Некоторое время, лежа и глядя в высокий расписной потолок, Калликсен вспоминал свою жену и думал о будущем ребенке. Потом вспомнил мать - Каллирою с Коса, подарившую ему и братьям золотые волосы: мать, всегда с такой надеждой смотревшую на младшего сына. Калликсен улыбался, думая о доме и любимых людях.

Потом он вспомнил Аристодема и шепотом пообещал принести за него жертву Аиду. Но печаль, которую принесли мысли о брате, не захватила Калликсена… этот философ на самом деле никогда не был близок своим братьям.

Когда Калликсен заснул, он увидел молодую вдову Аристодема - царицу Ионии. Она этим вечером совсем не походила на вдову.

На другой день гость проснулся поздно, но чувствовал себя хорошо отдохнувшим. Светловолосый, как он сам, раб-иониец сказал, что царица сейчас занята - а пока Калликсен может погулять по дворцу и выйти в сад.

Умывшись и поев с помощью приставленного к нему слуги, Калликсен, в сопровождении этого самого раба, бродил по дворцу и саду несколько часов… он безмолвно восхищался всем, и даже присутствие персов уже почти не коробило молодого моряка. Персы умели нести свою службу почти незаметно. Иногда Калликсен спрашивал раба о том, что попадалось ему на глаза: и иониец отвечал, почтительно и толково, хотя не вдаваясь в подробности.

Потом молодой афинянин вкусно пообедал и поспал днем; он спросил, можно ли ему прогуляться по городу, - и, к своему удивлению, получил согласие.

К нему только приставили двоих воинов-ионийцев. Но Калликсен уже почти не чувствовал себя пленником.

Он побродил по Милету и восхитился его садами и статуями. Калликсен заметил своеобразие ионийской скульптуры и спросил себя: а не заслуга ли это покойного Филомена?

Можно будет спросить у его сестры…

Царица вышла к Калликсену только вечером. Она опять приняла его в зале с фонтаном, одетая в этот раз в белое с алым. Поликсена улыбалась.

- Понравился ли тебе мой город? - спросила госпожа дворца, которую уже уведомили о его прогулке.

Калликсен ее не разочаровал.

- Понравился, - сказал он. - Мне все понравилось!

Он вздохнул и оглядел зал, в котором они стояли.

- Такой зал с выходом на террасу - персидское новшество, - объяснила царица. Ее, как видно, радовало, что афинянин чувствует себя значительно свободнее.

- Не правда ли, террасы создают ощущение простора? - спросила Поликсена. - Дворцы в Персии выглядят закрытыми, хотя азиаты очень любят озеленять их… а мы, пользуясь их достижениями, можем строить так, как не мыслили до сих пор.

Калликсен кивнул, соглашаясь.

- Да, - сказал он. - И статуи… в Милете они очень необычные.

Царица неожиданно помрачнела.

- Лучший в Ионии скульптор был моим другом, - сказала она. - Я любила его, и о нем говорили и в Египте, и в Персии! А теперь он отправился в Сузы, ко двору Атоссы, и пропал там бесследно!

- Вот как? - спросил Калликсен.

Царица села на кушетку, и он, сам того не заметив, опустился рядом.

- Ты искала его? - спросил молодой моряк.

Поликсена кивнула. Она протянула руку… и афинянин, чуть дыша, взял царицу за руку, ощутив ее жар и холодок ее браслетов: многих серебряных колец.

- Я сделала все, чтобы найти этого художника… но, по-видимому, Менекрат из Милета убит или пленен завистниками. А искать в Персии человека, которого спрятали, - все равно что песчинку в пустыне!

Поликсена быстро сделала глоток вина. Калликсен выпил тоже, глядя, как дрогнуло ее горло… он сам не знал, что с ним творилось: неужели хозяйка все-таки что-то подмешала в его питье? Коринфянка теперь смотрела прямо на него: и гостю показалось, что она не плачет, а усмехается.

- Что это? - спросил молодой моряк, вдруг увидев шрам у Поликсены повыше локтя. - Откуда?

- Это я получила, когда упражнялась с мечом, - ответила царица.

Она усмехнулась, видя изумление на его лице. Калликсен погладил ее руку: полузаживший шрам казался еще глаже ровной смуглой кожи… и если темные глаза Поликсены представились ему бездной человеческих скорбей, как море, ее гордая усмешка вдруг стала для молодого афинянина предвосхищением высшего блаженства. Какие тайны еще она скрывала?..

Не в силах бороться с собой долее, он придвинулся к Поликсене вплотную; и поцеловал госпожу дворца.

Поцелуй был соленым и свежим, но тотчас с огромной силой пробудил в нем дремавшее желание. Калликсен прижал царицу к себе, пьянея от ощущения ее горячего крепкого тела и восточных ароматов; Поликсена и не подумала сопротивляться, обнимая его и сжимая сильными руками.

Ее тяжелые волосы были сегодня частью заплетены в косы и подобраны на затылке, но быстро рассыпались, когда Калликсен выдернул золотые шпильки. Он уложил хозяйку дворца на кушетку… слишком короткую и тесную для того, что гость намеревался совершить; но это неудобство, как и неслыханный его поступок, довели его возбуждение и наслаждение до крайности.

Калликсен почти не ласкал ее - но царица насладилась не меньше него, когда он овладел ею, только от ощущения его тесных объятий и запаха; оттого, что принадлежала ему.

Потом он лежал, ни о чем не думая, уткнувшись головой ей между тяжелых грудей… царица первая оттолкнула своего любовника. Пока он приподнялся на ложе, она уже встала и успела привести в порядок свой хитон и алый гиматий.

Калликсен смотрел на нее таким потерянным взглядом, что царица рассмеялась.

- Ну, что скажешь, юный Язон?

Молодой моряк провел рукой по влажному лбу, откинув выгоревшие волосы.

- Ты меня соблазнила, - прошептал он.

- Неправда, - возразила царица.

Она закончила туалет, оставив черные волосы распущенными и перекинув их через плечо; и сделала шаг к нему.

- Ты пожелал меня и первым обнял, а я тебя не оттолкнула. Недостойно валить свою вину на меня… хотя трусливые мужчины в подобных случаях так и поступают!

Калликсен быстро отвел взгляд. Он встал с кушетки и огляделся: никого не заметил.

- Кто видел нас? - шепотом воскликнул молодой афинянин.

Поликсена пожала плечами.

- Мои слуги, может быть… но они будут молчать.

Калликсен быстро подступил к царице, хотел сказать что-то гневное… но вспомнил ее слова - как ведут себя трусливые мужчины. И неожиданно для себя опять обнял вдову брата.

Поликсена прижалась к нему.

- Ты не только смел, но и великодушен, - прошептала она.

А потом вдруг оттолкнула своего любовника и посмотрела белокурому афинянину в глаза.

- Твоя жена ждет ребенка, не так ли?

Калликсен кивнул, удивленный. Он не помнил, чтобы говорил царице о жене: а уж тем более о своем нерожденном первенце!

Коринфянка неожиданно подняла руки и расстегнула висевшее у нее двойное жемчужное ожерелье. А потом вложила драгоценность в руку своему случайному возлюбленному.

- Отдай своей супруге - скажи, что это дарит ей царица Ионии, - потребовала Поликсена.

Афинянин боялся даже оценить, сколько может стоить такое ожерелье. Но он понял, что отвергнуть этот дар нельзя никак. Калликсен низко поклонился.

- Как пожелаешь, госпожа.

Конечно, изголодавшись в своих плаваниях, молодой афинянин, случалось, принимал в объятия других женщин… хотя никогда не блудил так, как большинство моряков. Но то, что случилось сегодня, никак нельзя было назвать блудом. Это был дар… такой же, как жемчуг, оттягивавший ему руку.

Царица Ионии улыбнулась.

- Я хочу, чтобы ты был счастлив со своей женой, - сказала она. - Чтобы она родила тебе здоровых сыновей.

Калликсену почудилась насмешка в глазах Поликсены при этом пожелании… и, кажется, он понял ее смысл.

- А ты не боишься нас? - серьезно спросил он.

- Афинян?

Поликсена подняла брови; потом покачала головой.

- Пройдет очень много лет, прежде чем вы сможете угрожать тем, кто далеко, - сказала она. Сказала с несомненной грустью.

Царица прошлась перед гостем, сцепив руки перед грудью.

- Но я желаю только лучшего вашему священному городу, который я, должно быть, уже никогда не увижу, - прибавила коринфянка. - Поэтому я куплю у вас все ваши товары… и очень выгодно для вас.