Камбис кивнул, не сводя с Филомена глаз. Казалось, он совсем не рассердился.

- Не все здесь ненавидят меня. Моя царица меня любит, не так ли?

Он взглянул на Нитетис.

Дочь Априя побледнела под его взглядом, но потом медленно склонила голову.

- Да, я люблю тебя, мой царь, - сказала она. Нитетис по-прежнему была спокойна.

И Камбис улыбнулся.

- Хорошо, - сказал он. – Я скучал по тебе в походе, - вдруг прибавил перс.

Нитетис улыбнулась, на ее щеки вернулся румянец. Хотя она еще не смела вздохнуть с облегчением.

- Пощади этого человека, - опять попросила египтянка.

Камбис сузил глаза.

- Я пощажу твоих солдат, - неожиданно сказал он, обернувшись к пленнику. – Все твои эллины будут посажены на корабли и отправлены на родину! Так поступает со своими врагами ваш царь Поликрат, - вдруг засмеялся перс. – Превосходно придумано!

Он замолчал, кусая нарумяненные губы.

- А ты, военачальник, останешься здесь в плену, пока я не решу, что с тобой делать!

И Филомен склонил голову. Казалось, он действительно благодарен.

Потом Камбис, оставив его, быстро подошел к фараону. И с ним он заговорил совсем не так, как с греком.

- Я милостив к воинам, выполняющим свой долг, - сказал царь. – Но господин всегда виноват более слуги! Как ты посмел?.. – неожиданно выкрикнул азиат.

Псамметих вскинул голову; и тут Камбис наотмашь ударил его по лицу. Сила удара была такой, что связанный фараон упал.

Нитетис, не удержавшись, вскрикнула.

- Заколите быка и принесите свежей бычьей крови! – приказал Камбис своим воинам.

Никто не посмел спросить, зачем. А может, персы все знали.

Спустя совсем небольшое время воины вернулись, неся полную чашу дымящейся крови. От чаши исходил густой неприятный запах. Камбис вырвал ее из рук стражников, расплескав часть темной жидкости на пол.

Нитетис зажала нос и рот, подавляя тошноту. Филомен на миг прикрыл глаза; и тут услышал мерзкие булькающие звуки. Фараону Псамметиху, вздернув его на ноги и запрокинув голову, силой вливали в горло горячую бычью кровь.

Когда опорожненная чаша со звоном упала на пол, египтянин согнулся пополам: он не мог схватиться за живот, потому что руки Псамметиха оставались связаны за спиной. Он жалобно простонал, потом его вырвало кровавыми сгустками… потом наследник Амасиса повалился ничком.

- Великая богиня, - прошептала Нитетис.

Псамметих еще некоторое время бился в судорогах и стонал, потом затих.

- Унесите и закопайте его где-нибудь, - приказал царь персов.*

Филомен, пробормотав проклятие, отвернулся от этого зрелища.

Когда умирающего или уже мертвого фараона выносили из зала и Камбис отвлекся на него, эллин наконец посмотрел в лицо великой царице. Несмотря ни на что, они едва заметно улыбнулись друг другу.

* Так был казнен Псамметих согласно Геродоту.

========== Глава 36 ==========

Филомена и его пленных греков, которым царь царей обещал помилование, поселили на земле храма, в нескольких из бесчисленных служебных помещений. Полководец фараона, оглядев длинную глинобитную постройку с окнами-щелями, проделанными под низким потолком, и общее отхожее место за невысокой стеной, заподозрил, что прежде здесь держали храмовых рабов; но, конечно, не сказал ни слова против.

После того, что эллины выдержали во время учений, в боях и в плену у персов, такие условия показались им прекрасными. Северный Саис был столь же благодатен, как Мемфис; и хотя еще стояла зима и египтянам было нежарко, такая погода нежила греков и исцеляла.

К ним прислали деловитых и суровых храмовых врачей, одетых как жрецы и бритоголовых, которые промывали и осматривали раны пленников, смазывали их резко пахнущей мазью, от которой сразу уменьшались боль и воспаление; но дожившие до Саиса пленники не требовали много забот. У них под рукой была свежая вода в больших сосудах, и кормили их хорошо; греческие наемники фараона были все здоровые и очень выносливые люди, и больше им ничего не требовалось для поправления, только покой.

Филомен вспомнил, как издревле называют египтяне пленников, - “живые убитые”, - и засмеялся издевательской точности этого обозначения.

Но он был счастлив, что его Тимей остался жив: его лучший друг оказался в числе тех двухсот выживших воинов, которым персидский царь грозил лютой смертью. Филомен много времени проводил с любимым другом, ухаживал за ним, вместе с ним гадая об их дальнейшей участи.

Коринфянин знал уже, что Поликсена жива, здорова и богата: царски богата, как сказали бы у них на родине. Она могла бы укрыть у себя Тимея… но это способно переполнить чашу терпения египтян и выйти за пределы их гостеприимства.

Когда-то ему дадут снова увидеться с Поликсеной?..

Как бы то ни было, Тимея с ним тогда уже не будет. Его филэ уедет домой, в Элиду, в числе товарищей-героев. Царь персов наверняка вызнал к этому времени, кого из своих воинов любит Филомен… но уже никогда не сможет нанести полководцу этой страшной раны.

К тому же, Тимею пора обзавестись семьей: пусть даже его верному другу и представляется, что он совсем не любит женщин, Филомен всегда видел дальше и понимал, сколь много в предпочтениях мужчин значит воспитание и привычка. Тимей вернется в родное селение – это более не его война; и всю тяжесть, что они делили на двоих, военачальник фараона отныне понесет один. Если уцелеет здесь.

Филомену все еще не позволялось увидеться с сестрой, и коринфянин понимал, что это, прежде всего, для их блага. Как он истосковался по Поликсене! Как много бы мог сказать ей! Но приходилось терпеть.

С неделю эллины почти никого не видели и ничего не делали, наслаждаясь своим почти тюремным содержанием. Слишком много они пережили.

По ночам Филомен слышал, как его товарищи стонут и вскрикивают во сне: они опять видели пожарище Мемфиса и множество страшных смертей, которым были свидетелями. Даже у воинов, даже у эллинов не выдерживало сердце. Но после недели отдыха их сон стал спокоен, будто матерь богов по ночам клала страждущим на лоб свою всеисцеляющую руку.

Филомен не видел за это время никаких персов, хотя прогуливался по храмовому двору и даже выходил за его пределы. Он знал, что храм стерегут египетские воины, и поймал себя на том, что иногда бормочет молитву Нейт, чтобы богиня не попустила врагам ворваться в свое последнее святилище.

Раненые пленники видели только лекарей, храмовых рабов и жрецов. Но в начале второй недели к ним зашла сама великая царица.

Конечно, Нитетис не ступила внутрь общего жилища солдат – ее охранник-нубиец выкликнул наружу Филомена.

Эллин, сидевший на тощей подстилке Тимея, пострадавшего тяжелее друга, поспешно вскочил. Филомен огладил черные волосы, теперь достигавшие плеч, и стряхнул солому с некрашеного хитона, своей единственной одежды; на миг полководец устыдился этого нищенского наряда, но потом отбросил такие мысли. Царица знала, что увидит, и пришла сюда не ужасаться, а по делу.

Коринфский царевич быстро вышел наружу и огляделся. Нитетис стояла несколько поодаль, сложив руки на груди и наблюдая за ним с расстояния. За спиной ее замерла в ожидании стража: все египтяне.

Увидев эллина, дочь Априя быстро подошла к нему: она улыбалась, и была прекрасна и благоуханна, как воплощение богини. Филомен без всякого понуждения, по зову сердца, преклонил перед нею колени и поцеловал ногу царицы под зеленым платьем с золотой каймой.

- Как мне тебя благодарить, - прошептал он.

- Встань, военачальник, - произнесла Нитетис.

Эллин быстро встал. Нитетис выглядела и польщенной, и удовлетворенной, получив то, что ей причиталось, и в ее выражении сквозило также и предостережение… угроза. Ни на миг не следовало забывать, чья она царица.

Филомен быстро отступил и даже руки спрятал за спину. Нитетис улыбнулась.