А вот Фредди – совсем другое дело.

Энн уже вышла на улицу – в одной руке iPad, на шее болтается лента с серебряной карточкой. Пять футов пять дюймов сплошной самоуверенности. Моя самоуверенная дочь широким шагом двинулась к автобусу и, проходя мимо той самой девочки – как же ее имя? Сабрина, кажется? – всего лишь кивнула ей в знак приветствия, а потом сразу присоединилась к группе таких же шестнадцатилетних подростков, которые, как и сама Энн, считают чужую неудачу заразной.

По-моему, эта Сабрина не совсем здорова, высокий у нее показатель Q-теста или нет. Хотя выглядит она прекрасно, волосы блестят, как это бывает только у очень юных девушек, школьная форма сидит как влитая. Короче, если судить по внешнему виду, у Сабрины есть все на свете. Однако в жизни случаются разные ловушки и возникают совершенно неожиданные помехи, и в некоторых случаях помочь не может даже бездонная яма с деньгами.

Я понятия не имела, что там с этой девочкой происходит, но мне вдруг захотелось выбежать к ней под дождь, спрятаться под ее зонтом и угостить ее бананом, овсяным печеньем, горячим шоколадом, да просто обнять и сказать, что, даже если она провалила какой-то тест, это еще не означает ее собственного провала.

Но ведь означает. В таком возрасте – тем более.

Школьники один за другим подходили к серебристому автобусу, держа в руке карты, которые требовалось сканировать. После чего раздавался довольно неприятный пронзительный звон, который было слышно даже через улицу за закрытым окном моей гостиной, и очередной обладатель серебряной карты получал доступ в автобус. Двери распахивались, поглощая его, и снова закрывались, поджидая следующего. Трудно было представить, что ученики старших классов способны проявить подобную организованность, однако все в очереди четко следовали установленным правилам. И подчинялись законам, которые эти правила подкрепляют. И я вдруг подумала: а ведь они-то и есть настоящие Ловцы Детей – те мужчины и женщины, что такие законы пишут.

Вообще-то давно следовало бы догадаться. Ведь один из них – мой муж.

Сабрина оказалась последней в очереди, и лишь в ответ на визг сканера на ее губах наконец-то появилась слабая улыбка. Перед ней распахнулись двери, дающие доступ в теплое нутро автобуса, спасающее от дождя, но она все же один раз оглянулась, прежде чем подняться по ступенькам, и как бы охватила взглядом всю нашу улицу вплоть до дома Гринов. Улыбка тут же растаяла у нее на лице. Сегодня у нее есть серебряная карта. А на следующей неделе? Кто знает?

Я, впрочем, так и не заметила лучшей подруги Энн, Джудит Грин, что очень странно, поскольку Джуди почти всегда первой садится в автобус, держа наготове свою серебряную карту. Такое ощущение, словно она живет и дышит исключительно ради школы, ради выполнения домашних заданий, ради докладов по прочитанным книгам.

Ученики Серебряной школы имени Давенпорта! Последний сигнал для вас. Автобус Серебряной школы отправляется. Последний сигнал для тех, кто едет в Серебряную школу имени Давенпорта…

«Сигнал» – слово неподходящее. Все эти слова произносит – точнее, бубнит – монотонный, лишенный выражения голос «фембота», робота-андроида с подчеркнуто женской внешностью. Этот голос, гулко разносящийся по всему кварталу, следовало бы назвать как-то иначе. Может быть, «последним предупреждением»?

Итак, дверцы серебристого автобуса в последний раз мягко открылись и закрылись, а Джудит Грин на улице так и не появилась.

Как только автобус отчалил, на освободившуюся стоянку тут же устремился его зеленый собрат. За ним выстроилась новая вереница ожидающих машин, соседские школьники по лужам брели к своему автобусу. Какой-то мальчишка нарочно прыгнул прямо в неглубокую лужицу, обрызгав грязной водой троих ближайших соседей. Те только засмеялись – в общем, как самые обычные дети.

– Фредди! – крикнула я. – Я в последний раз тебя предупреждаю! – И мне тут же захотелось забрать свои слова обратно.

Фредди наконец-то спустилась в гостиную; рюкзак тяжело свисал с ее правого плеча, отчего она была больше похожа на горбуна Квазимодо, а не на здоровую девятилетнюю девочку. И лицо у нее сразу стало какое-то старое, усталое. С утра Фредди не переписывается в Твиттере, не роется в сетях, не грызет с аппетитом яблоко – она вообще ничего не делает, только каждый раз со страхом смотрит куда-то мимо меня, где за окном поджидает детей зеленый автобус.

– В чем дело, золотце? – Я ласково прижала ее к себе, хотя прекрасно знала, в чем дело, черт бы все это побрал.

– Можно мне сегодня заболеть? – Эти слова она произнесла дрожащим голосом, этаким тоненьким стаккато, когда между каждым звуком словно повисает крошечная воздушная пауза. И прежде чем я успела ответить, Фредди в моих объятьях вдруг задрожала всем телом, да так, что даже рюкзак сполз с плеча и с глухим стуком шлепнулся на пол.

– Нет, детка. Только не сегодня. Может быть, завтра. – Я лгала, разумеется. Болезнь требует подтверждения, и даже если бы мне удалось соврать, сказав, что у девочки поднялась температура, то самое крайнее к шести часам утра вторичная проверка, которую непременно учинила бы школьная медсестра, показала бы, что у Фредди все в порядке. И тогда она потеряла бы куда больше очков, а этого мы никак не могли себе позволить – во-первых, немало вычитается за пропущенный день, даже если он пропущен по болезни, а во-вторых, еще большее количество – если болезнь подтвердить не удалось. Нет, лучше я все-таки сегодня солгу Фредди, а завтра разберемся. Я была готова на что угодно, лишь бы девочка сейчас села в автобус. – Идем, родная. Пора.

Фредди вырвалась из моих объятий так стремительно, что у меня перехватило дыхание. Она ногой отшвырнула свой рюкзак, и тот, пролетев через всю комнату, приземлился точно на «лилию мира», которую Малколм холит и лелеет с незапамятных времен; этот цветок появился у него еще до нашей свадьбы. Увидев, что натворила, Фредди истерически зарыдала. Да уж, вряд ли можно ожидать, что Малколм придет в восторг, вернувшись домой и увидев сломанную лилию.

– Я не могу туда поехать! – кричала Фредди. – Не могу! Не могу, не могу, не могу…

Черт бы побрал эту распроклятую школу!

Внезапно мы обе оказались на полу. Фредди рвала на себе волосы, а я пыталась ее остановить. Клочья светлых волос уже валялись на ковре, целые пряди были зажаты у нее между пальцами. Я просто не знала, что еще предпринять, как вдруг это безумие закончилось столь же внезапно, как и началось, и Фредди, притихнув, принялась медленно качаться взад-вперед, точно одна из этих игрушечных качалок на пружине, какие обычно устанавливают на детских площадках. Такие качалки обычно выполнены в виде какого-нибудь зверька с тупой мордой и ничего не видящими глазами. И сейчас глаза Фредди были как у этих зверьков-качалок – никуда не смотрят и ничего не видят.

Я даже прикоснуться к ней не могла, видя, в каком она состоянии, хотя мне очень этого хотелось.

Должно, наверное, существовать некое слово, способное определить, что такое Фредди, но я этого слова не знаю и не представляю даже, как оно пишется или звучит. Для меня она просто Фредди. Фредерика Фэрчайлд, девяти лет, сладкая как мед, никаких особых проблем и заморочек, если не считать самых обычных проблем и заморочек, свойственных всем девочкам ее возраста. Она отлично играет в волейбол, дает Малколму фору, сражаясь с ним в шахматы, и с аппетитом ест все, кроме брюссельской капусты. И вот сейчас этот замечательный ребенок испытывал прямо-таки панический ужас из-за какого-то идиотского теста!

В очередной раз.

– Фредди, – ласково окликнула я ее, проверив, сколько школьников осталось в очереди к зеленому автобусу. Всего двое. Сейчас просканируют их карты, они сядут в автобус, и тогда… – Детка, пора идти.

Ученики Зеленой школы имени Сангера! Последний сигнал для вас. Автобус Зеленой школы отправляется. Последний сигнал для учеников Зеленой школы…