Поликрат задержал у себя гостей еще на несколько дней, как ради заботы о них, - готовя их корабли к отплытию, - так и на случай повторения волнений. Но ничего больше не происходило.

Перед тем, как проститься, царь опять вызвал к себе Филомена.

- Я хочу сделать тебе подарок, - заявил тиран. – Проси, чего хочешь!

Филомен поклонился.

- Мне ничего не нужно, государь…

- Вздор! – крикнул Поликрат. – Человеку всегда нужно что-нибудь, - усмехнулся он в бороду. – Я, например, желаю, чтобы ты благодарил богов за встречу со мной! Ты мне понравился!

Филомен вспомнил о Поликратовом счастье и, кашлянув от смущения и немного помедлив, сказал:

- Я хотел бы коня! Я всегда мечтал о нем, но никогда…

- Сейчас же получишь, - кивнул царь: он широко улыбнулся в бороду, радуясь такой просьбе. – У вас в Египте небогато и с конниками, и с лошадьми!

Поликрат самолично отвел Филомена на конюшню и выбрал ему отличного черного скифского коня.

- Только смотри довези до Египта – и езди на нем! – велел он.

Филомен низко поклонился.

Но мало было этого – царь еще и самолично написал Филомену благодарственное письмо, которое велел вручить фараону. Как когда-то представлял Амасису Пифагора – но Пифагор действительно блистал своей мудростью, а Филомен сделал для Поликрата не больше простого солдата! Но, конечно, он не стал спорить.

- Желаю тебе вернуть свое царство, - засмеялся Поликрат на прощание, дружески похлопав Филомена по щеке. Тот во вчерашнем разговоре за кубком признался тирану в своем родстве, через мать, с коринфскими царями.

Когда все взошли на борт и корабли отчалили, Филомен сказал Тимею:

- Я продам эту лошадь, а деньги разделю с тобой пополам!

Его все еще мучил стыд за полученные почести.

- Думаю, фараон тебя еще наградит, прочитав благодарность Поликрата, - сказал Тимей. – Если мне опять ничего не достанется, тогда уж это поделим по-честному!

Он усмехнулся: впервые в словах Тимея выказались горечь и обида. Филомен обнял друга, без слов прося прощения, а тот прошептал, похлопав его по плечу:

- Коня оставь себе, это будет твой подарок Поликрату! Он ведь хотел, чтобы ты на нем ездил!

Филомен кивнул и решил, что скифского жеребца назовет Фотинос – светоносный, пусть тот и был черен как ночь.

* Посейдон.

========== Глава 19 ==========

Казалось, что в Саисе время течет по-особому, - медленнее, чем в остальном Египте, и, однако же, течение его не замечалось. Здесь можно было прожить всю жизнь, отдавшись в руки матери богов, посвятив себя угодным Нейт занятиям и не вспоминая об остальном мире.

- Ваши жрецы умеют изменять ход времени? – не то в шутку, не то всерьез спросила Поликсена, лежа на соседнем с царевной ложе под общим зонтиком.

Нитетис по-кошачьи потянулась и, повернувшись лицом к подруге, подняла на нее истомленный взгляд.

- Умеют, - сказала она. Усмехнулась. – Время везде течет по-своему, эллинка, и течение его всегда зависит от того, чем ты занимаешься и насколько близки твои дела богам. Ваши боги грубы и нетерпеливы, как вы сами, и так же, как вы, не умеют вникать в суть вещей.

Поликсена хмыкнула.

- Нам просто некогда этим заниматься, госпожа…

Сев на своем ложе, она щелчком пальцев подозвала Та-Имхотеп, которая расположилась в стороне вместе со своей сестрой, Астноферт, под одним навесом. Обе личные рабыни высокородных подруг напоминали статуи – или, вернее сказать, статуэтки-ушебти, изображения прислужников, которые египтяне помещали в свои гробницы, дабы те, ожив, служили своим господам в вечности.

Поликсене такая вера казалась наивной и смешной – до сих пор, пока она не начала вникать в священный порядок жизни египтян. Многое, во что верили люди Та-Кемет, конечно, не могло бы быть, как подсказывал Поликсене разум философа; но могло быть многое из того, о чем эллинка до сих пор не подозревала.

Ей все еще было почти боязно подзывать служанку так, как это делала царевна; хотя Поликсена знала, что имеет на это полное право. Однако, подставляя свое лицо и тело заботам Та-Имхотеп, Поликсена не могла не думать о том, что обсуждают между собой эти две сестры, когда их не видят госпожи – и, в особенности, когда их не видит она, чужестранка.

Та-Имхотеп, по мановению ее руки тотчас поднявшаяся с места и приблизившаяся к наперснице царевны, принесла воды, приготовленной для хозяйки: сначала напиться, а потом облила ее обнаженное тело. Несмотря на защиту от солнца, было очень жарко. Нитетис, с ленивой улыбкой наблюдавшая за тем, как коринфская царевна пытается повелевать людьми с помощью малейших движений столь же естественно, как она сама, подозвала свою Астноферт, которая оказала госпоже такие же услуги.

Потом Поликсена встала.

- Пойдем вниз, госпожа, - попросила она. – Скоро я стану черной как головешка под вашим солнцем!

Нитетис улыбнулась.

- Пойдем, - сказала она, прекрасно понимая, что Поликсена просто пожалела свою рабыню. Что ж, это хорошо и правильно – до определенных пределов.

Египтянка встала, и обе девушки, как были, нагие, направились к лестнице, которая выходила на огражденную крышу, где они и купались в лучах Ра. Нитетис скоро обогнала эллинку и стала спускаться первой, как и следовало повелительнице. Гранит ступеней приятно холодил босые ноги. Этот просторный и красивый каменный дом, в два этажа, был нанят в Саисе для обитания одной Нитетис – конечно, так лишь говорилось: на самом деле его заняла вся ее многочисленная свита и стража, в сопровождении которой только и подобало путешествовать особе царской крови. Но Поликсену не оставляло чувство, что дом принадлежит лишь им двоим, и все молчаливые слуги и стражники – словно ушебти, существующие только для их нужд.

“Это только египтяне умеют добиваться такого повиновения – и такого впечатления”, - подумала коринфянка.

Она оглянулась – обе сестры-прислужницы, одетые в обычные белые складчатые платья, бесшумно следовали за ними, Та-Имхотеп позади Астноферт, согласно старшинству и положению своих хозяек. Поликсене стало не по себе.

Они с Нитетис, не сговариваясь, направились в купальню – для них такой порядок жизни стал своего рода ритуалом. Там каждая из рабынь принялась обхаживать свою госпожу.

Действовали служанки, казалось, совершенно бесстрастно, но Поликсена давно научилась угадывать в их заботах скрытую чувственность – слабое подобие той, что возникла между нею и ее повелительницей…

После купания они с царевной улеглись рядом на каменный стол, и обе служанки, зайдя справа и слева, принялись умащать их ароматным маслом, растирая тело от шеи до самых ступней. Во время массажа Нитетис коснулась подруги плечом, и рассмеялась, когда Поликсена посмотрела на нее. Поликсена засмеялась в ответ.

Удивительное дело – они с Априевой дочерью в действительности не сделали ничего такого, чтобы их можно было назвать любовницами, но, в то же время, Поликсене казалось, что они давно сплавлены Эросом. Любить ведь можно не только тем грубым способом, который предпочитают мужчины, - а и глазами, и прикосновениями, и словами, и воображением…

Потом служанки одели и накрасили их. Поликсена и не заметила, когда искусство Та-Имхотеп стало ей совершенно необходимо, – так же, как все египетские господа нуждались в своих слугах.

Потом они пошли ужинать, расположившись на террасе и глядя на закат. Конечно, уже вечерело: даже египтянка не могла подолгу лежать на крыше в часы ярости Ра. Только тогда в разуме эллинки мелькнуло смутное беспокойство, память о том, что осталось за пределами Саиса.

- Как же мой брат, - прошептала она.

Прежде, чем беспокойство переросло в страх, Нитетис удержала готовую вскочить подругу властным жестом.

- Дыши! Глубоко дыши, десять раз, - приказала она. – И считай! Помни, чему тебя учили здесь!