- Здесь у тебя очень хорошо, только пустовато, - сказала коринфянка брату.

Филомен ласково улыбнулся.

- Ты права. Это место отдыха моей жены. Мы договорились с Артазострой, что я ничего не буду менять в этом зале без ее согласия! Может быть, Артазостра согласится, чтобы я поставил статуи по углам. Но у персов и зороастрийцев особое отношение к изображениям людей и богов!

Тут Аристодем, не говоривший ни слова, неожиданно вздрогнул и уставился на Филомена словно бы в каком-то подозрении. Но Поликсена ничего не заметила.

Опять поднявшись и выйдя на середину зала, гостья окунула руку в фонтан и пошевелила пальцами в воде: коринфянка улыбнулась. Филомен смотрел на нее с таким наслаждением, с каким мужчина смотрит на забавы любимого ребенка или любимой женщины. Он знал, что в этот миг сестра готовит возражение ему, и с нетерпением ждал ее ответа.

- Нет, статуи сюда не подойдут, - наконец задумчиво сказала Поликсена. - Статуи лучше устанавливать в коридорах или стенных нишах - там, где тесно… Или в конце молитвенного зала, перед жертвенником!

- Ты подразумеваешь египетские и вавилонские статуи, - кивнул Филомен. - Ты права! Эти восточные статуи должны быть ограничены каноном и пространством! А как насчет статуй, которые изображали бы человека в движении?

- Я таких не видела, - сказала Поликсена.

И вдруг она вспомнила о Ликандре. Брат как будто хотел навести ее на эту мысль, но зачем… так жестоко? Неужели Филомен настолько ревновал?..

Она знала, что в ревности самые справедливые и благородные люди делаются на себя не похожи. И может ли любить тот, кто не ревнует!

Царевна справилась с собой, ощущая на себе взгляды обоих мужчин, которые жгли ее. Оба, казалось, одновременно пытались проникнуть в ее мысли: и это было мучительно и страшно.

- Прошу простить меня… мне нужно к детям, а потом я пойду спать, - сказала Поликсена.

Филомен, расслышав в голосе сестры скрываемую дрожь, мягко улыбнулся.

- Конечно, иди, милая сестра. Это теперь твой дом. Ты найдешь сама дорогу?

Тут Аристодем резко поднялся. Он кусал нижнюю губу, словно что-то обдумал или на что-то внезапно решился.

- Я провожу ее, - сказал светловолосый афинянин.

Филомен рассмеялся.

- Так вы оба заплутаете. Останься, - велел сатрап Ионии. Он лишь немного возвысил голос: но Аристодем замер на месте, а потом сел снова. Как только Филомен вернулся в свою персидскую крепость, у него словно бы вся манера сменилась на азиатскую. Коринфянин и говорил, и, казалось, мыслил теперь совершенно по-другому, чем при встрече с сестрой и ее мужем!

- Мы с тобою побеседуем по-мужски, пока я свободен, - сказал Филомен гостю. - А Поликсену проводит мой стражник.

Он хлопнул в ладоши и громко позвал:

- Видарна!

И Поликсена, и Аристодем вздрогнули: от стены у выхода из зала отделился черноволосый и чернобородый стражник-перс, остававшийся невидимым во все время разговора. Или он пришел недавно, незаметно для гостей?

Удивительно было то, что хотя темная одежда и вороненые доспехи скрывали все тело азиата, голова этого человека была обнажена. Это супруги уже заметили у всех персидских воинов здесь.

- Я не люблю, когда мои слуги, а особенно мои воины покрывают головы у меня в доме, - сказал сатрап обоим родственникам, опять без труда разгадав, о чем они думают. - Защищенная голова воина означает готовность к битве, вы сами знаете! А обнаженная голова означает преданность своему господину и открытость перед ним.

Видарна стоял совершенно неподвижно, пока господин рассказывал о нем, бесстрастно глядя перед собой: и осталось только гадать, сколько азиат понял из слов Филомена. Впрочем, хозяина это нисколько не смутило.

- Проводи царевну до ее покоев, - приказал Филомен стражнику по-персидски, слегка кивнув в сторону Поликсены.

Перс взглянул на Поликсену, потом поклонился обоим, брату и сестре. Затем посмотрел на Аристодема, который опять встал с места, услышав приказ хозяина дворца… вернее, варвар посмотрел сквозь Аристодема: и афинянин мог бы поклясться, что в черных глазах стражника мелькнула насмешка.

Поликсена направилась было следом за Видарной, который сделал несколько шагов к выходу и приостановился, дожидаясь царственную гостью. Но потом коринфянка опять повернулась к брату.

- Благодарю тебя. У тебя чудесно, - сказала она. - Уверена, мы с Аристодемом не разочаруемся, познакомившись с твоей супругой и детьми!

Филомен рассмеялся.

- Уверен, что нет, сестра. Артазостра немного… дичится вас, как вы уже поняли. Но завтра она непременно выйдет к вам, по долгу хозяйки и родственницы! Думаю, ты многое от нее узнаешь!

Поликсена поклонилась; брат кивнул.

Повернувшись, она удалилась вместе со стражником.

Когда звук их шагов стих вдали, Филомен повернулся к старому товарищу. Аристодем снова сел и достаточно успел овладеть собой.

- Она очень изменилась, - сказал Филомен: и в этих словах было гораздо больше восхищения, чем порицания.

- Да. Мы все очень изменились, - ответил афинянин.

- Верно, брат мой.

Сатрап улыбнулся. Суровость слов гостя, казалось, ничуть не задела хозяина.

- Расскажи мне о себе. Все, как ты жил эти три года, - попросил Филомен.

Аристодем на ощупь налил себе вина из кувшина, плеснув воды из гидрии*. А потом начал рассказывать: друг внимательно слушал, соединив кончики пальцев и лишь иногда поощрительно улыбаясь.

Когда пришла очередь говорить Филомену, Аристодем так же внимательно слушал его. Сейчас они не спорили и не искали истину, как тогда, когда Филомен в первый раз принимал Аристодема у себя: два пифагорейца делали молчаливые выводы друг о друге.

Когда они кончили говорить, была уже глубокая ночь. Наступил предрассветный час, когда все в мире людей и духов замирало, ожидая, что принесет новый день.

Хозяин сам проводил друга до покоев жены: и, обняв на прощанье, ушел. На страже у дверей спальни стояли двое ионийцев Поликсены, и это принесло Аристодему некоторое успокоение.

Афинянин вошел в опочивальню, напоенную ароматом роз. Персидские розы были не чета египетским болотным цветам!

Поликсена спала на широкой кровати под балдахином, натянув до подбородка покрывало из мягчайшей белой шерсти и по-детски подложив ладони под щеку. Муж улыбнулся при виде этого, но потом опять стал озабоченным и хмурым. Впрочем, конечно, он устал… ему нужна завтра ясная голова, чтобы хоть что-нибудь сообразить!

Он проверил Фрину, которая спала в колыбельке в углу. Никострата поселили отдельно… мальчишке не место рядом с молодыми супругами: так сказал Филомен, лукаво улыбнувшись, когда показывал гостям их комнаты.

Аристодем лег рядом с женой, под общее покрывало, и обнял ее. Теплая близость любимой сразу успокоила его: Поликсена вздохнула и, не просыпаясь, прижалась к мужу. Она пробормотала что-то, Аристодем не расслышал… и вдруг замер, различив в бормотании жены чье-то имя. Кого она позвала, супруга или брата?..

- Все равно, - прошептал афинянин.

Он поцеловал ее.

- Ты моя, и плохо придется тому, кто попробует разлучить нас! - шепотом воскликнул философ. - Или отобрать у нас детей!

Он снова поцеловал Поликсену.

- Клянусь Гекатой Трехликой, - прошептал эллин, подняв кулак. И улыбнулся. Решиться было уже половина дела!

Аристодем уснул в этой чужой постели спокойно и крепко.

* Древнегреческий сосуд для воды.

========== Глава 77 ==========

Гости превосходно выспались: даже Поликсена, которой пришлось вставать ночью и кормить дочь. Фрина почти ее не беспокоила - девочка сладко спала всю ночь. И гости поняли, что проснулись довольно поздно.

Но, несмотря на это, солнце, все утро светившее через резные ставни, не успело нагреть комнату. Была ранняя весна, и прохладно в сравнении даже с египетской зимой: однако детям это было лучше всего.