– Уходим, все уходим отсюда, – торопил Сергеев. – И ты, Ванич, пошевеливайся. Слишком ты много, парень, знаешь теперь, тебя они уж точно в живых не оставят.

Охая и прижимая руку к ушибленным ребрам, милиционер поспешил за русскими к задней двери, которая выходила на служебный двор.

Вытолкав на улицу Яковенко и Ванича, Сергеев задержался и заглянул в щель неплотно закрытой двери. Он сразу узнал свою недавнюю знакомую, которая дважды разыгрывала перед ним спектакль: сначала в Италии, потом в Белграде. Теперь сомнений у Станислава не было: она искала здесь свою «батарейку». Выходит, она узнала, что у Сергеева дипломатический паспорт, и решила подложить ему в портфель контейнер с какими-то материалами, возможно с микрофильмом. Никаких сомнений в ее принадлежности к иностранным спецслужбам, равно как и к происходящему сейчас в Румынии, не оставалось. Значит, здесь все серьезно, это не просто беспорядки. Слишком грамотный «режиссер» за всем этим стоит.

На улице стемнело. Во двор выходило не так много окон, и освещен он был плохо. Уличные фонари не горели. Под ногами хрустело битое стекло – все-таки митингующие погуляли на славу.

– Слушай, лейтенант, это чья машина? – Сергеев кивнул на неприметную старенькую «Дакию».

– Моя.

– Так что же ты молчишь, родной, – обрадовался Яковенко, но тут же осекся. Прямо в ворота уперся свет чужих фар, несколько человек чем-то гремели, пытаясь отпереть ворота.

– Все, опоздали, – констатировал Сергеев. – Давайте в темпе через каменный забор. Вон там самый темный угол и какой-то большой ящик. С него и переберемся. Людная улица за забором?

– Нет, там маленькая улочка, – ответил Ванич. – А уличное освещение отключили почти во всем городе.

Через час Сергеев и Яковенко присели отдышаться в темном проходном дворе, прижались спинами к кирпичной стене. Лейтенанта пришлось отпустить, посоветовав ему не возвращаться к себе домой несколько дней.

– Слушайте, Борис Иванович, – вытирая ладонью лоб, спросил Сергеев, – откуда вы так хорошо румынский знаете?

– А я в Молдавии родился и вырос. У нас там румын было не меньше, чем здесь. Вот с детства и научился. Самая лучшая школа изучения языка – игровая. Вот во время игр и научился. Да и общение с настоящими носителями языка…

– Все-все, я же только из приличия спросил, – усмехнулся Сергеев и повернулся к своему спутнику. – А вы нервничаете, Борис Иванович. То-то вас на разговор потянуло. Ладно, колитесь, как говорили у нас во дворе пацаны, вы работник советского посольства? Не надо спрашивать меня, как я догадался. Вы сами не очень умело это скрывали и пару раз выдали себя. Вопрос у меня к вам далеко не праздный. Мне бы добраться до вашего руководства. Вы же понимаете, что без документов во время назревающей гражданской войны шансов выбраться у меня никаких. Тут замешана иностранная разведка. Давайте по-честному. Я вам свою правду, а вы мне свою. Мне мое сердце подсказывает, что нам с вами дружить еще долго придется. Вы ведь тоже не на пикник приехали, и у вас тоже, как я понимаю, нет документов.

– Да, вы правы, – согласился Яковенко и опустил голову. – Расскажите сначала о себе вы. Уверяю, вы поймете, что у меня было больше оснований не верить вам, чем вам мне.

– Да-а? – удивился с улыбкой на лице Сергеев. – Вы меня заинтриговали. Но уговор дороже денег.

Свою историю Станислав рассказывал неторопливо, со всеми эмоциями, которые его одолевали в тот или иной момент, со всеми сопутствующими размышлениями. Он знал, чем больше жизни он вложит в свой рассказ, тем быстрее ему поверит Яковенко. Чем больше мелочей, тем больше рассказ похож на правду.

Борис Иванович слушал, то и дело снимая шапку и поглаживая себя по лысому темени. Потом взял у Сергеева «батарейку», покрутил ее в руках и вернул.

– Да, в ней что угодно спрятать можно. В наше время техника до такого дошла, что можно все тома «Войны и мира» Толстого в виде микрофильма в такой объем спрятать. Я видел такие штуки.

– Откуда? – удивился Сергеев, радуясь, что Яковенко ему, кажется, поверил. – Где вы видели?

– А вот это уже часть моей истории, – вздохнул спутник и замолчал на минуту, прислушиваясь к стрельбе где-то в паре кварталов от них. – Вы правильно поняли, я работаю в нашем посольстве. Водителем. А попал в историю, далекую от своих служебных обязанностей. Хотя, может, как раз потому и попал, что водитель.

– Вы не нервничайте, Борис Иванович, – посоветовал Сергеев. – А то снова начнете говорить много лишнего. Так что у вас произошло, как вы здесь оказались, более чем в шестистах километрах от столицы?

– Я вам фамилий называть не буду, сами понимаете, какое дело, – продолжил Яковенко. – Отправились мы сюда вдвоем с одним из сотрудников посольства. Нужно было забрать какие-то секретные документы или, как их еще назвать, разведывательные данные, что ли.

– Вот это у вас информированность, – недоверчиво покачал головой Сергеев.

– Погодите, не удивляйтесь, – поднял руку Яковенко. – Так вот, приехали мы в Тимишоару. Мой товарищ встретился с кем положено, получил сверток. И на этом везение наше кончилось. Охотились за этим свертком. Кто и где продал нас, не знаю. Разведка у них, всякое бывает, я знаю. Так вот, напали на нас, обстреляли. Я еле увел поврежденную машину, а сотрудник наш, стало быть, ранен сильно. Я его перевязываю, а он знай все меня инструктирует. И, чтобы я проникся важностью вопроса, он мне все и рассказал. По его словам, они в Тимишоаре собирали сведения о том, как западные страны готовят здесь переворот. И не только Румынии это касается, а и других социалистических стран, а может, и Советского Союза.

– Ничего себе! – присвистнул Сергеев. – И что же дальше?

– Я вот тоже, как и вы, глаза-то вытаращил, а он мне велит сверток забирать и скрываться. Говорит, что в этом свертке информации много, ее по крупицам собирали, со всеми доказательствами, фактами, кино- и фотоподтверждениями. И именно в Тимишоаре, потому что запад Румынии самый пестрый в этническом смысле, тут легче работать, легче найти оппозиционеров и инакомыслящих разных мастей. Только вот опоздали мы всего на пару дней.

– И где ваш раненый товарищ?

– Умер он, – хмуро заявил Яковенко.

– Умер? А тело?

– Не поняли вы, – нахмурился собеседник. – Он меня прикрывал, хотел, чтобы преследователи подумали, что посылка погибла. Он говорит: ты, Боря, язык хорошо знаешь, по-любому за своего сможешь сойти. Сел за руль, отобрал у меня документы сотрудника посольства и поехал. А отъехав сотню метров, взорвал себя гранатой с машиной и важными документами. Вот так-то.

– И вы весь этот архив оставили в милиции, куда вас забрали? – опешил Сергеев.

– Не-ет, – улыбнулся Яковенко. – Спрятал я его, как только волнения начались. Хотел осмотреться, а потом придумать, как быть дальше. То ли с архивом пробираться в Бухарест, то ли спрятать его надежно здесь и двигать налегке, а уж там начальство пусть меры принимает. Не успел я осмотреться. Архив спрятал, а потом меня под микитки и в камеру вместе с митингующими. Случайность, но вот так получилось.

17 декабря. Бухарест

До рассвета оставалось немного, а министр национальной обороны Василе Миля еще не ложился. Седовласый 62-летний генерал с высоким лбом и тонкими губами, всегда подтянутый и выдержанный, сейчас Миля кричал в трубку полевого телефона, не сдерживаясь ни в интонациях, ни в оскорблениях. Доклады шли один за другим, и все они сводились к одному. Народ вышел на улицы, нужен приказ стрелять на поражение, народ совсем распоясался, громят отделы милиции, подожгли здание горкома партии. Из толпы митингующих слышатся откровенно антисоветские выкрики.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.