Тут его раздумья были прерваны: подошедший к афинянину другой домашний раб, пышно одетый великан-негр, пригласил его пройти в дом для беседы с господином. Гермодор почти никогда не удостаивался такой чести: только вначале, когда он прибыл в город и договаривался с лидийцем о том, чтобы воспользоваться его собственностью. Возможно, тогда Мидий был действительно впечатлен славой художника; но с тех пор прошло слишком много времени.

Они вошли через главный вход, украшенный красными гранитными пилястрами и позолотой, - оттуда, пройдя по короткому коридору, покрытому ковровой дорожкой, можно было попасть в ойкос. Двери этой комнаты охраняли двое часовых, точно во дворце какого-нибудь восточного владыки.

Что же, разве это не соответствует истине?

Мидий, одетый в какой-то алый балахон, ждал гостя, сидя на низкой мягкой кушетке у огня. В руках у него был золотой кубок. Как и раньше, когда Гермодору случалось бывать в этой комнате, у него запестрело в глазах от обилия дорогих ваз, статуэток, драпировок, подобранных одна к другой, казалось, без всякого порядка и гармонии: казалось, хозяин натащил сюда все, что услаждало его взор, вовсе не думая, как эти предметы будут сочетаться друг с другом и какое впечатление произведут на посетителей.

Впрочем, о впечатлении, производимом на посетителей, Мидий из Лидии мог почти не заботиться: он был достаточно богат для этого.

Однако лидиец встал навстречу художнику, любезно улыбаясь: подойдя к нему, он положил Гермодору на плечо свою холеную руку с накрашенными, как у женщины, ногтями.

- Прошу, располагайся, - сказал Мидий. - Вот тут, в кресле у очага. Или, может быть, ты предпочитаешь ложе?

- Кресло, благодарю тебя, - сдержанно ответил афинянин. В последнее время у него начинало ломить тело от лежания во время трапезы - и вообще, он давно уже находил египетский и старый дедовский обычай гораздо удобнее, как и приличнее.

Мидий сам усадил его, подведя к креслу под руку. Потом опустился на свою кушетку и хлопнул в ладоши.

- Вина лучшему из художников! - приказал лидиец, когда перед ним появился вышколенный слуга. - Не желаешь ли позавтракать со мной? - спросил он Гермодора.

- Благодарю, я ел совсем недавно, - сказал скульптор.

Мидий рассмеялся.

- Как угодно. А я вот только встал.

Гермодор был так напряжен и насторожен, что собаки Мидия, наверное, чуяли его запах за целый парасанг*. Конечно, хозяин видел все: но был давно привычен к тому, как его воспринимают незначительные люди, и вел себя как ни в чем не бывало.

Когда принесли вино и закуски, Гермодор вдруг засомневался - пить ли. Мидий никогда еще не угощал его, даже при знакомстве. Но потом все же взял кубок.

Иссиня-черное вино оказалось превосходным. Подумав, художник закусил его белым хлебцем: чтобы сохранить трезвую голову, если Мидий решил так воздействовать на своего гостя.

- Поздравляю тебя, Гермодор, - наконец сказал хозяин, все время наблюдавший за ним: как видно, поняв, что сам художник о причине приглашения не спросит. Из опасения или из благоразумия.

- С чем? - спросил Гермодор.

Поставив кубок на низкий столик, разделявший их, он поднял голову и взглянул на лидийца со всем спокойствием и достоинством, что мог найти в себе.

- С окончанием величайшей работы твоей жизни, - улыбаясь, ответил Мидий. - Ты ведь закончил статую моего атлета еще день назад? Или я ошибаюсь?

Гермодор прикрыл глаза и подумал, нет ли у лидийца на службе собственных шпионов. Или Мидий подкупил кого-нибудь из его помощников?..

- Нет, не ошибаешься, господин Мидий, - наконец сказал афинянин. - Статуя готова.

Он глубоко вздохнул, потом посмотрел прямо в темные накрашенные глаза азиатского грека.

- Ты желал бы увидеть ее? Скоро я отошлю ее в Афины, и уже сегодня уведомлю об этом архонта!

Тут же Гермодор пожалел об этих необдуманных словах; но было уже поздно.

Лидиец снова улыбнулся.

- Нет, сейчас я не имею желания видеть ее… я вполне доверяю словам тех, кто смыслит в искусстве больше моего и уверял меня, что эта работа превосходна. Что подобной ей еще не было создано человеком. И я желаю купить у тебя статую моего спартанца!

У Гермодора оборвалось сердце, а во рту опять стало сухо. Он быстро сделал глоток вина.

- Не слишком ли поспешное решение? - спросил скульптор. - Ты хочешь приобрести статую, которая, возможно не окупит и половины средств, затраченных на нее! И еще не видев ее собственными глазами!

Он уже не сомневался, что люди Мидия шпионили за ним. Возможно, лидиец лгал, говоря, что не видел статуи: и даже вероятнее всего, лгал. Найти способ взглянуть на неоконченную работу человеку с его средствами и связями было совсем нетрудно!

Мидий склонился к гостю со своего ложа.

- Я не собираюсь объяснять тебе причины, дорогой Гермодор. Я хочу купить у тебя статую, чтобы пополнить свое собрание драгоценностей, - вот все, что тебе следует знать. Я предлагаю тебе семь талантов за нее!

Гермодор быстро пригладил волосы, ставшие влажными под ремешком, перехватывавшим лоб. Он был и испуган, и польщен: никогда еще ему не предлагали такую огромную сумму за работу.

- Нет, - сказал он твердо.

Глаза Мидия блеснули.

- Нет? - повторил он.

- Нет, - повторил Гермодор. - Эта статуя должна принадлежать Афинам. Всем Афинам. Всем эллинам!..

Он сам не заметил, как возвысил голос. Выражение лица внимательно слушавшего лидийца не изменилось.

- Теперь ты решаешь слишком поспешно, - сказал хозяин. - Подумай, сколько я предлагаю тебе! Ты можешь не только рассчитаться со всеми долгами, которых наверняка успел наделать, усердно служа Аполлону, - тут Мидий рассмеялся, - но и безбедно жить еще долгое время! Подумай, сколько еще таких работ ты мог бы создать!

Гермодор некоторое время молчал, собираясь с духом. Потом сухо сказал:

- Как видно, ты и в самом деле недостаточно понимаешь в искусстве. Каждая такая статуя неповторима… их нельзя лепить, как горшки! И мне осталось уже немного лет, ты сам можешь видеть это, - внезапно голос скульптора упал, и сам он сник в кресле. - Я больше не создам ничего подобного.

На щеках Мидия выступил румянец. Губы его дрогнули, но больше он никак не выдал, что оскорблен.

- Восемь талантов. Это мое последнее слово.

- Нет, господин, - ответил Гермодор без колебаний.

Вдруг ему пришло в голову, что на эти деньги он мог бы выкупить Ликандра… но афинянин почувствовал так же сильно, что не может воспользоваться предложением Мидия. Так же, как не может бросить лаконца в беде.

Неожиданно на художника накатил неуправляемый гнев, заставивший забыть о всяком страхе.

- Я знаю, откуда берется богатство у подобных тебе! - крикнул он хозяину, сжав подлокотники кресла. - Скоро Персия подкупит всю Элладу, и с чем мы останемся? Мы порабощаем одних своих благородных свободных граждан и развращаем других… ты слышал, что на смену Камбису пришел Дарий? Он не осядет в Египте на годы, как прежний царь, и его войска сметут нас подобно лавине! Выстоять против этой лавины могут только такие каменные герои, как мой!..

Мидий глядел на гостя все с таким же выражением.

- Очень красноречиво, художник, - наконец произнес он. - Возможно, твое красноречие тебе скоро пригодится.

Уж не грозит ли Мидий отдать его под суд, бросив какое-нибудь обвинение?.. А может, устроить так, чтобы самого Гермодора продали в рабство за долги?..

Гермодор встал.

- Благодарю тебя за гостеприимство, - сказал он. - Но мне пора.

Лидиец, все так же вальяжно сидевший на кушетке, сделал разрешающий жест.

- Я тебя не держу, мастер. И могу сказать, что я тобой восхищен. Ты держался с истинно спартанской стойкостью!

И тут Гермодор вспомнил, о чем хотел говорить с хозяином; но теперь…

- А что же будет с Ликандром? Что с ним сейчас? - спросил скульптор.

Мидий пожал плечами.

- Это более не должно тебя тревожить.

Старый афинянин сжал кулаки; кровь бросилась ему в голову.