С тетей Олей, которая умирала, и в том не было у Григория никаких сомнений, поговорить хотелось о многом, о многом ее расспросить. Но времени хватило лишь на обещание. Раздавать обещания Григорий был горазд еще при жизни. Что ж и сейчас не пообещать? Да и что еще остается делать в этой дыре? Для чего он заново народился? Вот сейчас они с Горынычем, зверюшкой трехглавой, все порешают. Но сначала найдут Митяя! Митяй – вот сейчас что самое главное! Тетя Оля обещала, но обещание свое не сдержала, ну и он пообещает. С него не убудет. Тем более детишки, небось, где-то вместе. Найдет Митяя, а там, глядишь, и Танюшка отыщется.

Вот никогда Григорий себе не врал, а сейчас соврал… Знал ведь, что нет Танюшки с Митяем, что не с пацанами она, а с фон Клейстом. Новая теперь у упыря появилась игрушка.

Ничего-ничего, игрушку они с Горынычем у фашистской нечисти отберут. Найдут Митяя, убедятся, что с ним все хорошо, и начнут наводить порядок в Гремучем ручье. До утра, глядишь, и управятся.

Вот так Григорий все для себя решил. Да только не принял во внимание еще одного игрока. Горыныч не желал искать Митяя, Горыныч рвался искать Танюшку. И остановить эту трехголовую монстру Григорий был не в силах.

– Да куда ж ты прешь, костяная башка?! – Он кричал, упирался пятками в землю и землю эту пятками вспахивал, потому что Горыныч не слушался и не останавливался. Горыныч рвался в перед и рвал из сустава руку.

Пришлось бежать следом. Проще, наверное, было бы пса отпустить, но не додумался. Так и мчался следом, проклиная все вокруг. А чего добились? А ничего они не добились! Вылетели на всех порах к распахнутым настежь воротам, выскочили на подъездную аллею, чтобы вдохнуть бензиновые пары. Сбежал упырина! Сбежал и Танюшку с собой увез. Зачем ему девчонка – отдельный вопрос. Думать над ним не хочется, потому что страшно, потому что тогда придется думать над тем, зачем ему был нужен Митяй…

– Все, Горыныч, тпру! – крикнул Григорий и уже обеими руками ухватился за ошейник. – Не догоним! На машине уехал гад!

Горыныч неожиданно остановился, посмотрел на Григория красными глазюками, многозначительно клацнул зубами прямо у его руки.

– Ну тебя! – Григорий разжал пальцы, отпуская зверя на волю. – Попробуй догони. Как набегаешься, возвращайся. – Он подумал, потом добавил: – А можешь и не возвращаться. Что мне с тобой таким?..

Горыныч не дослушал, черной молнией бросился вслед давно уже уехавшему из усадьбы автомобилю. Григорий постоял в замешательстве несколько секунд, а потом тоже бросился бежать. Он летел через усадьбу мимо казармы, мимо хозяйского дома, из окон которого доносились веселые голоса и звук фортепьяно. Пока бежал, успел мельком подивиться такому веселью, тому, что никто не пытается потушить пожар. Солдаты спят, бургомистр со свитой веселится… Пробегая мимо столовой, притормозил. В окне кухни горела свеча. Большего Григорий не разглядел, но проверить, как там Шура, будет нелишним.

Шура спала, положив голову на стол. Он точно знал, что она спит, а не умерла. Слышал биение ее сердца. Нет, все-таки это не сон в чистом виде. Слишком редкое сердцебиение. Не такое, как у него, но все равно необычное. Что это? Упыриный морок?

Григорий вошел в комнату, тронул Шуру за плечо. Та встрепенулась, схватилась за лежащую на столе скалку, замахнулась. Руку он перехватил, скалку отобрал, заглянул в сонные Шурины глаза, увидел остатки морока.

– Ты?.. – Шура покачала головой, стряхивая эти остатки, как собака стряхивает воду с шерсти. – Слава богу, Гриня! А я уже подумала…

– Потом! – Он не дал ей договорить, не было у него на это времени. – Шура, буди ребят, уводи из усадьбы!

– Но как же?

Шура была хорошей женщиной, смелой и честной, но соображала на нынешний Гринин взгляд слишком медленно.

– Говорю, буди ребят и уводи из усадьбы. Главные ворота открыты, часовых я не увидел. Но вы там все равно поосторожнее.

– Но как же без разрешения? – Взгляд Шуры сделался наконец ясным и острым. – Кто нас выпустит без разрешения фон Клейста и этой… ведьмы? Гриня, а чем это пахнет?! – Она встрепенулась, завертела головой. – Горит что-то? Пожар у нас?!

– Горит. – Он уже пятился к выходу. – Горит, и тушить пожар никто не собирается. Будешь медлить, перекинется на домик для прислуги, ребятки пропадут.

Говорил, а сам думал, сколько их осталось – тех ребяток. Без Танюшки, Митяя и Севы, выходило еще четверо. Это если считать ту девочку, которую почти высосала упырица. Жива ли девочка? Сейчас не узнать. Сейчас у него других дел полно.

– А эта… Ольга Владимировна? – Шура волчком крутилась по кухне, собирала в глубокую торбу съестные припасы и, кажется, ножи.

– Нет ее. Фон Клейст убил… – Врать он не стал, но и всей правды не сказал.

– Как убил? – Ахнула Шура.

– Из пистолета! – Рявкнул Григорий, не сдержавшись. – В оранжерее лежит. Хочешь, сбегай посмотри. Только сначала детей из усадьбы выведи.

– Это партизаны?.. – Шура схватила его за полы пальто, мазнула взглядом по окровавленной, уже покрывшейся коркой рубашке, спросила шепотом: – Ты раненый, Гриша?

– Не моя кровь! – Он разжал ее пальцы, отступил.

– А чья?

– Не важно.

– Почему тихо так? Усадьба горит, а тишина… Почему не тушат?

– Некому! – бросил Григорий, выбегая из кухни. – Проверь ребяток, Шура!

Дальше он мчался уже без остановки, мимо водонапорной башни к потайной калитке, остановился, лишь оказавшись в лощине. Остановился не отдышаться – не запыхался он от быстрого бега, – а чтобы принюхаться, прислушаться, осмотреться.

То ли человечьего в нем стало чуть больше, то ли с рассветом удивительные его способности начали терять остроту, то ли Митяй ушел уже довольно далеко, только ничего полезного он не услышал, не увидел и не унюхал.

– Ладно, – сказал Григорий самому себе. – Включаем дедукцию, Ватсон!

Как же он любил Конана Дойля, как нравился ему непревзойденный сыщик Шерлок Холмс! Так сильно нравился, что временами даже было стыдно за то, что сам он находится по ту сторону закона.

– Находился, – поправил он сам себя. – Сейчас законы другие, Ватсон. Законы другие и преступники, стало быть, тоже.

Дальше разговаривать с невидимым собеседником он не стал, решил, что довольно с него на сегодня странностей. Дальше он воспользовался дедукцией и какими-никакими навыками следопыта. Не зря ж с детства ходил с батей на охоту.

Пригодились навыки. След он взял почти сразу, сработал не хуже Горыныча. Шли двое. Первый шагал уверенно, а второй не шел, а волочился. Григорий присел, растер в пальцах ком сырой земли, понюхал. Вот этот, который волочился, это Митяй. Это обязательно должен быть Митяй! Некому больше. А тот, который уверенно, это Сева. Рвался парнишка в бой, хотел помочь с поисками. Вот и помог.

Дальше дело пошло быстрее. Взявши след, Григорий с него больше не сходил. Несколько раз те, кого он преследовал, останавливались. Если судить по примятой земле, Митяй ложился, наверное, чтобы перевести дух. Сева в нетерпении топтался рядом.

Странность он начал замечать не сразу. Был бы прежним Григорием, понял бы быстрее, но в нынешнем состоянии ему еще ко многому нужно приноровиться. Но странности была, и он ее обнаружил. Ребята не уходили от Гремучего ручья, ребята обходили его по большому кругу. Нет, это не странность! Это дурость! Вместо того, чтобы бежать, как можно дальше от усадьбы они кружат на месте. Ну, ничего! Сейчас он их догонит и мозги вправит. Сначала, конечно, убедится, что с пацанами все хорошо, что Митяй его в безопасности, а потом-то уж точно проведет политинформацию.

Догнал через пару минут. Заприметил впереди две фигуры. Фигуры брели, придерживая друг друга, как возвращающиеся из кабака алкаши. Только не алкаши, а Сева с Митяем. Или не Митяем? Григорий присмотрелся. У сына его волос был огненно-рыжий, как у Зоси. Морковная голова видна была издалека. А тот, кого волоком тащил Сева, был беловолосый. Или это в лунном свете так кажется?