- Однако же весьма странно, - протянул молодой афинянин. - Неужели царь персов так легко простил Уджагорресенту мятеж и гибель значительного войска?

Поликсена покачала головой. Она потеребила лежавшие на плече волосы, которые были не только гораздо чернее, но и гораздо жестче, чем у мужа.

- Не думаю, муж мой. Дарий едва ли был столь сильно разгневан этим восстанием, чтобы прощать его с трудом… он ведь так далеко, а о Египте знает лишь понаслышке! Совсем не то, что для Камбиса было усмирять египтян самому! И Черная Земля для Дария не судьба, не откровение богов, как для Камбиса, - а всего лишь одна из его сатрапий!

Аристодем медленно кивнул.

- Думаю, ты права.

Афинянин улыбнулся.

- Я почти забыл, как ты умна!

Поликсена рассмеялась. Она снова подумала, как ей повезло. Менее умный афинянин, получив такую, как она, в жены, попытался бы принизить ее, а вероятнее всего, и вовсе запретил бы высказывать свои суждения: но с Аристодемом ей никогда не приходилось этого бояться.

Потом коринфянка спросила:

- Так ты думаешь… нам стоит уехать теперь?

Аристодем посмотрел на ее руки, лежавшие в складках домашнего египетского платья, которое скрадывало фигуру. Потом опять взглянул ей в глаза.

- Конечно же, мы останемся в Египте еще сколько потребуется. И Аристон с женой сейчас тоже никуда уехать не может.

Он прибавил с горячностью:

- И без брата я отсюда не уеду! Мы и так уже растеряли друг друга по всей ойкумене!

Поликсена вспомнила о Меланиппе, кроткой жене Аристона, которая, казалось, по ошибке богов носила имя свирепой амазонки.* Сейчас эта лемниянка была беременна третьим ребенком. Потом Поликсена подумала, как сама только позавчера ночью едва спаслась от персов.

Поликсена слабо улыбнулась, стараясь не смотреть в глаза супругу.

- Может, мне стоит навестить Меланиппу и поговорить с ней о том, как можно уберечься от беременности? Например, вымочить кусок ткани в вытяжке акации, которую используют египтянки… Думаю, Аристон не станет возражать, если узнает!

- Поговори. Вреда от этого точно не будет, - неожиданно серьезно поддержал ее муж. - Давай с тобой завтра же и навестим брата!

Весь этот день они провели вдвоем, не считая того времени, которое Поликсена посвятила сыну. Никострат снова изумил ее тем, насколько развился и умственно, и телесно, пока был без матери. Может, спартанцам именно это и полезно?

Ночью Аристодем впервые после возвращения обнял ее как муж. Теперь ему трудно было подступиться к ней, и афинянин попросил жену лечь к нему спиной.

Странно: в первый миг отдаваться так, вслепую, показалось ей унизительно - более, чем когда муж ложился на нее сверху. Тогда они были лицом к лицу, как в борьбе: а сейчас Поликсена полностью предала себя в его власть. Но скоро это ощущение униженности прошло, и сочетаться так показалось ей удивительно. Аристодем так ласкал свою возлюбленную, словно не мог насытиться, и одновременно словно боялся повредить ей каждым касанием; он весь сосредоточился на ней в эти мгновения: как сама Поликсена все чаще сосредотачивалась на себе, ощущая, как близится ее срок.

Она увлажнилась от стараний Аристодема, хотя и не достигла пика: но ей этого и не хотелось. Осталось приятнейшее чувство близости, которое обоим хотелось продлить.

После соития муж продолжал держать Поликсену в объятиях, целуя ее затылок и шею.

- Теперь у меня есть все, что нужно для счастья, - прошептал он.

Поликсена тихонько рассмеялась. Потом повернулась к Аристодему лицом: муж тоже улыбался.

- Учитель говорил: не гоняйся за счастьем, оно всегда находится в тебе, - сказала Поликсена.

А потом вдруг спросила:

- А если я рожу тебе девочку?

Аристодем нахмурился, словно на это никак не рассчитывал… потом опять улыбнулся, взяв жену за руку.

- Тогда ты посвятишь нашу дочь Афродите, - сказал он. - Боги не терпят, когда ими пренебрегают, по твоим же словам! А ты уже столько лет не вспоминала свой город и Пенорожденную!

***

На другой день они отправились навестить Аристона. Поликсена попросила позволить ей пройтись пешком, хотя муж предлагал ей носилки - знатные гречанки Навкратиса давно переняли обычай благородных египтянок.

Аристон был удивлен и искренне рад обоим. Этот кутила и жизнелюбец, несомненно, изменился, став отцом сына и дочери и ожидая третьего ребенка.

Хозяин с грубоватой, но идущей от сердца заботой сразу же предложил Поликсене сесть в кресло, поставив ноги на скамеечку, пока он поговорит с братом и похлопочет об угощении. Но Поликсена пожелала сначала увидеться с женой Аристона.

Лемниянка в это время, сидя в детской, кормила хлебом с молоком старшего сына, такого же румяного и светлокудрого, как отец, и названного в его честь. Дочка, темноволосая Эпигона, возилась на циновке с деревянной лошадкой, у которой хвост был из настоящего конского волоса. Еще не было заметно, что Меланиппа брюхата, но она казалась теперь далеко не такой цветущей и благодушной, как при знакомстве с коринфянкой. Дети уже порядком истощили эту эллинку.

Увидев Поликсену, лемниянка чуть не расплескала молоко из детской расписной чашки; потом она быстро встала и поклонилась, точно приветствовала особу царской крови. Что ж, именно так и было.

Поликсена с улыбкой обняла эту приветливую, простую гречанку, тень своего мужа - как и предписывалось греческой добродетелью. Царевна чувствовала, что Меланиппа, несмотря на накопившуюся усталость и заботы, рада видеть ее.

Когда Меланиппа препоручила детей няньке, чтобы посвятить все внимание гостье, Поликсена первым делом расспросила жену Аристона о ее доме и детях.

Лемниянка охотно и долго рассказывала: так подробно, как только одна мать может делиться с другой. Видно было, что это единственное, на чем сосредоточено ее существование.

Но потом Меланиппа спросила жену Аристодема, как она гостила у великой царицы. Лемниянка не слишком часто любопытствовала, жизнь не поощряла ее к этому; но когда Поликсена начала свою повесть, в темных, как у нее самой, глазах Меланиппы зажегся неподдельный интерес.

Поликсена рассказывала так, чтобы не слишком взволновать хозяйку; и, конечно, следила, чтобы не выболтать лишнего.

Под конец она упомянула Минмеса, врача великой царицы, и повела речь о том, какие средства египетские жены использовали для предотвращения зачатия. Меланиппа сидела не перебивая и даже без единого движения, сложив руки на коленях. Только приоткрытые губы и блеск глаз говорили о том, как жадно она слушает.

Потом хозяйка нерешительно улыбнулась и сказала, что была бы не прочь воспользоваться чем-нибудь из всего этого, но боится, что муж не позволит.

Поликсена нахмурилась, зная, что сейчас ее низкие прямые брови совсем затенили глаза. Она и вправду начала ощущать себя в этом доме владетельной особой.

- А ты спрашивала его?

Меланиппа качнула головой.

Поликсена улыбнулась, коснувшись ее опущенного плеча.

- Так я попрошу мужа, чтобы убедил Аристона. И помогу тебе достать все, что нужно.

Обменявшись еще несколькими любезностями и выражениями благодарности, родственницы расстались, и Поликсена вернулась к мужчинам.

Аристодем при виде нее сразу отвлекся от разговора со старшим братом. Поликсена, приблизившись, прошептала мужу на ухо свою просьбу.

Аристодем приподнял брови, затем кивнул.

Он обязательно поговорит с братом о его жене; для этого еще довольно времени.

Потом, наконец устроившись в кресле в большом зале и поставив гудящие ноги на скамеечку, Поликсена повторила Аристону рассказ о жизни у царицы, почти слово в слово передав, что говорила Меланиппе; если оставить в стороне то, что представляло интерес только для женщин. Рассказчица вызвала у слушателя все положенное изумление; но, к тому же, Аристон очень обеспокоился происходящим, гораздо больше супруги. Такие дела предстояло разрешать именно мужчинам.

Вскоре они распростились, с возросшим чувством общности и взаимной тревоги, которое, однако же, принесло Поликсене немалое удовлетворение. Такое родственное чувство раньше было только между нею и Филоменом. Что-то он теперь делает, как живет?..