией самосский мудрец занимался с юности, проходя обычную для их времени школу; но эта высокая восточная наука никогда не вызывала у Филомена доверия и напоминала молодому эллину мошенничество или просто заблуждения книжников, которые сбивают с толку людей совсем невежественных. Пифагор, конечно, был выдающийся мыслитель, Филомен был обязан ему почти всем своим образованием: но даже великие умы совершают ошибки.

Филоменов черный жеребец, раненый легко, оправился скорее хозяина – и в тот день, когда эллинам пришла пора уплывать, военачальнику фараона привели обратно его скифского скакуна. Филомен был так же рад видеть старого друга, как сокрушался о потере боевых товарищей и своего филэ. Впрочем, чувствовал коринфянин, между ним и Тимеем давно уже не было той любви, которая заставляет жертвовать всем прочим. Они переросли свое юношеское чувство, которое выгорело в гораздо более сильном пожаре.

Остающийся заложником и гостем персов Филомен, как и хотели от него товарищи, сел на коня во главе своего пешего греческого отряда, как будто опять готовился вести их в бой – в последний бой. Оглядев со спины Фотиноса узкие улицы, в правильном порядке засаженные сикоморами и пальмами и застроенные одинаковыми изжелта-белыми глухими домами, Филомен гадал, знает ли об отъезде эллинов сестра, и вышла ли она посмотреть на это хотя бы издали, найти глазами брата.

Он не нашел среди попадавшихся навстречу людей Поликсены, до самых городских ворот, где эллинов остановили египетские стражники.

Пленников следовало еще раз проверить, а Филомену нельзя было ехать с ними далее! Он чуть не позабыл об этом! Коринфянин взглянул на множество конных отлично вооруженных персов, которые сопровождали его пеших и почти безоружных товарищей, и вдруг заложника охватил ужас. Откуда Филомену знать, что азиаты не перебьют его воинов, стоит только тем отъехать от Саиса?..

Начальник персидского отряда, которого Филомен прямо спросил об этом, страшно разъярился. Он долго кричал на пленника, ударяя себя рукой в грудь, а потом указывая в сторону дворца. Филомен уже неплохо понимал и объяснялся по-персидски, но азиат говорил слишком быстро и напористо; только когда перс несколько раз поклонился в сторону дворца, эллин понял, что этот человек называет своего царя подобием бога на земле и считает несмываемым преступлением любое нарушение его приказа. Быть может, и так, мрачно подумал эллин: но откуда ему знать, каков в действительности был приказ Камбиса?..

Сын Антипатра заставил персидского начальника подтвердить перед лицом всех эллинов, что он приведет его воинов к кораблям. Азиат, к изумлению Филомена, не отказался и поклялся в этом, прибавив с негодованием, что ложь в его стране считается одной из самых больших гнусностей перед лицом единого бога.

Филомен немало изумился такому ответу. Впрочем, разве лжец когда-нибудь назовет себя лжецом?

Но ему оставалось только положиться на слово Камбиса.

Он спешился, чтобы в последний раз обнять Тимея и остальных, кто желал проститься со своим вождем. Многие хотели обнять Филомена, кроме Тимея; и воины не сдерживали слез.

Последним Филомен крепко обнял любимого друга, расцеловал его и пожелал здоровья и радости в родной Элиде.

- Поезжай искать счастья еще куда хочешь, - прибавил Филомен, улыбаясь. – Но только не сюда!

Тимей засмеялся, хотя на сердце у него тоже лежал камень.

- Как скажешь, царевич, - ответил светловолосый сын Элиды.

Конечно, Тимей понимал, что, скорее всего, его в Египет уже не пустят – если позволят сейчас покинуть эту страну. И оба друга сознавали, что сейчас в Египте, жившем обособленно от всего мира, решается судьба всего мира.

Они еще раз обнялись и поцеловались; потом Филомен отвернулся, чтобы не расчувствоваться чрезмерно перед лицом врага. Персы, заметив настроение пленников, в нетерпении прикрикнули на них. Пора было продолжить путь.

Филомен вскочил на Фотиноса и, выпрямившись, помахал тем из воинов, кто еще раз обернулся, желая запечатлеть в памяти образ любимого вождя; потом замер, подняв руку и улыбаясь.

И только когда последний грек скрылся за воротами, Филомен круто поворотил коня и поскакал прочь, назад к храму Нейт: его сопровождало еще двое персов, которые не отставали от него, ловя каждое движение, но сын Антипатра не видел их. Слезы бежали по его лицу, а грудь разрывалась от боли, будто пораженная невидимым дротиком.