Литмир - Электронная Библиотека

- Нет, оставь, - Ити-Тауи быстро протянула руку. - Я еще доем.

Жрец молча удалился. Ити-Тауи проводила взглядом его белую спину.

Способны ли слуги Нейт чувствовать то же, что обычные люди? Или, получив посвящение, они этим навеки отделяются от всех прочих и считают себя навеки возвысившимися над обычными смертными?..

Была ли такой ее мать, жрица Нейт? А ее отец - он и сейчас такой…

Ити-Тауи медленно жевала инжир, оставшийся на блюде, но ее мысли уже были далеко от еды.

Царский казначей пришел к дочери вечером другого дня, когда она вернулась к себе после урока игры на лютне. Уджагорресент ступил в келейку Ити-Тауи один, одетый в голубую тонкую рубашку, белую юбку-схенти и золотой складчатый синдон, свисавший с пояса спереди. Голова его была по-прежнему обрита и обнажена, как у жреца, но лицо тщательно загримировано.

Когда сидевшая девочка встала и поклонилась, Уджагорресент улыбнулся.

- Ты можешь написать в Дельту, - сказал он, прежде чем дочь открыла рот.

Ити-Тауи, краснея, поблагодарила. Потом шагнула вперед, но отец не стал ее обнимать. Просто жестом пригласил ее сесть, и сам опустился рядом.

- Ты хочешь попросить о чем-нибудь еще? - спросил Уджагорресент.

- Да, - ответила Ити-Тауи, потупив глаза. - Фрина выходит замуж за ионийца Мелоса… ты знаешь? Могу ли я поехать в Дельту к ней и ее мужу?

Она быстро подняла голову, ловя выражение отца.

Встретившись глазами с Ити-Тауи, тот кивнул, никак не выказывая своего отношения к случившемуся.

- Да, ты можешь поехать, дитя.

Ити-Тауи перевела дыхание, закусила алую губку.

А потом быстро спросила:

- А за кого я выйду замуж, отец?

Она сжала руки.

- Мне ведь скоро тринадцать!

Уджагорресент улыбнулся и наконец обнял дочь за плечи. Она не отстранилась; но продолжала так же напряженно смотреть на него.

- Мне кажется, об этом еще рано говорить. Или ты думаешь, что уже готова?

Девочка поспешно мотнула головой.

- За несколько лет еще многое может случиться, - задумчиво сказал Уджагорресент. Неизвестно было, сказал он это дочери или себе; и Ити-Тауи не решилась больше спрашивать.

А потом царевна неожиданно заговорила о другом.

- Я думала, отец, и давно хотела спросить… ты жрец высокой степени посвящения, ведь правда?

Уджагорресент кивнул: в его черных глазах зажегся интерес, и даже удовольствие, несмотря на то, что дочь говорила с ним по-гречески.

- Меня учили здесь, в доме Нейт, что мы обладаем несколькими душами, - продолжила Ити-Тауи. - Ах, чистый дух… Ка, телесная душа, Рен, имя… Какая же душа есть я настоящая? И когда я умру, это значит, я распадусь, - она расставила руки. - Где я буду тогда?

Уджагорресент тихо рассмеялся.

- Я часто говорил о божественном с твоей госпожой матерью, однако такого вопроса даже она мне не задавала, - сказал царский казначей. - Но я очень рад, что ты спросила.

Он вздохнул, привлекая девочку ближе к себе.

- Когда закрываются глаза, пробуждаются души - такое речение существует у нас, - продолжил Уджагорресент. - Я не могу сказать тебе, какая душа содержит твою сущность, и едина ли эта сущность. Но есть то, что делает тебя единой. И ты, как и все мы, существуешь сразу в этом мире и ином.

Девочка широко раскрыла черные глаза.

- Почему же я вижу только этот мир?

- А ты думаешь, что больше ничего не видишь? - тут же быстро спросил Уджагорресент. - Есть те, которые умерли, видящие только иной мир. Есть те, которые умерли, но неспособны видеть иной мир… а есть те, которые ясно видят оба мира сразу. И среди нас, и среди умерших.

- О, - тихо сказала юная египтянка, уткнувшись лицом в ладони. Это было для нее слишком.

Но через небольшое время она опять заговорила, преодолев свое волнение.

- А если бы я… если бы я взяла в мужья экуеша… я потом пошла бы за ним в Аид, где все стенают, как приговоренные, и откуда нет выхода?..

- Нет! - воскликнул отец, не раздумывая.

Он почувствовал, как девочка дрожит, и прижался губами к ее виску. - Нет, дитя моих чресл и моего сердца, - сказал царский казначей. - Даже если бы ты по доброй воле взяла в мужья грека, ты навеки принадлежишь своей земле и подлежишь ее священным законам… Помни, что никто из нас не принадлежит себе!

Ити-Тауи сидела, прильнув к отцу без всякого принуждения. Они долго молчали.

А потом Уджагорресент спросил:

- Может быть, тебе чего-нибудь принести?

- Нет, благодарю, - тотчас отозвалась девочка. - У меня все есть, и я не скучаю! Только бы мне…

Она осеклась, но царский казначей угадал недосказанное.

- Уже скоро, Ити-Тауи. Скоро ты выйдешь отсюда.

Отец посмотрел ей в глаза.

- Твое обучение не окончено, но можно будет покинуть храм на несколько месяцев, чтобы пожить при дворе. Ты ведь не бывала в Мен-Нефер?

- В Мемфисе? Нет, - сказала Ити-Тауи.

Но она улыбнулась: эта мысль увлекла ее.

- Там есть и девушки, и юноши, которые могли бы стать тебе друзьями. Есть среди них и греки, - прибавил Уджагорресент, предвосхищая вопрос.

Ити-Тауи вздохнула.

- Это было бы прекрасно, отец.

Уджагорресент улыбнулся. Да: сейчас было не то время, что двадцать лет назад, в годы юности Нитетис. Персидская буря разразилась - необычайное явление для Та-Кемет: и многовековые стены Та-Кемет выстояли в этой буре.

Отец и дочь встали.

- Мне пора, - сказал царский казначей. Он коснулся щеки девочки. - Тебе в самом деле ничего не нужно?

Ити-Тауи качнула головой.

- Только приходи ко мне еще, - попросила она.

Уджагорресент кивнул.

- Как только позволят дела.

Он коснулся губами волос царевны, а потом ушел, тихо прикрыв дверь.

Ити-Тауи некоторое время смотрела Уджагорресенту вслед. А потом подошла к низкому шкафчику, стоявшему в углу ее комнаты. Открыв его, девочка достала ворох чистого папируса и письменный прибор.

Она уселась на циновку и положила на скрещенные ноги писчую дощечку. Но еще долго не могла сосредоточиться на том, что сказать подруге: сидя над чистым папирусом, Ити-Тауи вспоминала своего могущественного и любящего отца, его слова и обещания.

========== Глава 124 ==========

Масистр, сын Виштаспы, - военачальник, которому было поручено вновь покорить Ионию царю Персии, - и в самом деле встретил небольшое сопротивление. К тому времени, как персы вновь высадились в Милете, беспорядки, вызванные восстанием, еще не прекратились; и возникли новые, неизбежно порождаемые внутренней войной, - голод, недостачи во всем. Прекрасные собственные хозяйства Милета были наполовину уничтожены самими же ионийцами.

Никто не подготовился к возвращению персов - ионийцы не выдвинули вождей, которые могли бы упорядочить их силы и снабжение войска. И не нашлось никого, кто воспламенил бы восставших снова: а без этого и высокое мужество, и даже любовь к родине отступают, и их место вновь занимают животные чувства, страх за свою жизнь и благосостояние, и покорность сильнейшему.

Люди и кони Масистра были измучены долгим морским путешествием, и, вероятно, не добились бы победы так легко, встреть их сильная армия. Но их встретили только отдельные плохо организованные отряды. Ионийцы, готовые на смерть, вначале безрассудно кидались навстречу персидским конникам - но когда азиаты сминали их, пронзая копьями, остальные рассыпались, обращаясь в бегство, или сдавались, падая на колени. Таких Масистр всегда приказывал щадить. Будущий сатрап Ионии уже видел, что оставшихся ионийцев едва хватит восстанавливать загубленные сады и поля…

Дарион тоже отличился в первом для него сражении. Персы справились бы и без него, но военачальник видел, с каким свирепым удовольствием юноша, сидящий на стремительном белом коне, налетает на пеших врагов. Нескольких он поднял на копье, хотя они были уже готовы сдаться… сын Филомена упивался, загоняя людей, как хищных зверей.

217
{"b":"716360","o":1}