Я видела, как умер первый санитар. Хорровиц сделал ему захват шеи. Он покрутил баллон в ладони и ударил насадкой по углу стола. Раздался пронзительный свистящий звук. Это было достаточно громко, чтобы разорвать хрупкие барабанные перепонки этих младенцев. Хорровиц затолкал кислородный баллон, всё ещё извергавший воздух, в рот мужчине и держал его там. Мне потребовалось некоторое время, прежде чем я поняла, что он делал. Глаза у санитара вылезли, он царапал грудь, копал окопы ногтями. Хорровиц зажал мужчине нос и смотрел, как лёгкие его жертвы разрываются. Мужчина расслабился в руках Хорровица, а затем упал на пол. Когда он вынул баллон изо рта мертвеца, я увидела, как его грудь опустилась, а затем изо рта потекла кровь.

На мгновение появилась надежда, когда я увидела, как один санитар - тот, что был ещё жив - выбил кислородный баллон. Но эта надежда улетучилась, когда я увидела, как Хорровиц сломал этому санитару шею. Знаете, Хорровиц склонил голову, как делают собаки, когда слышат странный шум. Он стоял совершенно неподвижно, вот так склонив голову, и смотрел на ещё живых младенцев. Как будто кто-то нажал на нём кнопку паузы. Затем он просто вышел из этого состояния и снова начал двигаться, теперь быстрее, более осознанно. Он начал сворачивать шеи детям, которых пропустил. Я потеряла сознание, когда он полез в кроватку моей малышки. Я не видела, чтобы он её убил. Когда я проснулась, я снова была в своей палате реабилитации. Я всё ещё думала, что она жива. Может быть, кто-то остановил его, прежде чем он смог причинить ей боль.

- Когда вы узнали?

- Вся моя семья была вокруг меня, просто наблюдая за мной со слезами на глазах. Я всё поняла прямо тогда. Им не нужно было ничего говорить, я могла судить по их внешнему виду. Я знала, что в том момент начну плакать. Я чувствовала, как это приближается. Ком в горле. Слёзы прямо у меня под веками. Но я этого не сделала. Вы хотите знать почему?

- Почему же?

- Потому что вместо этого я разозлилась.

- Разозлились на Хорровица?

- На него, но не только. Я видела своего бывшего парня. Отца моей малышки. Этого мудака, который обещал, что не оставит меня после того, как я забеременела. Вы думаете, он плакал, как и вся моя семья?

- Полагаю, что нет.

- Вы правильно полагаете. Бьюсь об заклад, этот засранец был втайне рад. Бьюсь об заклад, этот ублюдок был счастлив, что ему больше не придётся платить алименты. Он выглядел печальным, но я знала, что этот урод притворяется. Такое же лицо было у него, когда он расстался со мной. То же фальшивое, лживое, грёбаное лицо. Внутри у этого ублюдка было облегчение.

Наверное, мне не стоило на него кричать. Но мне нужно было как-то выплеснуть гнев. Может быть, я была просто разбита и винила себя за то, что не действовала во время тех убийств, и выместила это на моём бывшем. Я не знаю. Но я просто села и начала кричать «пошёл ты на хуй!» снова и снова и снова на него. Моя мама пыталась меня успокоить, а папа просто схватил его за руку и вывел из комнаты. И я не переставала кричать, пока он не ушёл. Я не знаю, просто это было нужно. Чтобы всё это вышло наружу. Просто вышло.

- Хотите ещё что-нибудь сказать?

- Нет.

- Спасибо за уделённое время.

- Не за что.

(Он выключает диктофон.)

- Сейчас я беру интервью у адвоката Адама, Исаака Петерса. Мы находимся в компании "Hunt and Peters, LLC". Дата - 21 июля 2014 года. Время - 17:49. Можете рассказать мне о времени, которое вы провели с ним?

- Это было недолго.

- Расскажите мне о том недолгом времени, которое вы провели с ним.

- Ну, хорошо. Что ж, суд назначил мне его дело. Судя по тому, что я слышал, Адам относился ко всему пассивно. Просто безразлично. Он не пытался найти себе адвоката, поэтому судья выбрал меня.

Я разговаривал с ним всего несколько раз перед первым слушанием. На него всегда надевали наручники и приковывали цепью, прежде чем мне давали разрешение поговорить с ним. Это требовалось начальнику тюрьмы. Если честно, я бы не пошёл с ним в комнату наедине, если бы его не приковали. В нём что-то есть. То, как он смотрит на вас холодными, мёртвыми, бесстрастными глазами. Как будто он вообще не чувствует никакой связи. Как будто мы разные виды.

- Я знаю. Я тоже это чувствовал.

- Жутко, правда?

- Да.

- Во всяком случае, я читал его профиль перед своей первой встречей с ним. И, конечно, есть только один способ защитить кого-то подобного. На самом деле нет другого логического оправдания тому, что он сделал. Мы решили выставить всё так, что он был сумасшедшим, психически болен во время своих преступлений. Обычно этот аргумент позволяет убедить присяжных. Я имею в виду, что казнить кого-то, кто болен и ничего не понимает, - это ужасно, верно? Мы просто надеемся, что сможем заставить присяжных найти что-то в обвиняемом, которому они могут посочувствовать. Но я знаю, что это будет долгий путь. Правильно или неправильно было бы казнить этого человека - я не решусь судить, моя работа - убедиться, что он завязал со своими делами и найти способ заставить присяжных пожалеть его. Кроме того, если бы нам удалось выиграть дело, представьте, как это повлияло бы на мою карьеру?

- Я полагаю, вы стали бы очень известным.

- Печально известным. Но в этой профессии - это то же самое. Ну, я думал, Адам поймёт, что безумие было его единственной надеждой, но он этого не сделал. Каждый раз, когда мы встречались, он чертовски отказывался от сотрудничества. «Я не сумасшедший. Я не сумасшедший», - снова и снова твердил он. Этому парню никак не объяснить, что другого пути нет. Никто на планете никогда ему не поверит.

- Кроме, может быть, его отца.

- Ну, он же не судья. Ведь так?

Но вот что меня по-настоящему расстроило. Он сказал мне, что делать. Он сказал мне, что рассказать в суде. Кто здесь профессионал? Я никогда раньше не видел такого большого эго. Он сказал мне, что то, что он делал, было для наивысшего блага человечества. Что цель оправдает средства, когда каждый будет его потомком, а значит, умнее, сильнее, быстрее, лучше. Его защита заключалась в том, что прекращение его резни каким-то образом нарушило естественный порядок вещей, что он был следующим шагом в эволюции человека, и Homo sapiens должен уступить место его потомству. Это был смехотворный аргумент.

В итоге он от меня отказался. Он думал, что сам справится с этим делом, этот дерзкий сукин сын! Я был рад уйти, хотя и мог довести до конца громкое дело, которое могло сделать меня юридической рок-звездой. Он напугал меня до чёртиков. Чем больше я разговаривал с ним, тем больше я начинал понимать, что весь мой аргумент был ложью. Я разговаривал с его психологом. Как же его имя?

- Доктор Томпкинс?

- Да, Томпкинс. Мы оба согласились в том, что Хорровиц не сумасшедший, он злой.

- А как насчёт официального вердикта доктора Томпкинса?

- Это фикция. Вероятно, он написал так, чтобы не выглядеть дураком в сообществе психологов. По правде говоря, Хорровиц - чудовище. Хладнокровный монстр.

- Я начинаю это понимать. Я решил сделать этот проект, надеясь на луч света, на возможность обнадёживающего финала, но, опросив всех этих людей, я понял, что это не так.

- Вы, авторы, всегда настроены оптимистично. Вам всегда нужен идеальный, счастливый конец. Но настоящая жизнь другая, партнёр. Мы, как юристы, изучаем такие дела каждый день. И таких людей, с которыми мы имеем дело изо дня в день. Мы реалисты.

- Думаю, мы можем закончить сейчас. Вы можете что-нибудь ещё добавить?

- Нет. Это всё, что у меня было с этим парнем. Слава Богу!

- Спасибо за уделённое время.

- Постойте. У меня к вам вопрос.

- Да?

- Прежде чем вы вошли в мой офис, я слышал, как вы разговаривали по телефону со своей женой.