Памятуя об обществе персов, даже ее муж не мог возразить против таких пристрастий Поликсены: хотя сам Аристодем сохранял верность греческой одежде, как и греческому вооружению. Афинянин продолжал упорно учиться оружному бою у воинов Филомена, и через несколько месяцев уже смог похвалиться перед супругой своими успехами.

Поликсена радовалась достижениям мужа, хлопала им - хотя оба отлично понимали, что настоящую проверку воинские умения проходят вдали от женских глаз. И Аристодем не знал, молить ли ему высшие силы о такой возможности.

Поликсена довольно часто навещала во дворце Артазостру, и каждый раз им находилось о чем поговорить. Жизнь и история персов, которые со стороны могли показаться довольно однообразными, были намного богаче и занимательней, чем до сих пор представлялось эллинам. И чем лучше Поликсена успевала в персидском языке, тем лучше могла оценить наследие этого народа.

Особенно теперь, когда столько народов объединились под властью царя царей, питая друг друга так плодотворно, как раньше нельзя было и помыслить! Еще для Кира Великого Персида, в которой он вырос, была гораздо меньше.

Когда младший сын Филомена достаточно окреп для дальних прогулок, Артазостра стала сопровождать мужа и его родных в их путешествиях по Ионии - по обычаю своих соплеменников: а может, по причине неутихающей подспудной ревности к сестре мужа, своей новой подруге.

Эти родственницы неожиданно почувствовали сильную взаимную тягу… может быть, отчасти питавшуюся того рода чувствами, что нередко испытывали друг к другу обитательницы больших персидских гаремов, годами томившиеся без господина, и знатные девушки. Почти не смущаясь, в скором времени Артазостра рассказала эллинке, что в девичестве развлекалась с собой и со своими служанками так же, как сама Поликсена: не находя другого выхода своему любовному томлению. Но и иных причин для взаимного расположения у благородных молодых женщин оказалось достаточно.

Удивительным образом, чем больше стала их привязанность, тем больше сделалась и неприязнь - двойственность чувств, свойственная Азии. Но Поликсене было отрадно сознавать, что Артазостра сопровождает ее не только как жена своего мужа.

По большей части персиянку с детьми несли в закрытых носилках - но иногда дочь Аршака пересаживалась на лошадь, которой правила не хуже Поликсены, несмотря на отвычку.

По вечерам, когда маленький отряд останавливался под открытым небом, а не под крышей, Поликсена много времени проводила в шатре у персиянки, где они собирали всех детей, пока мужчины занимались своими делами. Филомена эта женская дружба и забавляла, и радовала: он все замечал, но ничему не препятствовал. Аристодем же чем дальше, тем больше сердился и ревновал… между ним и женой произошло несколько пылких ссор из-за этого, и афинянин чуть не поднял на Поликсену руку. Но он сдержался. Поликсена, возмущенно заявив, что не делала ничего предосудительного, прибавила, что персиянка никогда не смогла бы занять в ее сердце место Нитетис.

Аристодем понимал, что это правда: и в конце концов извинился за свою несдержанность. Женщинам необходимо общество друг друга, особенно если они умны. Не он ли сам когда-то мечтал об этом?

Но все чаще афинянин чувствовал отчужденность от жены, о которой никому не говорил и на которую не имело смысла жаловаться. Зов крови - самый сильный на свете!

Однако они с Поликсеной продолжали крепко любить друг друга и довольствоваться своей супружеской жизнью.

Их дети росли, и хотя больше пока в семье не ожидалось прибавления, им было вполне достаточно своих сына и дочери.

Фрина чем дальше, тем больше обещала стать красавицей; а Никострат - отважным воителем. Сын Ликандра уже пробовал свои силы на окружающих мальчишках, вырываясь из-под материнского и нянькиного присмотра и забираясь в соседские сады: и часто являлся домой весь в синяках, а то и в крови, но редко приходил неудовлетворенным. Похоже, Никострат и его маленькие приятели если не колачивали всех, с кем сходились по своему возрасту, то никогда не оставались в долгу.

Мать пробовала бороться с этим, но противостоять проказам ребенка становилось все труднее: отчим тоже терялся перед Никостратом, потому что ни сам он, ни его братья никогда не были в детстве такими забияками. Кроме того, Аристодем никогда не имел на пасынка того влияния, какое имела мать. Похоже, спартанцы учились чтить своих женщин с рождения: хотя это не мешало им рисковать собой при каждом случае.

Поликсена попросила брата найти для Никострата наставника - который учил бы мальчика кулачному бою, борьбе, плаванию и всему, что понадобится воину. Как и в Египте, много воинов в Ионии в мирные дни маялось от безделья. Филомен охотно согласился – и, более того, предложил, когда Никострату исполнится шесть лет, взять племянника в школу при дворце, недавно учрежденную им наподобие спартанской: хотя, конечно, с менее строгими правилами.

В великой Персии не было военных школ для детей, как не было до сих пор централизации и организации власти, подобной египетской. Знатных детей обучали их отцы, как Поликсена уже знала со слов Артазостры; а простые солдаты обучались как придется. Для многих первый бой оказывался последним… хотя при такой численности азиаты могли нести много большие потери, чем греки, не теряя своей боевой мощи.

Поликсену обрадовало, что в школе Филомена не было персидских детей: благородные персы не доверяли своих сыновей чужестранцам, а простолюдинам доступ в школу был закрыт.

Когда Аристодем узнал об этом разговоре, он был так возмущен, точно Поликсена отдавала в учение его собственного сына, не спросив согласия отца. Поликсена в ответ довольно резко напомнила мужу, кем он приходится Никострату… для афинянина, имевшего только одну дочь, подобное было особенно чувствительным ударом.

После этого объяснения Аристодем и Поликсена не разговаривали несколько дней.

Впрочем, потом Аристодем заговорил с женой первым и признал ее правоту. Конечно, где еще, как не здесь, мальчик должен был стать мужчиной!

Поликсена обрадовалась примирению, но понимала, что слишком часто оказывается права и слишком часто поступает по-своему, чтобы это не уязвляло мужа. Это оказалось тем более тяжело, что вокруг них почти не было афинян: никого, чья судьба была бы неразрывно связана с городом Девы.

Поликсена чувствовала, что между нею и мужем возникла трещина, которую никак не удается залатать. Это могло кончиться плохо. Но ничего поделать было нельзя.

То, что разделяло их, было им неподвластно.

Когда наступила новая зима, Поликсена получила письмо от Нитетис. Она давно завязала переписку с другом-египтянином, который уведомлял эллинку о судьбе царицы: от него Поликсена знала, что Нитетис жива и невредима, что у нее появилась дочь, которую та растит в своем поместье. Убийцу Яхмеса искали, но до сих пор не нашли.

Но Поликсена почти не надеялась получить весточку от самой Нитетис. Слишком много времени они провели вдали друг от друга… гораздо больше теперь разделяло их, чем связывало. Со слов малознакомого человека Поликсена не могла представить себе царицу сейчас. Не могла понять, затянулись ли ее раны; и как можно успокоить ее боль!

Но Поликсена сразу же вспомнила госпожу, когда развернула папирус, исписанный по-гречески. Нитетис писала ей своей рукой.

Царица долго рассказывала о своей малышке Ити-Тауи, которая врачевала ее сердечную рану, – рассказывала так, как только одна мать может делиться с другой. Нитетис просила подругу написать о своих детях и о том, чем Поликсена занята сейчас.

Эллинка ощутила неожиданную вину, прочитав эти излияния. Ведь царицу некому было уведомлять о делах Поликсены!

Потом Нитетис перешла к описанию дел государства. Она рассказывала, какое строительство развернулось по всей ее стране – о том, что за всеми управителями Та-Кемет Дарий сохранил их должности; жрецы не терпели никаких ущемлений, какие испытывали при Камбисе, царь царей выказал почтение их богам и не тронул храмовых сокровищ.