- Проходите.

Поликсена шагнула в ворота первой; хотя в этот миг ей как никогда захотелось спрятаться за спину своего охранителя. Она никогда еще не посещала одна такие места, где полно чужеземных солдат! И даже своих воинов…

- Госпожа, позволь мне, - тут Ликандр сам напомнил о себе. Он заступил дорогу коринфянке, взявшись за ручку ее корзинки.

- Я сам разыщу твоего брата и приведу сюда. Тебе не придется говорить ни с кем из варваров!

Поликсена просияла улыбкой.

- Благодарю тебя!

Ликандр поклонился и быстро ушел.

Поликсена отошла назад к воротам, где ее фигурка в белом хитоне и таком же светлом гиматии почти слилась с беленой стеной. Прямо перед ней была огромная замощенная камнем площадка – плац, который теперь, в самые жаркие часы, пустовал; и эллинка видела издали низкие некрашеные постройки из такого же, как их дом, кирпича-сырца, между которыми ходили и переговаривались солдаты-египтяне. Их грубая речь и смех, слышные даже на таком расстоянии, болезненно и пугающе отдавались в голове Поликсены.

Ей начало казаться, что Ликандр уже никогда не вернется; и, преодолев свой страх, эллинка хотела было уже пойти на поиски брата сама, как увидела двоих мужчин, которые быстрым шагом направлялись к ней.

В первый миг ей показалось, что Ликандр ведет к ней египтянина; Поликсена подалась назад… и узнала брата.

Филомен был таким же черным и смуглым, как почти все египтяне; хотя их отличал медно-красный, а не коричневый загар. Но в своем египетском доспехе он действительно походил на уроженца Та-Кемет.

И только когда он подошел совсем близко, Поликсена узнала под круглым шлемом любимые греческие черты, прямой нос и твердый квадратный подбородок. Кожаный панцирь с бронзовыми полосами, которые носили все египетские пехотинцы, брат надел поверх своего белого хитона; и производил сейчас удивительное впечатление.

- Как ты изменился, Филомен, - сказала Поликсена, изумленно улыбаясь. Она протянула руку и коснулась горячего от солнца металла, защищавшего широкую грудь брата. – Я принесла тебе эллинский плащ… но как ты наденешь его поверх своего египетского доспеха?

- Надень сама.

Филомен опустился перед ней на одно колено и склонил голову, будто принимал благословение.

Поликсена дрожащими от волнения руками обернула брата алым плащом и сколола гиматий на плече фибулой.

Филомен встал и обнял Поликсену: бережно, чтобы не причинить боль своими доспехами. Потом отстранил от себя, взяв за плечи; брат и сестра радостно улыбались, но прятали глаза друг от друга. Они уже так долго не виделись, и уже многого не знали один о другом…

- Ты здорова? – спросил молодой пифагореец.

Бывший пифагореец: это несомненно…

- Да, здорова, - ответила Поликсена. – А ты?

Филомен кивнул.

- Здоров, слава богам. Я живу хорошо… начальник уже отличает меня, - вдруг похвалился он. – Сказал, что таких сильных бойцов можно найти только среди добровольцев… всеобщая повинность ухудшает качество солдат. Должно быть, у египтян и вправду ухудшает, они ведь не эллины!

Поликсена покачала головой.

- Я рада за тебя, мой дорогой, но будь осторожен. Если тебе начнут завидовать…

Филомен махнул рукой и беззаботно улыбнулся.

- Вокруг меня еще по крайней мере еще сотня таких же бойцов, как я! Пусть завидуют лучшему народу ойкумены*!

Поликсена сдержалась. Брат – мужчина.

- Известно ли что-нибудь о том, когда и куда вас отправят сражаться? – спросила коринфянка.

Филомен качнул головой.

- Нет пока, сестра… Но до этого еще долго. Хотя, мне кажется…

Он склонился к ней совсем близко, хотя рядом был только Ликандр.

- Я слышал здесь, что из-за смерти Аписа было большое волнение среди жрецов. А ведь ты знаешь, что главная жена фараона – дочь верховного жреца, и царское окружение очень чтит Птаха…

- Может быть, это недоброе предзнаменование? – воскликнула Поликсена.

Она уже забыла, как совсем недавно вместе с братом осуждала поклонение животным. Да Филомен, кажется, и сам забыл. Они многого не понимали в Та-Кемет.

- Может быть, и недоброе, - согласился бывший пифагореец.

Он прервался.

- Этим могут воспользоваться противники Амасиса… и наверняка воспользуются. Так что, возможно, мы и вправду расстанемся скоро.

Видя, как побледнела девушка, Филомен снова улыбнулся.

- Ничего не бойся! Твой плащ и моя сила защитят меня, - сказал эллин.

Он, возможно, и шутил; но Поликсена сейчас была шутить не расположена.

Никто, даже Пифагор, не ведает воли богов; и предзнаменование может быть даже в том, чего люди таковым не считают.

Они еще немного поговорили о домашних делах; о себе Филомен больше почти ничего не рассказал. Но корзинку с едой у сестры взял охотно, хотя и говорил, что его хорошо содержат.

Обняв ее на прощание, Филомен ушел: скоро уже должны были созывать полки на учения.

Поликсена грустно направилась домой – сейчас она не обгоняла своего атлета, а шла рядом, как товарищ с товарищем. И Ликандр примерился к ее походке и молчал всю дорогу, понимая чувства госпожи.

***

Спустя несколько дней после посещения казарм к Поликсене наведался гость – один из товарищей Филомена, Аристодем, который посещал их дом почти так же часто, как лучший друг ее брата, Тимей. Однако теперь, в отсутствие хозяина, это было весьма странно.

Поликсене случалось самой иметь дело с другими эллинскими семьями Мемфиса, продавая свою работу более зажиточным грекам. Но Аристодем был так же беден – и явно пришел по другому делу.

Поликсена оставила шитье, которым занималась в комнате у окна, и, накинув на голову и плечи гиматий, вышла навстречу гостю. Она улыбнулась, хотя ей стало не по себе… несмотря на то, что сегодня у нее в саду был Ликандр, который и впустил Аристодема.

Хозяйка заметила, окинув молодого эллина взглядом, что Аристодем нарядился тщательно, хотя ему, как и ей с братом, не из чего особенно было выбирать. Но на нем был новый белый хитон из тонкого льна и яркий алый гиматий – намного лучше того, что она сделала брату. На плече плащ был сколот серебряной фибулой.

Поликсене вдруг стало стыдно за свой не новый и не яркий наряд. Она посмотрела в глаза белокурому статному Аристодему: и ведь не замечала до сих пор, как он хорош собой…

- Что случилось, Аристодем? Какая-то радость?

- Видеть тебя – уже радость, - улыбаясь, ответил гость.

Он шагнул к ней, и Поликсена невольно отступила. Какое-то смущение, предчувствие сжали ей сердце.

- Ты позволишь войти? – спросил юноша.

Он был так близко, что Поликсена ощутила его жар и запах мирры, которой он надушился.

Покраснев, коринфянка кивнула и, повернувшись, прошла в свою комнату; Аристодем следовал за ней. По дороге Поликсена твердила себе, что ей нечего бояться: Аристодем старый друг Филомена и бывал у них часто… даже слишком часто.

Войдя, она пригласила гостя сесть на табурет.

Но вдруг Аристодем, к ее полнейшему изумлению и стыду, опустился перед ней на одно колено.

- Госпожа, я давно хотел говорить с тобой… я полюбил тебя и хочу сделать тебя моей женой.

Поликсена догадывалась, что Аристодем желает ухаживать за ней, но от такой прямоты и натиска ахнула и попятилась. Она бросила быстрый взгляд в окно, ища глазами Ликандра; и не увидела его.

Когда коринфянка опять посмотрела на гостя, он все еще был коленопреклонен. Ее щеки занялись пожаром.

- Что ты говоришь? Моего брата сейчас нет, - запинаясь, произнесла Поликсена.

- Ты думаешь, что он бы отказал мне? – спросил Аристодем.

Он не сводил с нее глаз – молящих и одновременно полных страсти; Поликсена, едва владея собой, резко указала поклоннику на табурет.

- Встань и садись! Прошу тебя, - она перевела дух и, отойдя к двери, села на стул, на котором так часто сидела во время занятий с товарищами Филомена. Поликсене стало спокойней.

Когда они оба сели, она опять заговорила, прежде чем Аристодем завладел разговором: